Год крысы. Видунья - Громыко Ольга Николаевна (лучшие книги .TXT) 📗
Потом веник во что-то уперся. Парень покрутил им, потыкал. Вроде как подается, но по щепоти.
– Туда, похоже, опять дура-галка свалилась! – с досадой крикнул он.
– Так чего, копье нести? – озаботился дедок.
– Да ну его, попробую веником пропихнуть…
– Еще сильнее застрянет, – разволновался дедок. – Стой, кому говорю! Тебе лишь бы пихать, поросенок… Жди, сейчас схожу!
Жар недовольно облокотился на трубу. «Сейчас», ага. Пока старый лапоть доковыляет до сарая, пока отроет в куче жердин свое трофейное, насквозь ржавое копьецо, пока слезно с ним обнимется, вспоминая молодость… А солнце уже только с крыши видать, с земли оно давно за лесом спряталось. Поди вымани Тинку из дому по темноте! Тем более что и родители в избе будут, и братья…
Парень воровато примерился к «ершу», но тут послышался звон бубенцов и из-за поворота вылетел резной возок о три коровы – черная, рыжая и белая. Видать, купец тоже не желал ударить в грязь лицом, на трех ездоков и двойки хватило бы.
– Едут! – заорал Жар, переполошив и без того взбудораженный дом. Сурок с женой выскочили на крыльцо, потом спохватились, что несолидно, и снова занырнули. Дедок, забыв про копье, вместо сарая посеменил к воротам, на которых уже повисли двое батраков, любопытно заглядывая через верх. Рыска и Фесся прилипли к окну, женка их шуганула и встроилась посредине. Даже Рыжуха что-то почуяла и уставилась на открывающиеся ворота томными лиловыми глазами.
Тройка влетела во двор и с шиком затормозила у самой коровязи. Возница, спрыгнув, ухватил коренную под уздцы, ожидая, когда хозяева выберутся из возка.
Сурок повторно вышел на крыльцо и спустился по ступенькам – уже вразвалочку, с широкой улыбкой:
– О, гости дорогие пожаловали!
– Здравствуй, Викий! – церемонно кивнул старший из гостей, такой же кряжистый и краснолицый.
– И тебе не болеть, Нилат!
Мужчины обнялись до хруста, как два медведя. Вожделенный жених, парень лет двадцати, робко топтался сзади.
– Неказистый какой-то, – разочарованно заметила Фесся. – Глаза щурит и лысеть уже начинает…
– С плеши меду не есть, – сухо оборвала ее женка. – Зато у его отца лавки в трех городах.
– Женское счастье не в лавках, а на лавке, – с лукавым смешком возразила служанка.
– Лавка сгниет, а лавки останутся, – почему-то разозлилась Муха. – Нечего девке голову морочить, пусть оно сразу тихо-гладко идет – все равно тем же кончится.
Рыска тоже с интересом присматривалась к гостю. Ничего, не страшный. А что тощий и сутулый, так и лучше – драться не будет. Ей и такой бы сошел, раз все равно никто не нравится.
Купец заметил Рыжуху и аж по бедрам себя от восторга хлопнул:
– Какая красотка!
– Да, неплоха, – рассеянно, как заправский лицедей, отозвался Сурок. – Вот только что с дальнего пастбища вернулся, не успели расседлать. Эй, Цыка! Прибери Рыжуху, я сегодня уже никуда не поеду.
Батрак, посмеиваясь в усы, подошел к корове. Та испуганно задрала морду: прежде ею занимался другой коровнюх, а такое количество людей она вообще видела впервые в жизни.
– Маська, иди гостей встречай! – добродушно крикнул Сурок. – Стесняется, – пояснил он. – Она у нас девушка скромная, тихая.
С крыши сдавленно хихикнуло, но гости решили, что им это почудилось. Все двинулись к двери, и Жар, решив, что уже никому не помешает, что есть дури долбанул «ершом».
Рыска, утолив любопытство, тоже вернулась к печи. Наклонилась, заглянула в трубу снизу – и в лицо ей ударило облако сажи, а следом вывалилась и с сухим стуком упала на припек дохлая, уже изрядно прокопченная крыса с обнажившимися до корней зубами и скрюченными лапками.
Жар схватился за трубу обеими руками: ему показалось, что крыша подпрыгнула от визга.
Маську, наконец соизволившую выйти на переднее крыльцо, никто не заметил – все взгляды были прикованы к кухонному, на которое, не переставая голосить, вылетело что-то тощее, черное, лохматое, с вытаращенными желто-зелеными глазами. За чудищем шлейфом тянулась сажа.
Если хуторяне худо-бедно сообразили, что это за диво, то у гостей глаза на лоб полезли. Сынок, похоже, вообще решил, что это оно Маська и есть. Сейчас как накинется на него и оженит прямо посреди двора! Он попятился, уткнулся в мохнатый Рыжухин бок и, ощутив под рукой стремя, не раздумывая, вскочил в седло.
Отвязать-то корову Цыка успел. А вот намотать повод на руку – нет. Горячая молодая телка, на которую разом обрушилось столько впечатлений, освободилась в один взмах головой, несколько раз поддала задом, расшвыряв кинувшихся на выручку батраков, и помчалась к воротам.
– Закрывай!!! – страшно взревел Сурок.
Дедок – единственный оставшийся при них страж – схватился за створку, но понял, что не успевает, и принял героическое решение: метнулся на середину проема и раскинул руки.
Мчащаяся во весь опор корова звонко щелкнула копытами. Над задранным лицом дедка проплыло светло-желтое брюхо и аккуратное, ни разу не доенное вымя с пупочками сосков, за ним коброй просвистел хвост, и Рыжуха, красиво приземлившись, почесала дальше, почти сразу же свернув с дороги в луга.
– Лови-и-и!
В погоню сорвался весь хутор, причем сбегать за другой коровой не догадался никто. Рыжуха быстро удалялась, вопли несчастного жениха – тоже. Сбросить его корове удалось только в овраге, причем сама она птицей взлетела по противоположному склону и канула в лесу.
– Вон он! – радостно заорал один из батраков, услышав доносящийся из бурьяна скулеж.
– Да Саший с ним – телка куда ускакала?! – отмахнулся Сурок, горестно озираясь по сторонам.
Купец без пояснений заехал ему кулаком в ухо. Кипящий от злости хуторянин охотно воспользовался поводом ее спустить. Батраки сначала пытались их разнять, но потом как-то втянулись, тоже припомнили давние обиды и клубком скатились на дно оврага, в болотную жижу под ковром молодой осоки.
Домой вернулись уже затемно. Купец поддерживал стонущего сыночка, Сурок – опухшую челюсть. Друг на друга они не смотрели.
Бабы, увидев такое дело, подняли вой, как по покойнику. Гости молча забрались в возок, прикрикнули на возницу, и усталые коровы нехотя помчали в ночь.
Сурок в сердцах отправил двоих батраков в лес, искать Рыжуху – хотя дураку ясно, что никого они впотьмах не найдут, разве что голодную волчью стаю. Мужики не стали спорить с разъяренным хозяином, покивали и, пройдя опушкой, свернули в веску.
– Этот – где?! – страшным голосом спросил Сурок, выяснив наконец, с чего все началось.
Рыдающую Рыску, к счастью, буря обошла стороной – что с трусливой девки возьмешь! Конечно, досталось и ей: женка в сердцах за косы оттаскала и в копченую крысятину носом натыкала, но главным виновником суматохи сочли Жара.
– Убег куда-то, – сердито сообщила Фесся. – Как увидел, что тут твориться начало, скатился с лестницы – и деру.
– Говорил же я ему, дурню, – обожди чуток! – горячился дедок, сам перепуганный донельзя – могут ведь и ему вклепать, что не уследил. – И чего было пихать, да еще при гостях?!
– Как только объявится поганец – ко мне его! – оборвал хозяин и, прихрамывая, пошел в дом.
Спать все легли злющие и голодные – что еще обиднее при ломящейся от яств кладовке, куда снесли угощения со стола. Батраки-то рассчитывали полакомиться объедками, но Сурок был непреклонен: нет гостей – нет праздника. Даже теща, видя его в таком гневе, не посмела перечить.
Жар вернулся только после первых петухов: ножом, как заправский грабитель, подковырнул внутреннюю щеколду, тихонько переступил через спящего у порога дедка и взобрался на чердак.
Рыска не спала, а при виде друга зарыдала еще горше, уткнувшись лицом ему в грудь.
– Они тебя чего – били? – встревожился парень.
– Не-е… Тебя обещали…
– Да ла-а-адно, – неуверенно протянул Жар. – К утру Сурок охолонет, и пойду каяться. Ну чего я, в самом деле, такого страшного натворил? Я понимаю, если б шутки ради крысу в трубу бросил, а то ж сама залезла… И был бы еще жених! Трус несчастный.
