Чертополох. Лесовичка - Шихарева Варвара (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
Пляшущие языки пламени, отбрасывающие на искусно раскрашенные маски прихотливые тени… Похожий на старого облезлого стервятника Иринд, с гордостью охотника оглаживающий свои трофеи… Такое трудно забыть! Так же трудно, как и наставления отца, в своё время заставившего Олдера выучить гербы и историю знатных семейств Крейга, Триполема и Лакона. Ведь чтобы верно оценивать противника, его следует знать и понимать…
— Приветствую тебя, амэнец… — Когда всадники наконец-то сблизились, крейговец не стал затягивать с приветствием, пусть и прозвучавшим излишне отрывисто и сухо.
— И тебе привет, Мартиар, глава рода Ирташ. В эти края ты принёс с собою настоящую зиму — теперь здесь наверняка вьюжит, как в твоём родном Райгро… — Олдер слабо улыбнулся. Возможно, шутка была не слишком удачной, но как иначе было показать крейговцу своё расположение? Мартиар же, услышав такие слова, невольно коснулся вышитого на плаще герба со вздыбленным конём. Нахмурился.
— Ты знаешь наши рода?
«Карающий» согласно кивнул.
— Да. Меня учили. Отец… Он… — Голос внезапно осел и осип. Олдеру хотелось бы думать, что это произошло от холода, но Мартиар сделал совсем другие выводы. Он внимательно взглянул на молодого «Карающего» и медленно произнёс.
— Дети, пережившие родителей, — закономерность. Старость уступает молодости. А вот отцы не должны стоять у могил собственных детей…
После такого замечания возникшая было у Олдера к этому человеку симпатия едва не развеялась без следа. Молодой «Карающий» никому не позволял прикасаться к своей незажившей ране, а потому надменно вскинул голову… Прищурился, подбирая достойный ответ:
— Ты так говоришь, будто знаешь, но…
— Знаю… — Мартиар остановил готовые сорваться с губ Олдера слова едва заметным движением руки. — Старшего сына я уже похоронил вместе с его матерью — оспа не знает пощады, так же как и сталь, а здесь у меня трое… И они — не единственные дети в Реймете. Горожане не должны расплачиваться за верность своему Владыке.
Кони крейговца и «Карающего» шли теперь бок о бок, с каждым мгновением приближаясь к уже окончательно закоченевшим в ожидании главы десятникам, но когда до сопровождения оставалось не более пятидесяти шагов, Олдер вновь повернулся к Мартиару и твёрдо произнёс:
— Я понимаю… И обещаю, что жителям Реймета не причинят вреда. Слово Олдера из Остенов!..
Мартиар согласно кивнул, но при десятниках разговор прекратился сам собой, возобновившись лишь в палатке Ронвена. Глава амэнского войска был согласен принять сдачу города, но лишь при множестве оговорок, которые следовали одна за другой: оружие, «Лисы», мужчины Реймета, жизнь самого Мартиара…
Каждое новое условие Ронвена сопровождалось странной полуулыбкой, которая тут же, точно в зеркале, отражалась на лицах Лукина, Моренда и крутящегося подле десятника Лемейра. Он разливал по кубкам вино, настоянное на травах, подогретое и сдобренное мёдом, — лучший напиток при таких морозах, но Олдеру с каждой минутой всё больше хотелось выплеснуть содержимое своего кубка прямо в лицо услужливому десятнику — уж больно гнусной выходила у него усмешка… Впрочем, сам Лемейр и его дела были не намного лучше — наслышанный о «подвигах» этого десятника, Олдер как-то спросил у Ронвена, зачем тот держит подле себя такую мразь, но тот в ответ лишь пожал плечами. Мол, главное качество всех псов — верность, и Лемейр обладает им в полной мере… А что до его весьма характерных предпочтений, то кому какое до них дело, если они не мешают основным обязанностям Лемейра!
Получив такой ответ, Олдер впервые крепко задумался о том, что же на самом деле представляет собою закадычный приятель отца, но каких-либо выводов сделать так и не смог — в конце концов, даже на солнце есть пятна, а весьма щепетильный в вопросах чести отец вряд ли бы называл другом недостойного… Вот только горький осадок после таких размышлений никуда не исчез…
Между тем переговоры продолжались; Мартиар уступал — медленно и неохотно, а Олдер, видя, как упрямый крейговец сражается за каждую зависящую от его решения жизнь, то и дело открыто вставал на его сторону, получая за это недоуменные взгляды товарищей по оружию.
Наконец все условия были обговорены и уточнены, и Мартиар покинул палатку Ронвена. Добиться от крейговца немедленной сдачи так и не вышло — Ирташ взял на размышления вечер и ночь, в течение которых собирался ознакомить с условиями сдачи защитников Реймета. Если они согласятся, то поутру штандарты Крейговского Владыки будут спущены с башен, а ворота откроются… Если же нет — будет бой…
В обратную — такую короткую, но в то же время бесконечно длинную — дорогу Мартиара провожал один лишь Олдер. Они молча ехали в сгустившихся сумерках и думали, казалось, каждый о своём, но почти у самых стен Реймета молодой «Карающий» придержал коня и горячо зашептал:
— Сдать город, пусть и на таких условиях, единственно возможное решение… Я не должен тебе этого говорить, Мартиар, но осадные машины уже готовы. Реймет не выдержит завтрашнего штурма!
Мартиар тоже остановил коня. Опустил голову… Несколько минут молчания показались Олдеру вечностью, но потом крейговец все же заговорил:
— Я, верно, тоже не должен просить тебя о таком, Олдер, но… Если завтра Реймет падёт, попытайся разыскать мою семью. Тебе нужен большой дом в Кожевном переулке с вырезанными на дверях оленями…
Олдер прижал руку к груди — как раз напротив сердца.
— Клянусь честью, я…
Но Мартиар остановил его, как и во время первой беседы.
— Не клянись, амэнец, — просто попытайся, ведь никто, кроме Седобородого, не знает, кому и что уготовано на завтра, а главное… — Крейговец вздохнул и посмотрел прямо в глаза Олдеру. — Элгея и Мика понимают слово «нет», но моя младшая дочь… Если она решит, что мне нужна помощь, то вполне может оказаться на улицах Реймега — замки её не удержат…
От этих полных невысказанной боли слов Олдеру стало тошно, но он всё же попытался улыбнуться.
— Похоже, она истинная дочь воина…
Мартиар отрицательно качнул головой.
— Она — ребёнок. Энейре всего одиннадцать… А теперь прощай, Олдер из рода Остенов, и помни, что ты мне пообещал…
Но «Карающий» на эти слова лишь упрямо вскинул голову.
— А я не хочу прощаться… Верю, что ты примешь правильное решение…
В этот раз Мартиар лишь молча кивнул… На этом они и расстались, а утром восходящее солнце ярко осветило по-прежнему полощущиеся на ветру княжеские штандарты — о добровольной сдаче речи больше не было…
Когда амэнское войско через проломы в стенах хлынуло в обречённый город, резня и грабежи начались почти сразу же — обозлённые затянувшейся осадой воины не собирались щадить кого бы то ни было. Но сцепившемуся с остатками «Лисов», увязнувшему в хитросплетении улочек со своими спешенными ратниками Олдеру было не до того: крейговские воины защищались с отчаянием смертников, с боем уступая каждый дом, каждую пядь заледенелых, залитых кровью мостовых. «Карающий» вёл свой отряд к центру города в прямом смысле этого слова по трупам, но то, что ожидало опьяневшего от мороза и боя Олдера на главной площади, разом отрезвило его от кровавого угара…
Служители Семёрки испокон веков были неприкосновенными, оставаясь выше всех раздирающих Ирий свар. Конечно, не всё было так гладко — бывали случаи, когда святилища сгорали во время пожара, сопровождающего захват города, но даже в этом случае храмы занимались от случайных искр, а не от целенаправленного поджога, да и после такого происшествия виновная сторона выплачивала жрецам немалый откуп. Ну а поднять руку на божьих слуг считалось настоящим преступлением. Этот обычай соблюдался даже лесовиками-скрульцами и дикими вайларцами, а уж амэнцы, во владениях которых находились главные храмы Семерых Заступников Ирия, неукоснительно придерживались этой освящённой веками традиции… Во всяком случае, именно так было до сегодняшнего дня!
Теперь же окружённые воинами служительницы Малики плакали и заламывали руки посреди площади, тяжёлые двери святилища были сорваны напрочь, а ещё одна часть «Карающих» подтаскивала под белёные стены храма целые кипы хвороста и досок. Святилище вот-вот должна была постигнуть судьба соседнего здания, которое уже со всех сторон охватил огонь. Сквозь рёв пожирающего сухое дерево пламени слышались отчаянные крики — ставни и двери были надежно подпёрты снаружи…
