Ученик колдуньи (СИ) - Колдарева Анастасия (читать хорошую книгу .TXT) 📗
— Чуток? — алхимик аж подпрыгнул от возмущения. — Это ракообразное издохло, не выдержав тяжести собственного панциря, а оно, между прочим, было в единственном экземпляре! Аmоrfо hrеnus trilоbitus! Возможно, последний экземпляр во вселенной!
— Ну уж… не нагнетай.
— Безответственность — зло! — припечатал Дориан и с возросшим усердием заработал половником. Тот застучал о стенки котла. Зелье вспенилось и поперло наружу.
— Излишняя впечатлительность тоже, — Нанну пожала плечами.
— Уйди. Вернись к работе. Не мешай мне сосредоточиться.
— Как скажешь, солнце.
— И не называй меня солнцем! — алхимик с досадой всплеснул руками. Половник выскользнул из ладони и угодил в шкаф с пробирками. По лаборатории разлетелся веер брызг. — Тысячу раз просил.
— Ладно, ладно, только не раздражайся. Спасибо, сол… Дориан. По гроб жизни буду обязана.
С этими словами она затерялась между столами и алхимическими агрегатами. Хлопнула дверь. Дориан полез за половником. Целую минуту из-за шкафа торчал его тощий, острый зад, обтянутый черными брюками.
Гвендолин развернула одежду: безразмерная хламида с широким вырезом и нечто, вроде бриджей, в поясе размера на три больше, чем нужно. Забившись в уголок, она принялась стягивать с себя сырую куртку.
Когда Гвендолин, полностью облаченная в сухое, придерживая штаны, чтобы не спадали, и хламиду, чтобы не съезжала с плеч, вернулась к Дориану, тот выглядел подозрительно. Один взгляд на его вытянутую от ужаса физиономию убедил ее в том, что за время ее отсутствия случился катаклизм. Ну, или окочурился еще один трилобит.
— Плохо, очень плохо, — бормотал Дориан. — Это катастрофа, конец всего сущего…
— Что-то стряслось? — поскольку зримого светопреставления не наблюдалось, Гвендолин задала вопрос просто из вежливости. Не годится молчать, когда человеку дурно.
— О-о-о, эта женщина! Эта женщина свела меня — всех нас! — в могилу!
— Кто? — уточнила Гвендолин, живо исключив себя из списка подозреваемых и испытывая по данному поводу облегчение.
Дориан не среагировал. Был слишком занят горестными стенаниями.
— Отвлекла меня своими глупостями, и я от рассеянности уронил в котел волос! Ничтожный обрывок человеческой сущности вклинился в полотно бытия — и миру конец. Я нарушу вселенское равновесие, если до утра не сварю новое зелье и не вылью его в Сосуд! Но ведь это невозможно. Требуются недели, чтобы зелье настоялось! Плохо, все очень плохо! — и, вцепившись себе в рыжие патлы, безжалостно выдирая целые клочья в порыве раскаяния, бедняга забегал по лаборатории.
— А так добавить нельзя? — осторожно осведомилась Гвендолин. — Подумаешь, волос…
— Подумаешь? Нет, ты сказала подумаешь?! О, невежда! Каждый волос, каждая пылинка имеют особое строение, не говоря уже об истории, которая заключена в их информационном поле! Инородное тело в котле — это целая какофония посторонних химических элементов, это нарушение тончайшего баланса, это грубейшее вмешательство в изящную структуру зелья…
Дориан все распалялся, его голос гудел, дребезжал и звенел, перескакивая через октавы. От бурной жестикуляции у него так наэлектризовались волосы, что голова теперь напоминала косматый огненный шар. Ясно, почему Нанну назвала его солнцем.
Гвендолин огляделась. Пока алхимик метался по лаборатории, брызжа отчаянием и переходя от вселенского бреда к конкретным формулам с логарифмами и дифференциалами, она позаимствовала из ближайшего стаканчика тонкую стеклянную палочку для размешивания растворов. Сунула ее в оранжевое зелье и ловко подцепила волосок, плавающий на поверхности. Тот повис на самом кончике, крошечная капля жидкости полетела обратно в котел.
Дориан заткнул хлещущий из него фонтан белиберды и вытаращился на девочку в священном ужасе. Глаза у него выкатились из орбит, рот беззвучно разевался и закрывался, как у выловленной рыбы.
— И всего делов-то, — смущенно пробормотала Гвендолин, испугавшись, как бы его не разорвало.
— Как?! Как?! Как?! — закаркал Дориан. Стрельбу формулами сменило ужасающее косноязычие. Он тужился, багровел и надувался, из ушей вот-вот грозил повалить пар, а бледные руки тряслись, словно у нервного паралитика.
— Кто же так обращается с великим зельем прозрения?! — наконец в муках родил алхимик, сжимая в кулаках пучки рыжей пакли. И разрыдался.
Сбитая с толку Гвендолин аккуратно вернула стеклянную палочку в стаканчик.
Дориан рыдал.
Ну и что криминального, скажите на милость, она натворила? Если волосок падает в кастрюлю с бульоном, его следует выловить, чтобы не угодил кому-нибудь в тарелку. Вряд ли он тут же распадется на атомы и нарушит «тончайший баланс и изящную структуру» супа. Испорченный суп — тухлый суп, но волосы тут ни при чем.
Дориан рыдал.
Тем более, рассудила Гвендолин, что новую порцию готовить долго и утомительно.
— Ну… будет вам… — смотреть на страдания алхимика было неловко. Закрыв пылающее лицо руками, истерик громко подвывал, выжимая из себя все новые и новые колебания звука, и даже не думал закругляться.
— Надоело, — тихо разозлилась Гвендолин, — ужас, как надоело.
И тут сзади раздался холодный голос:
— Что за шум? — и в поле зрения появилась Кагайя собственной персоной, с изрядно подпорченной прической. Из черных волос торчали сучки и листья, осьминожьи щупальца грустно обвисли.
Завидев ее, Дориан мигом оборвал свой трагический спектакль и воззрился на ведьму красными, как у кролика, глазами. На его щеках блестели дорожки от слез.
— Добрый день, госпожа, — учтивый поклон. — Я еще не закончил со списком, — смиренно пробормотал Дориан. — Дня через два-три все будет готово.
— Дня через два-три? И куда делась твоя педантичность? — устало проворчала Кагайя. — А если я так начну: мол, скормите дракону человека два-три?
Дориан насупился и уткнулся негабаритным носом в котел. Гвендолин хихикнула.
— Кого я вижу, — удивилась Кагайя. Правда, совсем без энтузиазма.
У Гвендолен екнуло в груди: она уже позабыла о смертном приговоре, а ведь лишь чудом до сих пор была жива. Однако Кагайя не стала размениваться на мелочи, вроде девчонки из человеческого мира, и вновь обратилась к алхимику:
— Вообще-то я не за списком пришла. Мне нужно мое зелье.
— Ах, это, — не отрываясь от котла, пробормотал Дориан, украдкой вытерев щеки и двигая носом, чтобы из того не потекло. — Второй шкаф слева от двери, вторая полка сверху, пятая бутылочка слева во втором ряду.
— Как ты их все запоминаешь, — сдержанно восхитилась Кагайя.
Пока она ходила на поиски зелья, Дориан провел рукой над котлом.
— Я не чувствую изменений в структуре. Может ли быть, что баланс не нарушен?
Гвендолин расценила вопрос как риторический. Во всяком случае, на ее ответ алхимик явно не рассчитывал. У Гвендолин нашлись дела поважнее: например, не вывалиться из хламиды и не потерять штаны.
— Дориан? — Кагайя вернулась. — Там ничего нет.
— Как нет?
— А вот так. Ты указал неверное месторасположение, или у тебя закончилось мое зелье?
— Этого не может быть! Я сварил его ровно сто семьдесят дней назад…
— Почти полгода, — подытожила ведьма, изменившись в лице. — Хочешь сказать, нового запаса нет?
— О… — Алхимика словно ударили пыльным мешком по голове.
— И мне предстоит встречать гостей в облике… в моем истинном… — Кагайя начала заикаться.
— Вероятно, закончились компоненты, — пробормотал Дориан сконфуженно. — Сожалею, я… я виноват, госпожа.
Гвендолин переводила взгляд с одного на другую и, внутренне обмирая, ждала, когда рванет колдовская бомба. Так и представлялась картина маслом: разъяренная Кагайя откручивает алхимику голову. Однако ведьма не торопилась никого пускать в расход, и Гвендолин вдруг перестала что-либо понимать. Происходило невероятное: это не алхимик трясся от ужаса, это ведьма застыла перед ним с протянутой рукой и ранеными глазами.
— Дориан, пожалуйста.
Гвендолин и представить не могла, что в ее лексиконе есть это слово.
