Мой ангел Крысолов - Родионова Ольга Радиевна (электронная книга .TXT) 📗
Рядом Лекарь в своем обычном сером сюртучке, ну, да Лекарь всегда одинаковый, чистый такой, аккуратный, даже грязи под ногтями никогда у него Петрушка не видал. Глазищи свои огромные, голубые, таращит на девушек и улыбается вежливой улыбкой.
У Птичьего Пастуха рубаха широкая, белоснежная, когда только постирать успел, на смуглой груди аж чуть не до пупа расстегнута, небрежно так; а подол в штаны заправлен; и штаны эти кожаные, он, видать, с мылом надевал — как нарисованные сидят, глаза горят — на мавку свою, значит, смотрит.
Подорожник жилетку замшевую алую из мешка достал да поверх рубахи надел — красиво, да… А умытые-то все, а причесанные, как будто на свадьбу собрались!
Кудряш тоже в жилетке, только в кожаной, темно-серой, замысловато сплетенной наподобие кольчуги, не иначе крошечки нашей рукоделие. Лохмы он себе давеча подпалил на острове, так она его так ровненько постригла, что и незаметно даже — вроде прежняя белокурая шевелюра.
Он-то, Кудряш, как Жюли увидал, шаг сделал и встал столбом: ага, не у одного, значит, Петрушки ноги отказали!
А Лей, бедняга, все на Алису смотрит. Худой он, штаны светлые замшевые на нем болтаются, рубаха, хоть и нарядная, а как будто с плеч готова свалиться. Но все равно красивый. Что-то в нем такое есть: как цветок он, Лей. Изящество, — вспомнил Петрушка умное слово, у Лекаря, еще давно, услыхал. Только Алиса-то все равно на одного Умника глядит, никого больше не видит. Как вывела его тогда из лазарета, так и переменилась, даже на шуточки Кудряша не отвечает.
А Умник — вон он стоит, косяк плечом подпирает. Так стоит, будто не интересно ему ничего в этой жизни. Но рубашку все ж понарядней надел, и курточка с эрденским тисненым узором на плече висит, знай мол наших.
Приуныл Жмых, потихоньку оглядел себя, но тут Нета вдруг говорит:
— Ох, Петруша, прости, что я про тебя забыла!.. Смотри, что у меня есть!
И в каюту побежала, а вернулась… мать честная, снится мне это, или как? Жилетка, да. Но какая! Красоты небывалой. Парчовая, что ли, прямо вся золотыми чудовищами выткана, крылатыми… птицы — не птицы, змеи — не змеи, а огнем горят, и то в зелень, то в синеву, то в кроваво-красный цвет переливаются.
— В сундуке, — говорит Нета, — нашла. Надо думать, — говорит, — у той богатой леди мальчик-слуга был, его жилеточка. Примерь, — говорит, — Петруша, мне кажется, как раз на тебя.
А у Жмыха прямо слезы из глаз. Никогда в жизни он такой красоты не носил, да что — не носил, не видал даже. Сидит дурачок, стесняется, сопли кулаком утирает, не решается сказочную жилетку в руки взять, а отродья вокруг стоят и улыбаются. Вот она, стая-то… Эх, если бы еще не ссорились, дак совсем бы жизнь прекрасная пошла!..
— Ну, идемте, — говорит тут Корабельник. — Пора.
И Люцию под руку берет. Та аж вспыхнула вся и еще красивей стала. Тут и Кудряш свою Жюли схватил, будто боялся, что отберут. Подорожник Раду повел, Умник Снегурочку нежную — она сама к нему подошла. Петрушка смотрит, а у Лея, бедолаги, в глазах такая тоска, хоть ложкой черпай…
Отвернулся дурачок, грустно как-то стало, несмотря на жилетку. Видит, Птичий Пастух мавку — нет, чтобы за руку взять, как положено, — за талию обнял. Жмых бы тоже не отказался: талия тоненькая, двумя пальцами обхватить, платье атласное гладкое, так и хочется потрогать… Но Птиц обхождение понимает: подержать подержал, а потом все ж таки церемонно под ручку повел.
Лекарь, вроде, к Нете нерешительно направился, однако Нета обернулась к нему, головой покачала и ласково так Лею говорит:
— Пойдем со мной, Лей. Давай руку, милый.
И с ним пошла. А Петрушка — с Лекарем, куда им, одиноким, деваться. Так и взошли все парами на пиратскую посудину.
Ну, что с разбойничьей командой сделалось — говорить, пожалуй что и не надо. Кабы не пили они вина или чего покрепче, так, наверное, не одного пришлось бы водой отливать. А так, спьяну-то, выдержали, с ног не попадали. Глаза, конечно, таращили, рты развевали, по углам жались, а чтоб чувств лишаться — этого не было.
С капитаном, правда, меланхолия сделалась, но так ничего, выстоял, вежливо всем ручкой указал — прошу, мол, к столу. Ихний-то корабль пиратский, конечно, побогаче маленькой шхуны, и кают-компания не в пример поболее, и стол дубовый — не стол, а целая площадь, и вся как есть отменными яствами заставлена. Где они их только раздобыли? Видать, торговца какого накануне ограбили, тут тебе и угощенье у них, и вина всякие, и спирт.
Капитан от меланхолии сразу себе в хрустальный бокал спирту налил аж по края и одним махом в глотку выплеснул. Ну, правда, тут же и извинился за нарушенное обхождение, и стал дамам вино предлагать.
Корабельник такое каменное лицо сделал, что почти все девушки вино пить отказались, только Рада с улыбкой взяла бокал, остальным пиратский кок побежал какой-то там чай готовить. Сомнительно, конечно, что у них чай лучше, чем у Лекаря, ну уж ладно, в гостях и дрянь выпьешь, как часто ювелир говаривал, у которого Петрушка порой кормился. Как-то он там еще про уксус поминал, остер был на язык, да Петрушка ж дурачок, где ему запомнить. А так бы хорошо в разговоре ввернуть, за столом, про уксус-то. Да что с дурака возьмешь. Вот отвлекся, кушанья невиданные рассматривая, и даже не распознал, кто это рядом с капитаном такой разнаряженный. А потом глядит — да это ж дикарь наш, немтырь убогий, на шхуне найденный!
Ну, правда, справедливости ради, надо сказать, что не такой уж он убогий, всяко поумней Жмыха-то будет, да и не такой немтырь — разговаривать в два счета научился, а названия снастей, вроде, отроду знал, такелажа там всякого. Но все равно сначала-то был дикарь-дикарем, и за все путешествие так ни разу штанов не надел, все в этой своей тряпке, прости господи, бегал. А тут стоит — король, да и только. Видать, сэр Макс своих запасов для братца не пожалел. Камзол на нем какой-то сияющий, рубаха кружевная, жилетка, опять же, вся камнями расшита зелеными, под цвет глаз, значит. Вроде, изумруды называются. Штаны узкие бархатные, тоже зеленые, но потемней, сапоги тонкости немыслимой, выше колен, черные волосья расчесаны, только не завиваются, как у братца, а прямые, но тоже ничего.
Ну, расселись все, девушки на Айдена посматривают, переглядываются — красавчик, ничего не скажешь. Он-то всё Раде, конечно, улыбается, морда восторженная сияет, но он ей всегда улыбается, с самого начала, чего тут удивительного. А капитан на Нету, значит, поглядывает искоса — он ее возле себя посадил, по левую руку. По правую, стало быть, найденный братец, а по левую — добыча. Ага.
Ну, меланхолия меланхолией, а свои обязанности хозяина не забывает, тосты говорит, за счастливую встречу и все такое. Красиво говорит, конечно, Петрушке бы так научиться. Он так-то ничего, капитан этот, и не дурак, видать, и обхожденье знает. Но ведь разбоем живет! Только посмотреть на его красивую рожу, и сразу ясно, что за птица. А уж у его команды хари — мама, не горюй. Такие головорезы, им человека убить раз плюнуть, а вот поди ж ты — держит их капитан в руках, только бровью шевельнет, они сразу шелковые делаются: чего, мол, прикажете? Может, он из них по ночам кровь пьет? Петрушка слыхал про такое. Но, с другой стороны посмотреть, Корабельник кровь ни из кого не пьет, а отродья его слушаются.
Ну, поели-попили, капитан какую-то сигару достал из резной шкатулки, дымище — ужас, сидит, нога на ногу, и спрашивает, какова, дескать, цель вашего путешествия, чему, мол, обязан такой счастливой встречей. А Корабельник, тоже нога на ногу, спокойно так ему отвечает — никакой, мол, особой цели, так, увеселительная прогулка. Путешествуем, мол, для своего удовольствия.
Сэр Макс, понятно, не поверил — да и кто бы поверил — но виду не кажет, только «м-дас?» протянул, и сразу про другое начал: я, мол, хочу, чтобы брат остался со мной, вы, мол, не возражаете? Ваших планов, мол, это не нарушит? Обходительность, стало быть, свою показывает. Петрушка сидит, только глазами от одного к другому водит, а тут сразу на Айдена поглядел, и все отродья тоже на него глядят, что он скажет. Айден же улыбаться сразу перестал и в стол уставился. Понятное дело: как ему выбирать между Радой и братом?
