Измена - Джонс Джулия (книги .TXT) 📗
— К тому времени они все умрут, — ответил Баралис.
— Я отправлю с вами несколько человек, — заявил капитан.
— Я тоже поеду, — вызвался Мейбор — так он и позволит Баралису рыться в припасах без посторонних глаз!
Баралис повернулся лицом к остальным. Его лицо напоминало полированный мрамор. Он обвел взглядом всех, заглянув каждому в глаза.
— Поезжайте вперед! — скомандовал он властно, словно король. — Поезжайте! С опасностью я справлюсь один!
Сила этого голоса была такова, что люди начали разворачивать коней и потихоньку двигаться по тропе дальше. Мейбор бессилен был остановить их — слепое повиновение, охватившее их, оказалось слишком велико. Он видел, как Баралис спешился и скрылся за поворотом. Мейбора подмывало последовать за ним, но опасность была чересчур велика — Мейбору не хотелось похоронить себя под снегом.
Отряд остановился на первом же месте, достаточно широком, чтобы разбить лагерь. Люди молчали, на лицах читались мрачные мысли. Капитан велел произвести перекличку.
Прошло несколько минут, и над лагерем пронесся теплый ветер. Мейбор решил, что ему померещилось, но по удивленным лицам остальных понял, что это правда. Вот снова дохнуло теплом, раздался какой-то треск, и все ощутили явственный запах жареного мяса.
При всей тревоге, которую испытал Мейбор, вдохнув этот запах, он почувствовал, что рот его наполняется слюной. Он обвел взглядом своих спутников, но все отводили глаза, не желая делиться с другими своими ощущениями. Как будто, если встретишься с кем-то глазами, это поможет невысказанному воплотиться в жизнь.
Прошло какое-то время — насколько долгое, Мейбор судить не мог. Воздух снова остыл, но холодный ветер по-прежнему нес запах жаркого. В тишине слышался звук текущей из бочонка жидкости — у кого-то хватило ума сообразить, что сейчас самое время напиться.
В этот миг Мейбор увидел направляющегося к лагерю Баралиса. Тот шел пешком, ведя лошадь в поводу. Через ее спину был перекинут человек — по росту и сложению все сразу узнали Кропа. Баралис при ходьбе тяжело опирался на свою кобылу. Кроп шевелился — он был жив.
Капитан посмотрел на Баралиса. Тот угрюмо кивнул.
— Ступайте. Спасайте тех, кто еще жив. Почти все погибли. Я сделал, что мог.
Мейбор видел, что на языке у капитана вертится множество вопросов, но его сдерживает нечто более сильное, чем любопытство, — страх.
Баралис ввел свою лошадь под прикрытие скалы и подозвал одного из гвардейцев, чтобы тот помог ему снять и уложить Кропа. Лицо королевского советника говорило о полном упадке сил. Плечи его поникли, и руки дрожали. Он извлек из-под плаща стеклянный флакон и осушил его, будто умирающий от жажды. Мейбору показалось, что Баралис упал бы, если бы не опирался на лошадь.
Капитан уже собирал людей. Мейбор заявил, что тоже пойдет, чтобы оценить ущерб. Через несколько минут спасатели подъехали к заваленному снегом участку тропы. Запах жареного дразнил ноздри. Мейбор послал коня вперед.
В одном месте снег совершенно стаял, и с тропы вниз капала вода. Тела и бочонки выступили наружу. Проплешина имела форму неровного круга, и в середине ее лежали лошадь и всадник, сплавленные воедино, обугленные и черные. Они сгорели дотла. Несколько солдат не смогли сдержать рвотных позывов.
Никогда еще Мейбору не было так трудно отрицать существование магии. Самый воздух был насыщен ею. Мейбор сплюнул, освобождая рот от вкуса жареного мяса и колдовства.
— А ну вперед, ребята, — с нарочитой резкостью скомандовал он. — Там еще есть живые. Не время предаваться бабьей слабости.
Солдаты принялись разгребать оставшийся снег и скоро вытащили нескольких человек, еще подававших признаки жизни. Мейбор углядел за пределами растаявшего круга сугроб, в котором, похоже, покоилось немало бочонков — притом вроде бы с его клеймом.
— Прежде чем заняться мертвецами, откопайте мой сидр, — воззвал он. — Пять золотых тому, кто отроет больше всего бочек.
Настало время предполуденной трапезы. Тавалиск с удовольствием скушал бы мяса — сверху хорошо обжаренного в шипящем сале, внутри нежного и розового. Он с трудом удерживался, чтобы не дернуть звонок и не велеть принести себе огромную баранью ногу.
Тавалиск сидел на диете. Его лекарь — да сгноит Борк его душу — постоянно напоминал архиепископу об опасностях переедания. Но никакие ужасы не тронули бы Тавалиска, если бы гнусный шарлатан не обмолвился как-то, что ожирение может привести к ранней смерти. Уж это никак не входило в планы Тавалиска. Зачем было собирать столько золота и земель, если он не успеет насладиться ими?
Потому-то он стал мужественно урезывать себя в еде. Вместо обычного своего завтрака из трех блюд — яиц с ветчиной, копченой рыбы с рогаликами и холодного горохового супа — он ныне ограничивался двумя блюдами. Распрощался он, само собой, с гороховым супом — однако и это явилось немалой жертвой, весьма трудной для не привыкшего к самоограничению Тавалиска.
В качестве отвлечения лекарь прописал ему музыку. Архиепископ любил музыку не меньше всякого другого, она усмиряет диких зверей и тому подобное, но веселый мотивчик, даже в самом мастерском исполнении, оказался бессилен помешать желчи прожигать архиепископские кишки.
В дверь постучали — Гамил как пить дать.
— Войди, — крикнул Тавалиск, берясь за лиру, и забренчал что-то, мыслями не отрываясь от еды.
— Добрый день, ваше преосвященство.
— Не вижу в нем ничего доброго. — Архиепископ оборвал игру, подумав, что сам секретарь наверняка съел завтрак из трех блюд. — Выкладывай, что там у тебя, и убирайся, твое присутствие меня уже утомляет.
— Вы помните того человека, ваше преосвященство, который шпионил за рыцарем по нашему поручению?
— Разумеется, помню, Гамил. Я еще не настолько стар, чтобы утратить память. Ты говоришь о том шпионе, что караулил у дома Бевлина, а утром обнаружил там мертвое тело? — В открытое окно проник запах стряпни, и Тавалиск лихорадочно забренчал на лире.
— Да. И этот человек был замечен в низком обществе, ваше преосвященство.
— Насколько низком, Гамил?
— Он разговаривал с людьми Старика.
— Ах вот оно что!
— Да, ваше преосвященство. Его видели в квартале шлюх — он выходил из дома, известного как притон Старика, в обществе двух воров.
Тавалиск посмотрел на корзину с фруктами — больше в комнате ничего съедобного не было. Персики и сливы дразнили его своей налитой спелостью. Как же Тавалиск ненавидел их! Он стал щипать струны с удвоенным рвением.
— И что, его кошелек после этого потяжелел?
— Не могу сказать наверняка, ваше преосвященство, но от того дома он прямиком направился на рынок и купил себе две обновы.
— Шерстяные или шелковые?
— Шелковые, ваше преосвященство.
— Ну вот мы и получили ответ. Наш человек продал то, что знал, Старику.
— Ваше преосвященство столь же мудры, сколь и музыкальны.
— Так ты оценил мою игру, Гамил? — Тавалиск завел на лире новую, очень громкую мелодию.
— У меня нет слов, ваше преосвященство.
— С великими артистами всегда так, Гамил. Они будят чувства — не слова. — Архиепископ завершил свой мотив изысканной трелью, даже своим притупленным слухом поняв, что взял не совсем верные ноты. Ну да ничего — не одна лишь чистота исполнения служит мерилом гения. — Итак, Гамил, — сказал он, откладывая лиру, — насколько близко Старик знал Бевлина?
— Нам известно, что время от времени они переписывались, ваше преосвященство. Последний обмен письмами состоялся сразу после возвращения рыцаря с Ларна.
— Мне сдается, Гамил, Старику не понравится, что его доброго приятеля Бевлина пришил тот, кому он оказал помощь.
— Это так, ваше преосвященство. Старик известен верностью своим друзьям.
— И что он, по-твоему, предпримет?
— Кто его знает, ваше преосвященство, — слегка пожал плечами Гамил.
— Ты, Гамил! Ты знаешь. За это я тебе и плачу.
— Такие вещи трудно предсказать, ваше преосвященство. Возможно, он захочет отомстить за смерть Бевлина, убив рыцаря.
