Глориана, или Королева, не вкусившая радостей плоти - Муркок Майкл (бесплатные версии книг .txt, .fb2) 📗
Она сделается Валькирией, а ее взыскательный любовник сир Танкред – Бальдуром.
В собственных покоях графиня Скайская осматривала присланный ларец, украшенный каменьями. Она прочла записку, исполненную почерком Гассана. Та благодарила ее за учтивости и любезности (Уна не припомнила ни единой) и молила напомнить Королеве о Гассане со всем расположением. Расшнуровываемая служанками Уна покачала головой: поведать Королеве о происшествии либо припасти историю до поры, когда обе они смогут отдохнуть? Последнее, решила она, более уместно.
В одной лишь ночной сорочке вновь водрузилась она на кушетку, раскурив очередную трубку и устремив взор к стихам мастера Уэлдрейка, открывающим Маскерад:
Им недостает обычной энергичности, думала она, однако же Уэлдрейк, как правило, сочинял для Придворных Развлечений нехотя, а в последнее время, кажется, рассредоточился сильнее прежнего, тратя почти все свое время на сей разоренный разум, на сию хрупкую красоту, одержимую леди Блудд.
Трубка дымилась, Уна раздумывала о своем костюме; затем, не без усилия, встала с ложа и двинулась к шкапу, в коем тот помещался. Ее сестры-норны, леди Рууни и леди Хлебороб, ожидают ее в назначенный час.
Уна замерла, оглядываясь, уверена, что за нею наблюдают, но в комнате не было никого, кроме нее самой и кота служанки. Она воззрилась на потолочные тени, на решетку, что впускала воздух, пожала плечами и принялась за свой корселет.
В Великом Зале дворца, декорированном ныне для символической репрезентации ледовых гор и безотрадных небес, маскёры осаждали сцену, облачены в меха и медь, серебро и всяческое великолепие обитателей некоего арктического замка, а в сие время публика, состоя, по большей части, из ранее представленных Королеве, сидела по табели о рангах на стульях, и музыканты в галерее заиграли мелодию, что, специально сочинена мастером Гарвеем, полнилась звучными рожками и басовыми виолами.
Графиня Скайская, укрыта накидкой и черным мехом, уже возгласила свое хмурое введение и отошла на шаг, уступая Одину и Фрейе. Первый – повязка на глазу и вислополая шляпа, на плече колышется набитый ворон, гипсовая голова в руке – был изображаем без огонька лордом Монфальконом. Королева Глориана исполняла Фрейю.
Леди Рууни в виде Скаал, Норны Грядущего, обратилась к ней с репликой, голося громче огромного супруга (лорд Рууни играл Тора):
Неуклюже воздев гипсовую главу, лорд Монфалькон прочел с листа, что пытался укрыть, меж тем в последнем ряду бедный Уэлдрейк колотился и хватался за свои члены, агонизируя манером, коего никогда не достигнет под рукой леди Блудд:
Настал черед Глорианы. Она увидела мастера Уэлдрейка и подумала, не вдохновлена ли его боль до некоторой степени виной. Переведя дыханье, она, как Фрейя, сынтонировала:
Далее дюжий лорд Рууни, сиречь Тор, потрясающий добрым молотом:
И так далее в том же духе, покамест Уна не выступит вновь, дабы заключить Маскерад следующим:
Уна заметила, что мастер Уэдлрейк не дождался аплодисментов, но с поспешностью, бросив отчаянный взгляд на леди Блудд, ускользает из зала. Уне представлялось, что, если качество маскерадов мастера Уэлдрейка пребудет на сем уровне, Королеве вскорости придется согласиться: пришла пора озаботиться поисками нового придворного поэта, – однако ладоши зрителей с жаром схлопывались, а Касимир и Гассан скакнули вперед, почти врезавшись один в другого, дабы поздравить Глориану с прелестностью ее спектакля, благородством виршей, мудростью чувств, достодолжным звонкозвучием музыки, так что Уна сумела скрыться за одной из ширм, разрисованных пейзажами, содрать опостылевшую накидку и обнаружить рядом леди Блудд, неукротимо хихикавшую наедине с собой. Опасаясь ловить взгляд леди Блудд и заразиться через него хихиканьем, Уна вернулась на сцену и была немедленно подхвачена лордом Монфальконом, почти что беспечным. В его словах определенно крылась большая теплота, нежели обычно, ибо он недолюбливал графиню, полагая ее соперницей в схватке за королевское ухо, губительным голосом, отваживающим Королеву от ее обязанностей.
– Красивые стихи, верно? – сказал Монфалькон. – Уэлдрейк на сию Двенадцатую превзошел себя. Надобно дать ему весной рыцарство, я поговорю с Королевой. «Что Славный Альбион их принял тяжко бремя, / Ведь Глорию сию разделит всяко племя!» Как точно, а?
Смакуя столь основательный перевертыш их обычных амплуа, Уна ухмыльнулась:
– О да, милорд! Так точно, милорд! – и услыхала за ширмой очередное ржание.
Ведя Монфалькона, взявшего ее под руку, она передвинулась ближе к центру Великого Зала, где Королева услаждалась лестью королей и князей и, в ее нынешнем настроении, могла обрушить эрлство на плечи поэта, коего за пару минут до того готова была выпороть столь добротно, как желала в потаенных помыслах. Таким образом, мастер Уэлдрейк с его несостоятельными виршами обрел почет и потерял единственную награду, коей был когда-либо достоин.
Доктор Ди прошествовал мимо, весь внимание к словам старинного друга Короля Рудольфа Богемского, объяснявшего результаты самоновейших экспериментов.
– Итак, трансмутация была достигнута? – вопрошал Ди. Уна видела, как он быстро и втайне стрельнул глазом в сторону королевской шеи.
– К сожалению, успех был лишь частичным. Предмет Маскерада напоминает мне о том, что я читал однажды про истинную природу карлов, появляющихся в старинных сагах. На самом деле они были могущественными колдунами, происходившими не с сей планеты, пришельцами из совсем иного мира, что принесли с собой все узнанные там алхимические секреты. Такова, видите ли, основа нашего фрагментарного научного знания. Обнаружив их трактаты – возможно, где-то на Северном полюсе, – мы могли бы отчалить воистину в новую эпоху в истории человечества. Я выслал три или четыре экспедиции, но, как ни жаль, ни единая пока что не возвернулась…
