"Галерея абсурда" Мемуары старой тетради (СИ) - Гарандин Олег (читать полную версию книги txt) 📗
– Никак. И я догадываюсь – почему.
– Потому, как истинные и весьма редкие процессы с проблемами мышечных суставов и связанных с ними предчувствий, обычно являются только тогда (и, как правило, внезапно), когда вокруг много свежего воздуха и груша цветет.
– Это мы знаем
– Но мы то – знаем. А вот по каким именно подробностям можно определить что «цветет», и в связи с какими настоящими и привычными особенностями «цветет» – не всегда бывает понятно непосвященному, не всегда оно ему ясно. Потому, сразу следовало бы здесь прояснить и напомнить для самих себя, что именно по тем самым подробностям и с теми самыми особенностями «цветет», когда, после Сатунчака, тот же Сипкин Манитор (тесть жены Сипкина и дальше до второго колена в родне), не как раньше выглядит – «тугой перехлест – не развяжешь», а прямо – «розовая лента»! И хотя его фасон переменивается от изначального гормона «бежать» к приобретенной привычке «стоять», и постепенно уходит от врожденного чувства «обиды», но, не смотря на это, походка его вовсе не становится такой, «что не приведи господи увидеть», а напротив, полностью отвечает тому, что «смотреть можно». И это – не критика вовсе, скорее наоборот. И никакое это ни нравоучение. Вот чего забывать не надо!
– Ну и какой несведущий сможет это понять? Я сам иногда забываю.
– А теперь – вспомните. Постарайтесь, по крайней мере, вспомнить. Ведь если уметь изначально разбираться в таких «вопросах» и не заламывать никаких других, то отсюда и берется, собственно говоря, «груша», и если мы видим, что она «цветет», то это всегда значит – радостное настроение (вспомните логику этого определения: «яблоко раздора», «груша примерения»). И тогда даже идиота можно любить от чистого сердца. Именно потому то, вот именно здесь, когда по расплывчатым линиям всем знакомого и уже давно понравившегося ландшафта появляется добродушная улыбка волн, и видно вдалеке счастливую Монку, глиссирующую на паруснике, вот именно тогда и многое другое вокруг, что можно видеть, подразумевает под собой много счастья и этого самого «добродушия» в чистом виде, а не стерилизованного какого-нибудь!
– Вспомнил...
– Ну, а если вспомнили, тогда должны тут же понять, что именно потому-то, как бы в разлад общему настроению «цветет», и когда данное цветение уже надоедает, тогда в самом этом «надоедает», как в представлении самого понятия «груша», может случиться и само «недоедание», а за ним и «недопонимание», и оно таки – случилось! А именно: возник вдруг самый простой вопрос – почему Хохок Мундорок, назвавшийся Манчиком Сипкиным, «так» повел себя и решил гостей проигнорировать? А получилось следующее.
Заранее хочу предупредить и здесь, что хотя и, не маловажно будет по возможности попытаться осветить подробности еще более подробно и ничего не упустить, но, все же, не следует забывать о том, что слишком большая сосредоточенность в этом смысле не всегда оказывается «истинно» необходима и действенна. Поскольку мы знаем много примеров, когда тот же Миминкус Мимикрий, например, будучи приучен смотреть на мир категорически, перестает видеть, что у него хлопушки разлетаются под ногами, а он даже не замечает этого. Дальше, он сидит в бухгалтерии и пытается соединить в отчете июнь месяц с ноябрем, совершенно не понимая, что в июне тепло, а в ноябре уже холодно. Да и вообще – самому ему давно стало принципиально не важно «Миминкус ли он Мимикрий или не Миминкус». (И чистит свою подошву «как попало», да еще может подобрать каблукам псевдоним). И потому само удивление гостей здесь можно понять. Просто гости мало разбираются в подобных «бытовых» подробностях, они не знают, как можно с большим удовольствием «валяться» под шкафом, и потому, естественно, не могут целиком понять смысл слов, которые им попали в уши. Их можно простить за это.
– И правда – почему, спрашивается, даже для самого посвященного в данные обстоятельства туфля, поведение Хохока Мундорока показалось не обычным? Почему Хохлок Мундорок так повел себя, пожелал быть инкогнито и исчезнуть?
– Дело было вот как.
4
– В утренний час, а может в два, сидя у себя дома, он долго просыпался после долгих снов, лениво глядел на валанданья над головой этих самых снов, уже осыпавшихся, как старая штукатурка, затем, после того, как окончательно проснулся, его надоумило выглянуть из-за штор и посмотреть в небо. И, посмотрев в небо, он увидал дирижабль – большое, приближающееся в небе пятно, летящее над горизонтальной линией горизонта. Через некоторое время он, конечно, понял что «гости», и, присмотревшись внимательно, добавил на счет гостей: «Прилетели». И ему не откажешь в наблюдательности, и вывод, который он сделал, – правильный вывод. Но вдруг он замер и надолго задумался над вопросом: «Зачем?» И он не зря задумался, как уясним после. Ох, – не зря! Затем, он закрыл коробку, вспрыснул себя духами, сел на голову жене и, когда собирался выходить наружу, то на выходе ему пришло на ум нечто поразительное: «А что если…» – подумал он, проходя мимо придорожного столба, и потому на минуту остолбенев. Но здесь мы не станем опережать события, повременим с пояснениями, и вернемся к самому началу.
Что было в начале?
– Что?
В начале, как мы уже знаем, спроекцировалось в небе стопроцентное серое пятно вдали – летело оно, летело ну и, в конце концов, прилетело. На папирусе записал это событие досконально Хироманский Вадлен Триворский (мол, спустилось); занес в нисходящий реестр каждого авиатора по заслугам; обозвал по имени новый модный шов вдоль линии бедра – и остался доволен. Но для того, чтобы нам теперь досконально узнать, «отчего» и «почему» оно летело и могло ли вообще прилететь, и для чего необходимо здесь возвратиться именно к «началу», попробуем вникнуть в те самые подробности и те самые особенности настоящего события и разъяснить некоторые его определения. А, то есть…
Ну, теперь – припоминаете?
– Начинаю припоминать
– Все так и было.
5
– Сначала-то, то есть, с самого вчерашнего вечера, и еще не то чтобы «до» появления дирижабля, а когда и день этот до конца еще не вылупился из пробирки, оказывается, в этот второй с конца день вовсю летало по городу другое событие. Какое это было событие и о чем оно говорило – никто уже не знает – забыли, как вы. Но, скажу вам чистосердечно, что говорило оно, это событие, о том, что разминулись чуть поодаль Сервяжной лавки (как раз против Штурмовых казарм) два обоюдоострых постулата: один был родом из метрики и шурупом привинчен, сетовал за наказание того, кто черпает из внешнего эфира ложкой и в ус себе даже не дует; другой, более поздний, боялся за возвращение в ум вчерашней логики. Проговоримся. «Обычно шляпы летают по городу только тогда, когда сапоги в моде, и Сатунчак здесь может быть только прелюдией – никаких тугих сыромятных ремешков при этом не надо, и никаких прочих завязок не требуется». И чтобы говорить здесь о чем-то серьезно и указывать пальцем на траекторию движения всех мыслимых и немыслимых противоречий и делать после этого какие-то выводы – теперь такого уже не бывает. Черпать – черпай, прикидывать – прикидывай, но делиться своими личными соображениями вразлад общего понимания «чей сапог виновен и чья «шапка» потерялась» ни с кем откровенно не стоит. Сначала надо заново, после Сатунчака, научиться ходить «прямо» – привыкнуть к такому положению – а только после этого ходить «взапуски». Пока что очень неудобно кажется – как в бане. Иди вот еще, кстати сказать, – казус (чтоб не забыть)– я имею ввиду – общественные бани или когда встречается в них чрезвычайно большая, всеобщая посещаемость. И кто это, скажите, в обиход ввел такую дичь трехстам индивидуальностям зараз париться и весело вениками махать – такой может возникнуть вопрос? Ведь только сумасшедшему придет в голову мыться в толпе. Это – личное. И здесь выходит некая подозрительная, на мой взгляд, склонность друг другу свои мослы показывать. Странно. Как в картинной галерее. Вот, мол, какими мы стали – без копыт...
