Крылья - Нестеренко Юрий Леонидович (полная версия книги .TXT) 📗
Однако он не учел, что отчим учил меня не только благородному искусству фехтования. Когда до него оставалось не больше шага, я вдруг сняла руку с эфеса и со всей силы вмазала ему кулаком в нос, почувствовав, как хрустнул под костяшками ломающийся хрящ. Сильный удар в скулу может вызвать потерю сознания, но хороший удар в нос куда болезненней и, главное, оставляет память на всю жизнь.
Он завопил, прикрывая рукой расплющенные остатки своей широкой мужской сопелки; из-под пальцев текла кровь. Раздались одобрительные возгласы, кто-то зааплодировал — они явно не ожидали такой прыти от девчонки. Их не возмутило то, что крылатая бьет «нормального» аньйо, — лишь позже я поняла, что все дело было в том, кого именно я ударила. Хотя он не относился не то что к дворянскому или купеческому, но даже к ремесленному сословию, ни у одного из сидевших в зале не хватило бы смелости на такой поступок.
— Не слышу извинений, — холодно констатировала я, готовясь в то же время отскочить, если он полезет в драку. Он был почти наверняка сильнее меня — все-таки взрослый мужик, к тому же довольно крупный, хотя и не выглядевший тренированным, — однако даже не попытался дать сдачи.
— Уродина чокнутая, ты не знаешь, с кем связалась! — гнусаво скулил он. — Я…
А вот на этот раз он получил в скулу и, хотя в нем было добрых двести фунтов, свалился на пол. Правда, и у меня заныли костяшки.
— Что такое? — раздался вдруг еще один голос. — Кто смеет бить моего слугу?
Я обернулась. На лестнице, небрежно опершись о перила, стоял молодой красавец. Я не иронизирую — он действительно был красив и знал это. Ростом в четыре с четвертью локтя (на полторы головы выше меня), при этом изящно и пропорционально сложенный, с завитыми по столичной моде белокурыми волосами до плеч и желтыми словно солнце глазами… Мне всегда хотелось иметь такие глаза, ну или хотя бы синие, как море, но у меня они бездарно-серые, словно валяющийся в пыли камень. И внешность была не единственным призом, выпавшим ему в лотерее судьбы: весь его внешний вид говорил о богатстве и знатности. На нем был камзол темно-бордового бархата, такие же штаны, остроносые сапоги, начищенные до блеска (уж не тем ли слугой?) и белые перчатки (такие делают из кожи новорожденных тйорлят, и стоят они очень дорого). На бедре висела длинная шпага в посеребренных ножнах с рубином на рукояти.
Но мне было не до эстетики.
— Сударь, ваш слуга нанес мне серьезное оскорбление, — проинформировала я его. — Впрочем, полагаю, что уже воздала ему по заслугам, а потому не стану требовать с вас сатисфакции.
— Она полагает! — фыркнул он, делая пару шагов вниз по ступеням. — Да кто ты такая вообще?
— Эйольта Лаарен-Штрайе, дочь королевского палача Йартнара, — на сей раз я не стала это скрывать. — И извольте говорить мне «вы».
Он расхохотался.
— Дочь палача, говоришь? Твой папаша дурно справляется со своими обязанностями. Во-первых, он мог бы отрезать тебе эти опахала и сделать тебя похожей на аньйо, а не на вйофна. А во-вторых, ему следовало почаще тебя пороть, чтобы ты не воображала о себе невесть что. Впрочем, это никогда не поздно исправить.
Говоря это, он лениво-расслабленной походкой приближался ко мне. Когда он был почти рядом, я обнажила шпагу. Сбоку кряхтел и стонал, поднимаясь с пола, его слуга. Я стрельнула глазами в его сторону и убедилась, что он пока не опасен.
— Я требую немедленных извинений! — крикнула я, становясь в боевую позицию. — Или же защищайтесь!
Но его рука даже не дрогнула в сторону эфеса. Он просто продолжал наступать на меня. По правилам дуэли я не имела права атаковать первой, пока он не взял в руки оружия. Что за дурацкое положение! Мне пришлось сделать шаг назад, потом еще один. Послышались смешки. На третьем шагу я уперлась в стол позади меня. И тут он попросту протянул руку в перчатке, схватил мою шпагу и рванул, выворачивая. Рывок был таким сильным и неожиданным, что я выпустила рукоять. В следующий миг он уже выкручивал мне руку, разворачивая меня спиной к себе. Я пыталась вырваться, но он был чертовски силен. Я взмахнула крыльями, надеясь попасть ему в лицо, но тут он так рванул мою руку, что я вскрикнула от боли и беспомощно плюхнулась животом на стол.
— Да, никогда не поздно выбить из девки дурь, — повторил он. — Сейчас я отшлепаю тебя твоей собственной шпагой.
— Ты не смеешь! — крикнула я. — Я принадлежу к чиновному сословию!
Но в тот же миг обжигающий удар обрушился на мой зад — что делать, рассказываю, как было, — и мне пришлось закусить губу, чтобы не закричать. Я уже говорила, кажется, что отчим никогда не бил меня и в школе тоже не было телесных наказаний — все же это была не школа для простонародья. Так что я даже не представляла себе, что это такое… Но и этот тип не представлял, что такое я. Он не знал, что с внутренней стороны моего жакета пришиты четыре кармашка для метательных ножей — два под правую руку, два под левую. И, поскольку моя левая рука оставалась свободной, я сунула ее под жакет, прикрывая крылом. Он успел ударить меня еще один раз, а когда замахнулся для третьего, я со всей силы вонзила нож ему в ногу.
Он вскрикнул — в первый момент больше от изумления, чем от боли, — и невольно ослабил хватку. Я тут же вывернулась и оказалась лицом к нему. Он стоял, глядя на свое бедро, из которого торчала рукоятка ножа, затем ухватился левой рукой за край стола, поднимая на меня перекошенное от бешенства лицо, в котором в этот миг не осталось ни капли красоты.
Но моя жажда мести еще не была утолена. Когда говорят, что унижение смывается только кровью, имеют в виду вовсе не кровь из бедренной артерии!
В правой руке он все еще держал мою шпагу — значит, был вооружен, и это давало мне право продолжать бой. Я выхватила второй нож и прыгнула вперед, всаживая лезвие точно в сердце.
Лицо его обрело на редкость глупое выражение. Он дважды открыл и закрыл рот, словно рыба, вытащенная на берег. На второй раз струйка крови сбежала изо рта по подбородку. Потом он упал.
Кровь на темно-красном бархате была почти незаметна, так что поначалу многие даже не поняли, что произошло. Я нагнулась и спокойно выдернула из мертвой руки свою шпагу. Когда я выпрямилась, ступени уже скрипели под ногами тетушки Майлы, сбегавшей вниз с удивительной для ее комплекции проворностью.
