Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны - Малинин Евгений Николаевич (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
Макаронина плотоядно улыбнулся и благостно поинтересовался, явно напрашиваясь на восторженную оценку:
– Ну, как тебе моя песня?!
Володьша открыл рот, немного подумал и снова закрыл его. Потом глухо кашлянул и коротко ответил:
– Громко…
– Ха!! – Удовлетворенно воскликнул Макаронина. – Это разве громко?! Ты бы слышал как этот мотивчик исполняет сводный хор Железнодорожного районного отделения внутренних дел!!!
– Только слова не очень понятны… – осторожно добавил местный менестрель.
– В каком смысле, не очень понятны?.. – Чуть нахмурил брови оперуполномоченный.
– Ну, вот ты… к-хм… пел, что ваша служба и опасна, и… это… тошна, и на первый взгляд как будто не нужна… Но если эта служба и опасна, и не в радость, и не нужна, так зачем же вы служите?..
От такого неожиданного вопроса Макаронин буквально оторопел. Остановившись так, словно его дернули за ворот, он посмотрел на вопрошавшего чумноватым взглядом и растерянно переспросил:
– Чего?!!
Володьша заторопился объяснить:
– Ну, если со службой все так плохо – опасно, мутит, никому не нужно, зачем на этой службе состоять?!
– Почему плохо… все?! – Снова не понял Макаронин. – Служба, как служба… Ну, бывает, подерешься, иногда даже постреляешь, так это даже интересно! И потом… это… уважение!
«Интересно, чье уважение и к кому?!!» – Ехидно подумал я, однако вслух ничего не сказал – было занимательно дослушать эту разборку Юркиного «вокала» до конца.
– Какое уважение? – В свою очередь удивился Володьша. – Ты же сам пел, что ваше служба никому не нужна?!
– Да ничего я такого не пел! – Неожиданно взревел Макаронин. – Как это такое сможет быть, что моя служба никому не нужна?! Я же – оперуполномоченный!..
– …И старший лейтенам! – Немедленно подтвердил Володьша. – Но только в твоей песне ясно было сказано, что … э-э-э… «наша»… то есть ваша, «…служба и опасна и… э-э-э… тошна, и…»
– И на первый взгляд, как будто не нужна!!! – Бойко подхватил Макаронин. – Так ведь ты слушай… балалаечник! Во-первых, «на первый взгляд»! А на второй взгляд, поверь мне, будет уже совсем другое дело! Во-вторых, «как будто»!!! – Он поднял вверх правый указательный палец, – «как будто», а не на самом деле!! Понял?!!
– А-а-а… – Протянул Володьша, понимая, однако и в этом «понимающем» вроде бы возгласе скрывалась большая доля сомнения. – Понял! Служба, значит, как будто бы не нужна, а на самом деле…
– Во-о-о!! – Удовлетворенно отозвался Макаронин, – допетрил, балалаечник!
– А кто такой – балалаечник? – С неподдельным интересом спросил сын Егоршин, переводя разговор на другое.
– А это тот, кто играет вот на таких балалайках! – Немедленно пояснил грубый Юрик, ткнув пальцем в музыкальный инструмент Володьши.
– Но… Это вовсе не… балалайка! – Чуть растерянно ответил тот, посмотрев на свою мандолину, – Это – мандарина-низ.
– Низ?.. – Немедленно переспросил Макаронин, ухмыльнулся и добавил, – Значит, есть и… э-э-э… мандарина-верх?!
– Есть, – Володьша согласно кивнул, – только она раза в два меньше и струн на ней шесть.
Макаронин еще раз ухмыльнулся и с некоторой подковыркой поинтересовался?
– Ну а чего-нибудь сбацать на ней ты можешь?!
– Что сделать?.. – Растерялся сын Егоршин.
– Ну… это… сбацать, изобразить, слабать, стрындить… – Юрик на мгновение остановился, подбирая еще какой-нибудь «жаргонизм», и я, пожалев вконец растерявшегося аборигена, вставил:
– Сыграть!.. Он просит сыграть что-нибудь!
– Ну да, сыграть! – Удивился Юрик, – я ж так и говорю!..
Володьша с некоторым даже восхищением посмотрел на старшего лейтенанта и покачал головой:
– Нет, на ходу… это… «трындить» сложно. Вот остановимся, тогда я попробую. Правда, мандарина-низ… она… того… ну, в общем для низового подыгрыша, мелодию на ней сложно вести…
– Ишь ты, – снова усмехнулся Макаронин, – и на ходу не может, и мелодию сложно… Какой же ты тогда… этот… мандаринщик?..
Юрик повернулся ко мне и неожиданно попросил:
– Слушай, Сорока, давай привал устроим. Позавтракаем и заодно этого… мандариниста послушаем!
Я хотел было сказать, что мы в этот лес забрались не завтраками наслаждаться, однако, именно в этот момент тропка, по которой мы шагали, юркнула в кусты и, вильнув вокруг покрытого ровным, темно-зеленым мхом бугорка, вывела нас на широкую, светлую поляну, обсаженную по опушке удивительно ровненькими, стройными березками. Трава на этой поляне была такой густой и ровной, что невольно хотелось на нее присесть. Так что мне ничего не оставалось, как только согласиться с Юркиным предложением, тем более, что время завтрака действительно, похоже, наступило.
Мы сошли с тропки, пересекавшей полянку наискосок и уселись прямо на травке. Я развязал василисин мешок и принялся вытаскивать из него свертки и перевязанные поверху чистыми лоскутами глиняные миски. Последнее, что я достал, был довольно увесистый глиняный жбан с прикрученной тряпочкой крышкой, в котором что-то побулькивало. Володьша быстро взял жбан у меня из рук, открутил тряпочку, приподнял крышку и понюхал. Затем, взглянув на нас замаслившимся глазом, он довольно протянул:
– Медовуха… лосихина! Ох, ребята, какую Лосиха медовуху варит, я вам скажу, нигде такой медовухи не попробуешь!!
– Поставь-ка емкость на место!.. – Протянул я ему раскрытый мешок.
Володьша недоуменно посмотрел на меня, а затем перевел взгляд на Макаронина, словно ища у него поддержки.
И он нашел ее.
– Ты чего, Сорока?! – Возмущенно взревел старший лейтенант почувствовавший спиртное. – Это, можно сказать, последний привет от Василиски, а ты хочешь лишить нас этого привета?!!
Я наклонил голову и посмотрел на Юрика долгим взглядом. Нашего доблестного блюстителя порядка мой взгляд не пронял, впрочем, я на это и не надеялся. А вот Володьша под моим взглядом несколько смутился и, отведя глаза в сторону, пробормотал:
– Я просто думал, что несколько каплев нам не повредит, даже наоборот, развеет грусть-тоску…
– Ставь баклажку в мешок! – Твердо произнес я. – Грусть-тоску вечером развеивать будем!
Володьша со вздохом вернул емкость в мешок, а Макаронин возмущенно прогудел:
– Ну, Сорока, ты, оказывается, самодур и диктатор!.. Подавляешь, можно сказать, все естественные человеческие… э-э-э… инстинкты!
– Подавляю… – Неожиданно согласился я с Юриком, сопроводив свое согласие очень похожим на володьшин вздохом. – Но нам шагать еще целый день, и я очень не хочу, чтобы моих спутников разморило в пути.
– Ну, тогда ты, композитор, изобрази нам что-нибудь! – Потребовал грубый Макаронин, разворачивая один из свертков и доставая из него здоровенный пирог.
– Ага! – С неожиданно злой иронией ответил Володьша. – Вы будете брюхо набивать, а я вас развлекать еще должен!
Местный менестрель достал из того же свертка еще один пирог, откусил солидный кусок и, невнятно пробормотав, – С грибами, похоже… – принялся энергично жевать.
Позавтракали мы быстро и в полном молчании. Володьша насытился первым, подтянул к себе свой инструмент, уложил его на колени и, обхватив гриф пальцами правой руки, легко, словно лаская, тронул струны. Над поляной повис едва слышный, низкий, рокочущий звук, словно где-то совсем далеко пророкотал первый предвестник грозы.
Макаронин дожевал остатки последнего пирога, вытер пальцами углы рта и, уставившись на володьшину мандарину, приготовился слушать, а я, посмотрев на разложенные на травке харчи, решил, что успею убрать их в мешок и после концерта. Тем более, что концерт уже начался.
Володьша закрыл глаза, склонил голову набок, и его пальцы быстро забегали по струнам.
Мелодии, действительно, не было, низкие, порой раскатистые, а порой странно клокочущие звуки не переплетались между собой, не создавали привычной музыкальной гармонии. Каждый, извлеченный из этого странного инструмента звук жил как бы сам по себе, противореча предыдущему и не уступая последующему, но, тем не менее, вместе они создавали странное впечатление некоего единства… Единства противоречий! Негромкое и очень низкое звучание заставляло прислушиваться к себе, ловить каждый отдельный звук. Порой казалось, что мелодия есть, хотя и не совсем привычная, только ухо не способно ее уловить, или, вернее, сознание было не способно, распознать ее!
