Обратимость (СИ) - Дьюал Эшли (книги серии онлайн .txt) 📗
Рувер не произносит ни слова, и я рада, что не слышу его низкого голоса. Рада, что он вновь сосредоточен, что он далеко, что он забыл обо мне и интересуется лишь дорогой, вылетающей из-под колес его темно-серого Камри. И пусть внутри ноет противное недомогание, пусть внутри изредка что-то сжимается, взвывает, я это игнорирую. Просто игнорирую и все.
Парень вдруг говорит:
- Сегодня холодно.
А я ему отвечаю:
- Очень.
И затем мы опять прячемся за тишиной, за ее толстой спиной, будто молчание, действительно, может спасти жизнь.
Приезжаем к обеду. Я грызу пальцы, осматривая стоянку возле высокого, девятиэтажного дома. Надеюсь, Саша давно вернулся и с ним все в порядке. А что если нет? Что если они с Ритой попались, и сейчас им грозит опасность? Наконец, замечаю Хонду около детской площадки и тяжело выдыхаю.
- Седьмая квартира.
- Что?
Мы устало смотрим друг на друга. Рувер поясняет:
- Поднимайся на третий этаж. Я приеду позже.
Не хочу спрашивать, куда он собирается. Мне все равно. Киваю и выбираюсь из салона, предварительно застегнув джинсовую куртку на все пуговицы. Не помогает. Едва я открываю дверь, ледяной воздух набрасывается на меня, и стискивает в своих объятиях так же сильно, как и рука венатора, сжимающая час назад мое горло. Интересное сравнение. Оглядываюсь. Рассматриваю многоэтажку, унылую детскую площадку, окна, балконы, завешанные вещами. Такое чувство, будто люди везде схожие. Будто их мысли поразительно идентичные. В конце концов, они умудряются даже на сушке одинаково расположить одежду, пряча нижнее белье за футболками и свитерами. Общепринятое правило или стадный инстинкт? Или - о, мой бог – может, правила приличия? Усмехаюсь. Мы же говорим о России. Какие правила приличия.
Поднимаюсь на третий этаж, звоню в седьмую квартиру. Мне открывают не сразу. Я начинаю нервничать и сильнее вдавливаю пальцем кнопку вызова, однако уже через пару секунд, дверь распахивается и на пороге показывается Саша. Он резко притягивает меня к себе и восклицает:
- Почему так долго?!
Я люблю запах брата. Люблю его объятия. Люблю, что он рядом, и не понимаю, как раньше могла этого сторониться. Крепко сжимаю Сашу за плечи, зажмуриваюсь и обещаю больше никогда не отстраняться, больше никогда не отпускать близкого человека первой.
- Я чуть с ума не сошел!
Брат затаскивает меня в квартиру и ногой захлопывает дверь. Тут же улавливаю запах подгоревшей еды и усмехаюсь:
- Рита экспериментирует?
- Я пытался ее остановить. Она не послушала. – Он делает шаг назад, сканирует мое лицо, волосы, плечи, а затем задерживает взгляд на шее и вспыхивает, - что это?
Непроизвольно прикладываю ладонь к ушибу. Наверно, появился синяк.
- Пустяки.
- Кто это сделал?
- Как ты думаешь?
Брат отворачивается, и я замечаю, как сжимаются его скулы.
Приключения привнесли в нашу жизнь беспокойства, сделали из нас нервных параноиков. Никто не хочет проявлять чувства, выражать сомнения, излучать страх, но выходит как-то совсем наоборот, и мы становимся огромными, взрывоопасными бомбами, которые так и норовят подорвать мир вокруг себя.
Прохожу на кухню. Рита бросает быстрый взгляд в мою сторону. Уверена, она волнуется, но все еще надеется остаться нераскрытой. Помешав деревянной лопаткой голубой суп, она откашливается и спрашивает:
- А Рувер? – ее пухлые губы дергаются. – Где он?
Спокойствие сыграно так фальшиво, что я бы вручила ей приз «Золотую малину», однако мне совсем не хочется акцентировать внимания на «немецкой речке», и поэтому я устало отвечаю:
- Уехал. Сказал, что вернется позже.
Она кивает. Добавляет в синий суп лавровый лист и вновь принимается мешать его лопаткой.
- Что это? – я совсем забыла о еде. Живот начинает предательски бурлить, и даже синее блюдо Риты сейчас выглядит в моих глазах аппетитным. – Что-то экзотическое?
- Да, нет. Обычный, летний суп. С капустой.
- Не выглядит он обычным, - отрезает Саша. Я и не заметила, что он стоит за моей спиной, поддерживает меня за плечи. – Ты уверена, что делаешь все правильно?
- А разве тут можно ошибиться? Куриный бульон, картошка, морковка, капуста. Я прочитала, что овощи даже можно не резать, а просто скинуть в кипящую воду, и вытащить после приготовления.
Смотрю на стол. Вижу пакет с огурцами, луком и пекинской капустой, перевязанной толстой, синей веревкой. О, нет. Закатываю глаза к потолку и непроизвольно сокращаю между мной и Ритой дистанцию. Отнимаю у нее лопатку, причитая:
- Ну, ты и неумеха! Капусту ведь надо было развязать и кинуть в бульон отдельными листьями! Ох, - цокаю. - Да, понимаю, ты решила мелко ее не резать, но закинуть вместе с веревкой.… О чем ты думала?
Возможно, она волновалась обо мне с Рувером, но я не произношу мыслей вслух. Вынимаю веревки, бросаю их в мойку и снисходительно осматриваю грустное лицо девушки. Кажется, Рита действительно расстроилась.
- Ну, ты хотя бы попыталась, - я улыбаюсь недолго. Вижу, как шатенка изучает мою одежду, и съеживаюсь, словно перед металлоискателем.
- Ты в крови.
Не отвечаю. Откладываю лопатку и автоматически прикрываю руками туловище, будто это смогло бы скрыть красные, алые полосы, пересекающие мою джинсовую куртку. Как рассказать о том, что произошло в приюте? С чего начать? Чем закончить? Выдыхаю и признаюсь:
- Это не моя кровь.
- Рувера?
- Нет.
Саша соображает быстрее. Он ленивый, но хваткий. Как и отец.
- Владимир Сергеевич, - тянет он, выходя из-за моей спины в центр кухни. Голубые глаза брата излучают недоверие. Скрестив перед собой худоватые руки, он съеживается. – И что же с ним? Он ранен? – Молчу. – Вы отвезли его в больницу? – Опять молчу, чем заслуживаю презрительный взгляд, сбивающий с места. – Тогда что с ним?
Не знаю, что ответить. Точнее знаю, но не хочу. Встряхиваю головой и уверенно сообщаю:
- В кабинете отца мы нашли записную книжку. Рувер сказал, в ней имена тех, кто, так же как и мы, умеет управлять временем.
- Ого, - Рита подходит к кастрюле с синим супом и без капли сожаления выливает содержимое в мойку. – Значит, твой папа был непростым человеком. Но кем же тогда?
- Ты не ответила на мой вопрос, - резко вставляет Саша.
- Послушай, я…
- Что с ним?
- Но…
- Просто ответь!
- Он мертв. - Брат рычит и порывисто протирает ладонями лицо. Не хочу видеть его таким. Это даже не нервозность. Это банальная злость. – Владимир Сергеевич побежал вслед за нами, и его подстрелили. Когда я подошла, он уже не дышал.
Умалчиваю о том, что не дышал он из-за огромной дыры в горле, из которой острыми, тонкими струями вылетала кровь.
- И вы оставили его там? – Саша выплевывает этот вопрос. Смотрю на его перекошенное лицо и даже не знаю, что ответить. – Ты спокойно ушла, бросив его тело в лесу?
- А что я должна была делать?!
- Не знаю, не знаю, Аня! Но не уходить, это же неправильно! Это преступление, убийство!
- Какое убийство? – вмешивается Рита. Она выходит вперед и загораживает меня своей худой спиной. – Глупости не говори. Причем здесь твоя сестра? Охранника убили венаторы.
- И что? Неужели ты докатилась до того, что теперь ни во что не ставишь человеческую жизнь? – Он обращается ко мне. Закидывает за голову руки и взвывает, - безумие какое-то! Владимир Сергеевич мертв! Черт подери!
- Определись, чего ты хочешь. – Тихо отрезает Рита. – Сначала ты говоришь, что Ани не было слишком долго, а потом ставишь ей в упрек то, что она спаслась слишком быстро.
- Я не ставлю ей это в упрек.
- Тогда раскинь мозгами! Если бы они вернулись за телом, она, возможно, не доехала бы этого дома, уяснил? Решай, что важнее: нравственные идеалы или жизнь сестры.
- Я и так это прекрасно понимаю!
- Значит, возьми себя в руки.
- Рот закрой, - злится Саша. Сейчас он похож на бешеного пса: горбится, скалит зубы, тяжело дышит. – Ты и твой брюнет только привнесли в нашу жизнь неприятности. Из-за вас гибнут люди, из-за вас страдаем мы. И не надо меня успокаивать, не надо говорить мне, что делать.
