Измена - Джонс Джулия (книги .TXT) 📗
— Гм-м. Эта ситуация требует наблюдения. Последи за воротами и гаванью. Я хочу знать, не покинет ли город кто-либо из людей Старика.
— Слушаюсь, ваше преосвященство.
Тавалиск дернул звонок, терзаясь от голода. Игра на лире обострила его аппетит до предела. Неудивительно, что многие известные артисты жирны, как свиньи.
— А нашего человека, пожалуй, следует взять под стражу, Гамил. Я не могу допустить, чтоб мой шпион изменял мне безнаказанно. Притом, когда ему развяжут язык на дыбе, мы, глядишь, и выясним, что задумал Старик в связи со смертью Бевлина. — Тавалиск убрал лиру, напоминающую ему своей формой гранат — его любимый плод. — Что там еще у тебя?
— До меня дошел довольно тревожный слух касательно Тирена, ваше преосвященство.
— И что же в нем такого тревожного, Гамил?
— Тирен будто бы велел рыцарям перехватывать все рорнские грузы, идущие на север.
— Неслыханно! Кем алчный святоша себя возомнил? — Тавалиск снова дернул шнур звонка — теперь он нуждался не только в еде, но и в выпивке. — Я хочу, чтобы этот слух проверили как можно скорее, Гамил. Если он верен, надо будет предпринять ответные меры.
Если грядет война, пусть никто не посмеет сказать, что Рорн долго раскачивается. Архиепископ едва заметно улыбнулся. Право же, это возбуждает. В Обитаемых Землях давно уже не было приличной потасовки — а поскольку заварится она на севере, от нее не пострадает ни Рорн, ни сам архиепископ.
— Постараюсь докопаться до истины, ваше преосвященство. Позвольте покинуть вас, если я вам более не нужен.
— Прошу тебя, останься, Гамил. После легкой закуски я собирался проиграть все сочинения Шуга, и твое мнение крайне ценно для меня.
— Но это займет часов пять, если не больше, ваше преосвященство.
— Я знаю, Гамил, и хочу доставить истинное удовольствие такому страстному любителю музыки, как ты.
Ровас занимался делом, превращая шесть мешков с зерном в восемь. Джек наблюдал этот неблаговидный трюк во всех подробностях. Засыпав в мешок на четверть ячменя, Ровас добавил туда опилок, потом насыпал зерна доверху и завязал мешок бечевкой.
— Разве так можно? — сказал Джек. Ровас ухмыльнулся, оскалив белые зубы:
— Другие добавляют в зерно кое-что и похуже опилок, мой мальчик.
— Что, к примеру?
— Толченые кости, землю, песок, — повел рукой Ровас. — Те, кому достанется мое зерно, должны счастливцами себя почитать. Я постарался на совесть — опилки хорошие, чистые. Никто уж точно не подавится — а я слыхал, они и для пищеварения полезны.
— Не так для пищеварения, как для твоего кармана.
— А какой прок заниматься торговлей, коли ты на ней не наживаешься? — Ровас взъерошил Джеку волосы. — Ты еще молод, парень, и жизни не знаешь. Миром испокон веку правила выгода. — Он перекинул один из мешков через плечо. — Тебе еще многому надо учиться, Джек, — и я, с позволения сказать, как раз тот человек, который способен тебя всему этому научить. — И Ровас вышел, чтобы погрузить зерно на телегу. Закончив, он сказал Магре, хлопочущей у огня: — Пошли, женщина. Поедешь со мной на рынок, как подобает доброй жене. Видишь ли, парень, покупатели больше доверяют людям семейным.
— Может, и мне заодно поехать? — развеселился Джек. — Сойду за вашего сынка.
Ровас хлопнул его по спине:
— Ты все схватываешь на лету, парень. Однако ничего у нас не выйдет. Я знаю здешних покупателей много лет, и внезапно нашедшегося сына им будет трудненько проглотить.
— Как и твое зерно.
Ровас расхохотался, и даже всегда угрюмая Магра проявила признаки веселости. Контрабандист застегнул свой пояс, заткнув за него меч и кинжал.
— Когда я вернусь, парень, я поучу тебя владеть оружием, как подобает мужчине. — Он весело подмигнул и вышел, а Магра поплелась за ним.
Джек вздохнул с облегчением, радуясь, что остался в одиночестве. С самой гибели Мелли у него не было случая подумать как следует. Он придвинулся поближе к огню и налил себе чашку подогретого сидра. Сладкий хмельной аромат яблок напомнил ему о жизни в замке Харвелл. Там на кухне тоже часто пахло яблоками — их пекли или делали из них сидр. Как ему просто жилось тогда: ни опасностей, ни тревог, ни вины!
Джек провел рукой по густой колючей щетине на подбородке и шее — уже много дней, как он не брился. В последний раз он делал это в то утро, когда халькусские солдаты нагрянули в курятник... когда убили Мелли.
Джек швырнул чашку в очаг, разбив ее о заднюю стенку. Нельзя ему было тогда уходить! Это его, а не Мелли должны были забить до смерти. Он подвел единственного человека, который на него полагался. Джек уронил лицо в ладони, зарывшись пальцами в виски. Вина обретала осязаемость — она росла у него внутри, требуя выхода. Резкий вкус металла обжег язык.
Полка, висевшая над очагом, затрещала и рухнула, и все бывшие на ней горшки и сковородки посыпались в огонь.
Джек в ужасе попятился. Дверь позади него открылась, и вошла Тарисса.
— Что ты натворил? — вскричала она и метнулась к очагу, пытаясь спасти хоть что-нибудь из недельного запаса провизии, рухнувшего в огонь. — Да не стой же столбом, помогай мне! — Схватив кочергу, она выгребла из пламени баранью ногу. — Сверху все сгорело, но внизу еще порядочно мяса. Оберни руку ковриком и вытаскивай все горшки, которые сможешь.
Джек послушался и вытащил несколько горшков. Почти все они оказались пусты — их содержимое расплескалось и погибло в огне.
— А жаркое-то, а каша! — завопила Тарисса, но было уже поздно: самые главные блюда вовсю шипели на углях.
Джек, однако, спас горшок со свеклой, пару репок и связку колбас.
— Что такое стряслось? — допытывалась Тарисса — расстроенная, с сердитыми слезами на глазах. Достаток семьи измеряется тем, сколько еды запасено в доме.
— Не знаю. Полка сама упала. — Джек кривил душой — он знал, что это его гнев и досада свалили полку. Он не сомневался, что одно связано с другим, а связующим звеном послужило колдовство. Спасибо и за то, что обошлось без человеческих жертв. Но Джек в тот миг не испытывал никакой благодарности — слишком он был растерян и утомлен.
— Дай-ка я взгляну на твою руку. Коврик-то весь обгорел. — Тарисса присела рядом с ним на скамью и размотала обвязку. Кожа под ней побагровела. — Ты уж прости, Джек, — смягчилась девушка. — Не надо было мне заставлять тебя лезть в огонь. Прости, пожалуйста. — Ее пальцы легонько коснулись запястья.
Джек не мог смотреть ей в глаза. Рука болела нестерпимо, и он почти радовался этому — боль отвлекала его от правды. Колдовство сопровождает его как тень и не покинет до самой могилы.
Тарисса шарила по шкафам в поисках мази от ожогов. Внезапная перемена ее настроения глубоко тронула его. Ее доброта согрела душу, как нежданный дар. Он позволил ей смазать бальзамом пострадавшее место. Ее касания были легкими, словно она боялась сделать ему еще больнее. Он взглянул ей в лицо. Длинные светлые ресницы, короткий, чуть вздернутый нос, полные розовые губы. Она хороша — не красавица, а просто хороша собой. Она подняла глаза, и их взоры встретились. На долю мгновения они показались Джеку знакомыми — эти светло-карие глаза, где зелень смешивалась с орехом.
Ее губы слегка шевельнулись, и это было не менее откровенно, чем раскрытые объятия. Джек подался вперед и поцеловал ее — чистоту этого поцелуя нарушала только пухлость губ, и тех, и других. Опутанный нежностью этого рта, Джек протянул руку, чтобы привлечь Тариссу к себе, но она отпрянула и неловко поднялась на ноги, не глядя на него.
— Это ты свалил полку, — сказала она. Это было утверждение, не вопрос.
— Я к ней даже не прикоснулся, — глядя в пол, ответил Джек.
— Я знаю, — с раздражающей уверенностью улыбнулась она. Джек не сумел ничего придумать в ответ. Что толку лгать, если она угадала правду?
— Тарисса — твое полное имя? — ни с того ни с сего спросил он.
Она прыснула при этой его неуклюжей попытке сменить разговор, но возражать не стала.
