Воин кровавых времен - Бэккер Р. Скотт (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗

— Акка… — выпалила девушка, потом покраснела и уставилась себе под ноги. — Ахкеймион учит Келлхуса поразительным — невиданным вещам!

И даже этот ее милый акцент. Негодование всегда было тайным напитком шлюх.

Глядя в сторону юга, Эсменет отозвалась:

— Что, в самом деле?

Возможно, именно в этом и крылась проблема. Ахкеймион предложил Келлхусу стать учеником до того, как узнал про шпионов-оборотней Консульта, то есть до того, как уверился в том, что этот человек — Предвестник. Если, конечно, он и вправду Предвестник. Возможно, тут были замешаны те самые маловразумительные принципы, о которых упоминал Ахкеймион, узы… Келлхус был его учеником, как Пройас или Инрау.

При этой мысли Эсменет захотелось сплюнуть.

Серве вдруг рванулась вперед, перепрыгивая через бугорки и продираясь сквозь спутанные травы.

— Цветы! — крикнула она. — Какие красивые! Эсменет присоединилась к Ахкеймиону и Келлхусу, которые стояли и наблюдали за девушкой. Серве опустилась на колени перед кустом, усыпанным необычными бирюзовыми цветами.

— А, — сказал Ахкеймион, приблизившись к ней, — пемембис… Ты никогда прежде их не видела?

— Никогда, — выдохнула Серве.

Эсменет почудился запах сирени.

— Никогда? — переспросил Ахкеймион, срывая цветок. Он обернулся, взглянул на Эсменет и подмигнул ей.

— Ты хочешь сказать, что никогда не слышала этой легенды? Эсменет стояла рядом с Келлхусом, а Ахкеймион тем временем рассказывал историю: что-то про императрицу и ее кровожадных любовников. Так прошло несколько неуютных мгновений. Князь Атритау был высок, даже для норсирайца, и отличался крепким телосложением, неизбежно вызвавшим бы грубые домыслы у ее старых друзей в Сумне. Глаза у него были ослепительно голубые, чистые и прозрачные; при взгляде на них вспоминались рассказы Ахкеймиона про древних северных королей. А в его манере держаться, в его изяществе было что-то, казавшееся не вполне… не вполне земным.

— Так вы жили среди скюльвендов? — в конце концов произнесла Эсменет.

Келлхус рассеянно посмотрел на нее, потом перевел взгляд на Серве и Ахкеймиона.

— Да, некоторое время.

— Расскажите что-нибудь про них.

— Например?

Эсменет пожала плечами.

— Расскажите про их шрамы… Это такие награды?

Келлхус улыбнулся и покачал головой.

— Нет.

— А что тогда?

— На этот вопрос так просто не ответишь… Скюльвенды верят лишь в действие, хотя сами они никогда не сказали бы так. Для них реально только то, что они делают. Все остальное — дым. Они даже жизнь называют «сьюртпиюта», что означает — «движущийся дым». Для них человеческая жизнь — не есть что-то конкретное, что-то такое, чем можно владеть или что можно обменять, это скорее путь, направление действий. Путь одного человека может сплетаться с другими, например с путями соплеменников; его можно указывать, если имеешь дело с рабом, его можно прервать, убив человека. Поскольку последний вариант — это действие, прекращающее действия, скюльвенды считают его самым значительным и самым истинным изо всех действий. Краеугольным камнем чести.

Но шрамы, они же свазонды, не прославляют отнятие жизни, как, похоже, считают в Трех Морях. Они отмечают… ну, можно сказать, точку пересечения путей, точку, в которой одна жизнь уступила движущую силу другой. Например, тот факт, что Найюр носит столько шрамов, означает, что его ведет движущая сила многих. Его свазонды — нечто большее, чем награды, перечень его побед. Это — свидетельство его реальности. С точки зрения скюльвендов, он — камень, повлекший за собой лавину.

Эсменет в изумлении уставилась на Келлхуса.

— А я думала, что скюльвенды — грубые варвары. Но ведь подобные верования слишком утонченны для дикарей!

Келлхус рассмеялся.

— Все верования слишком утонченны.

Его сияющие голубые глаза словно бы удерживали Эсменет.

— А что касается «варварства»… Я боюсь, этим словом принято называть то, чего не понимаешь и что представляет собой угрозу.

Сбитая с толку Эсменет уставилась на траву у своих сандалий. Потом взглянула на Ахкеймиона и обнаружила, что он по-прежнему стоит рядом с Серве, но смотрит на нее. Он понимающе улыбнулся и принялся дальше рассказывать про качающиеся на ветру цветы.

«Он знал, что это произойдет».

Затем откуда-то донесся голос Келлхуса:

— Так, значит, ты была шлюхой.

Потрясенная Эсменет подняла голову, рефлекторно прикрывая татуировку на тыльной стороне руки. — А если да, то что с того? Келлхус пожал плечами.

— Расскажи мне что-нибудь…

— Например? — огрызнулась Эсменет. — Каково это: ложиться с мужчиной, которого не знаешь? Эсменет хотелось возмутиться, почувствовать себя оскорбленной, но в его манерах была какая-то искренность, сбивающая ее с толку — и вызывающая отклик в душе.

— Неплохо… иногда, — сказала она. — Иногда — невыносимо. Но нужно же как-то зарабатывать на жизнь. Просто таков порядок вещей.

— Нет, — отозвался Келлхус. — Я просил рассказать, каково это…

Эсменет откашлялась и смущенно отвела взгляд. Она заметила, как Ахкеймион коснулся пальцев Серве, и ощутила укол ревности. Она нервно рассмеялась.

— Какой странный вопрос…

— Тебе никогда его не задавали?

— Нет… то есть да, конечно, но…

— И что ты отвечала?

Эсменет помолчала. Она была взволнована, испугана и ощущала странный трепет.

— Иногда, после сильного дождя, улица под моим окном становилась изрыта колеями от тележных колес, и я… я смотрела на них и думала, что моя жизнь похожа…

— На колею, протоптанную другими. Эсменет кивнула и сморгнула слезинки.

— А в другое время?

— Шлюхи — они, вообще-то, лицедейки, об этом надо помнить. Мы играем…

Она заколебалась и взглянула в глаза Келлхусу, будто там содержались нужные слова.

— Я знаю, Бивень говорит, что мы унижаем себя, что мы оскорбляем божественность нашего пола… иногда так оно и есть. Но не всегда… Часто, очень часто, когда все эти мужчины лежали на мне, хватали ртом воздух, словно рыбы, думая, что они владеют мною, трахают меня, — мне было жалко их. Их, а не себя. Я становилась скорее… скорее вором, чем шлюхой. Я дурачилась, дурачила их, смотрела на себя со стороны, будто на отражение в серебряной монете. Это было так, как будто… как будто…

— Как будто ты свободна, — сказал Келлхус.

Эсменет улыбнулась и нахмурилась одновременно; она была обеспокоена интимными подробностями их разговора, потрясена поэтичностью собственного озарения и в то же время испытывала странное облегчение, будто сбросила с плеч тяжелую ношу. Ее колотило. И Келлхус казался таким… близким.

— Да…

Она попыталась скрыть дрожь в голосе.

— Но откуда…

— Так мы узнали о священном пемембисе, — сказал Ахкеймион, подходя к ним вместе с Серве. — А что вы узнали?

Он бросил на Эсменет многозначительный взгляд.

— Каково это: быть тем, кто мы есть, — ответил Келлхус.

Иногда, хотя и нечасто, Ахкеймион оглядывал окрестности и просто знал, что идет той же, что и две тысячи лет назад, дорогой. Он застывал, как будто замечал в зарослях льва, или просто озирался по сторонам, изумленно, ничего не понимая. Его сбивало с толку узнавание, знание, которого не могло быть.

Сесватха когда-то проходил по этим самым холмам, спасаясь бегством из осажденного Асгилиоха, стремясь вместе с сотней прочих беженцев отыскать путь через горы, бежать от чудовищного Цурумаха. Ахкеймион поймал себя на том, что то и дело оглядывается и смотрит на север, ожидая увидеть на горизонте черные тучи. Он обнаружил, что хватается за несуществующие раны и отгоняет прочь картины битвы, в которой он не сражался: поражение киранейцев при Мехсарунате. Он осознал, что движется, как автомат, лишенный надежды и любых желаний, кроме стремления выжить.

В какой-то момент Сесватха оставил своих спутников и ушел в одиночестве бродить между продуваемых ветром скал. Где-то неподалеку отсюда он нашел маленькую темную пещерку и забился туда, свернувшись, словно пес, обхватив колени, визжа, подвывая, моля о смерти… Когда настало утро, он проклял богов за то, что все еще дышит…