Глориана, или Королева, не вкусившая радостей плоти - Муркок Майкл (бесплатные версии книг .txt, .fb2) 📗
Как пишет сам автор в послесловии, «Глориана» – не описание альтернативной Англии, а «невероятный конструкт»; и касается это не только героев и антуража, но и – в первую очередь – языка. Текст «Глорианы» – лингвистический конструкт, призванный производить впечатление стилизации настолько, насколько сие угодно его творцу. Вообще говоря, любая стилизация – конструкт, но «Глориана», в отличие от обычной (псевдо)исторической прозы, вдобавок потешается над любыми попытками стилизовать что-либо историческое. Один только пример: вместо стандартного ныне английского yes, «да», персонажи Муркока почти в любых, даже приземленных контекстах говорят aye. Сегодня данное слово ассоциируется с высоким штилем елизаветинской эпохи, отчего этими aye пестрят диалоги придворных в современных книгах о дворе Королевы-Девственницы. Беда в том, что у елизаветинских писателей и поэтов aye означало не столько «да», сколько «навсегда», чего сегодняшние имитаторы, как правило, не ведают.
Муркок как бы говорит читателю: любая попытка сконструировать язык иной эпохи, иной культуры, иного контекста – искусственна. Почему бы не признать это с самого начала? Почему бы не сделать из этого, как сейчас говорят в Сети, бага – фичу, не превратить системный недостаток в системное же достоинство? И – никаких правил, кроме тех, что на ходу устанавливает (и на ходу же нарушает) сам автор.
Итог – достаточно сумасшедший лингвистический конструкт с длинными лабиринтоподобными предложениями, пересыпанными редкой лексикой, с прозой, то возвышающейся до поэзии, то ниспадающей до сленга, но опять-таки выдуманного, с чудными аллюзиями и анахронизмами. И пусть читатель не удивляется, встретив отсылку, например, к Набокову. Или глагол «месмеризировать». Это не ошибка: и автор, и переводчик понимают, что Франц Антон Месмер жил много позже Елизаветы Первой. Просто «Глориана» – никоим боком не исторический или альтернативно-исторический роман.
Прежде всего «Глориана» – это дивное буйство воображения. Недаром писатель и критик Питер Акройд говорит о «почти маниакальной изобретательности» автора, о том, что Муркок «использует нагромождаемые один на другой образы» и «придумывает цветистые неологизмы». Правда, как раз неологизмов в романе кот наплакал; видимо, тут возникает эффект «новое есть хорошо забытое старое» – иные елизаветинские слова столь редки, что воспринимаются как новообразования.
Переводчик старался во всем следовать за автором и встретил на этом пути некоторые преграды. Создать более-менее адекватную копию романа невозможно в силу хотя бы того, что русский язык, увы, не терпит таких вольностей и такой архаизации синтаксиса, какие наблюдаются в оригинале. Однако перевод – тоже конструкт, создаваемый, может быть, чуть более сознательно, чем оригинал, и позволяет компенсировать убыль в одном месте прибытком в другой. В данном случае я позволил себе подчеркнуть инаковость описываемого мира, чуть видоизменив ряд имен собственных – строго по модели, используемой Муркоком. Китай (China) превращен в Катай (Cathay) самим автором; переводчик поступил так же с Аравией (Arabia), которая стала Арабией, и еще парой-тройкой стран и городов. Северная Америка в «Глориане» – Virginia, и это, разумеется, отсылка к первой британской колонии на континенте, которую сэр Уолтер Рэли (один из прототипов сира Томашина Ффинна) назвал Виргинией в честь Елизаветы I, Королевы-Девственницы (Virgin Queen). По-русски при буквальном переводе игра смыслов теряется, оттого переводчик счел, что правильнее назвать альтернативный Новый Свет Девствией.
В тех случаях, когда это необходимо и оправданно, имена персонажей переведены. Оригинал, несмотря на всю свою сложность, лишен каких бы то ни было комментариев, соответственно, решено было отказаться от них и в русском издании. В паре мест микрокомментарии вошли в текст; так, термин «оррерий» (orrery) хоть немного да отзовется в памяти людей британской культуры, чего о нашем читателе не скажешь, и я не вижу ничего дурного в том, чтобы парой слов прояснить его значение.
Всего этого, конечно, недостаточно, потому что главное в любом тексте – это контекст, а «Глориана» укоренена именно в британской истории, в английском языке. Там, где у англоязычного читателя возникают (или должны возникать) ассоциации с Шекспиром, Кристофером Марло, Беном Джонсоном, Филипом Сидни, Эдмундом Спенсером, у нас, как правило, не возникает ничего, и сделать с этим ничего нельзя. Отдельная проблема со Спенсером: «Королева Духов», гигантская поэма, с которой Муркок спорит и которую местами пародирует, на русский переведена чрезвычайно фрагментарно (что понятно: на ее перевод придется положить немало лет) и в любом случае не столь известна, чтобы читатель ловил отсылки к ней в «Глориане».
Стоит упомянуть, что немаловажной частью конспекта являются книги самого Муркока: он всю жизнь пишет, по сути, один метароман, герои которого кочуют из книги в книгу. Уна Скайская – не кто иная, как неутомимая путешественница во времени Уна Перссон из цикла о Джерри Корнелиусе; Джефраим Саллоу попал во дворец Глорианы из романа Муркока «Золотой барк»; князь Пьят Украинский – тезка Максима Артуровича Пятницкого (полковника Пьята), который изначально появился в том же цикле о Корнелиусе, а потом сделался протагонистом тетралогии «Между войнами». Правда, такого рода отсылки поверхностны, и тот, кто не читал Муркока прежде, ничего не потеряет.
Само собой, все удачи перевода вдохновлены автором, а все неудачи – целиком и полностью на совести переводчика.
Николай Караев
