Грозовой Сумрак - Самойлова Елена Александровна (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗

Я проводила Кармайкла до самой Алой реки, и лишь у белоснежного моста смогла выпустить его ладонь. Оставив ему на память тоненькое медное колечко, сквозь которое можно видеть то, что скрывается за иллюзиями ши-дани, да алый плащ, согревающий в холод и остужающий в жару, остающийся сухим в проливной дождь и выдерживающий скользящий удар разбойничьего ножа. Чудесные дары, с которыми обычно отпускают в мир людей званых гостей или же отслуживших свой срок слуг.

Знак прощания, после которого человеку непросто будет вернуться в Холмы.

Ведь Кармайкл уже дважды гостил в моем доме, и в третий раз он вернется лишь для того, чтобы остаться у меня навсегда. Не слугой и не гостем, а частью Осенней рощи, что будет существовать в Холме вечно, даже когда меня не станет. Люди сами не ведают, каким ценнейшим даром обладают, – несмотря на то что их жизненный срок зачастую смехотворно короток, душа их вечна. Даже Сумерки не могут заставить эту крошечную и неяркую на первый взгляд искру погаснуть – только ослабить на время. Фаэриэ, когда их срок приходит к концу, попросту рассыпаются, из живой стихии становятся обычным ветром, дождем или приливной волной. Искра магии, горящая внутри каждого из ши-дани, попросту возвращается в Холм, чтобы когда-нибудь влиться в новорожденного, подарив ему часть накопленных знаний и сил.

И только люди воистину бессмертны и потому только они могут выбрать себе послесмертие, возвращаясь после некоторого отдыха в новом теле или же став частью любого мира, соседствующего с людским, будь то Алгорские холмы или Сумерки.

– Тоскуешь по своему гостю, сестренка?

Я вздрогнула и посмотрела на невесть откуда взявшуюся Ильен, которая уютно устроилась на наметенной ветром лиственной куче в нескольких шагах от древа королей, скорее напоминая экзотического снежного зверя, чем зимнюю ши-дани. Подчеркнутая звероподобность облика – почти боевая промежуточная форма, нечто среднее между волком и человеком, длинные серебристые когти, чуть загибающиеся острыми кончиками внутрь, лицо, застывшее неподвижной маской. Страшноватый облик – редко когда зимняя сестра приходила в нем в мое время. Разве что в тех случаях, когда злилась на меня или же готовилась к чему-то непредсказуемому.

– Немного. Ильен, что случилось?

– Пока ничего, но, как мне кажется, скоро случится. – Зимница поднялась со своей «лежанки» и медленно, почти торжественно подошла к древу королей, на нижней ветке которого я сидела. Посмотрела на меня снизу вверх, позволяя увидеть глубоко запрятанную в лунно-желтых глазах тревогу. – Когда ты последний раз была у Алой реки, Фиорэ? Как давно ты смотрела на кровавые волны, что отделяют Холм от мира смертных?

Я очутилась рядом с сестрой раньше, чем мое сердце успело отсчитать два удара.

– Река поднялась?

– Не совсем. Другое, но не лучше. Тебе нужно самой увидеть…

Ветер, поднявшийся над Рощей, потревожил верхушки деревьев, холодным потоком скользнул меж деревьев, раскидал пышный лиственный ковер, расчищая широкую тропу, ведущую куда-то вдаль, за небольшое озерцо, заполненное прозрачной водой, на дне которого поблескивали капли кровавого янтаря.

Самая короткая дорога к белому мосту в этом времени – та, которую создаю я…

Ильен посторонилась, пропуская меня вперед, но не успела я сделать и шага, как сердце Холма, величественное древо королей, зашумело яркой листвой, глухо заскрипело прочными гладкими ветками, так напоминающими простертые к небу руки, и на тропинку передо мной медленно и плавно опустился длинный ярко-красный, с черными прожилками, лист. Он казался теплым и живым, с мягким, нежным краем и крошечной золотой искоркой-каплей на кончике черенка, словно этот листок был насильно оторван от ветки и потому принес с собой частичку смолы, моментально застывшей янтарным шариком. Бесценный дар сердца Холма…

– Неужели древо королей вручает тебе оружие? – тихо шепнула Ильен, разглядывая алый вытянутый лист, уютно устроившийся в моих ладонях. – Но зачем? Здесь тебе ничто не грозит, да и никто, если подумать, – ведь тебе покровительствует Проклятый Всадник…

– Не говори глупостей, сестренка. – Я бережно убрала длинный, почти с локоть, лист в небольшую кожаную сумку, где уже лежала моя тростниковая флейта, и взглянула на Ильен в упор. – Только дважды Габриэль предлагал мне свою защиту, и оба раза касались лишь краткого пребывания в его Самайне. С моей стороны было бы наивно считать, что он будет защищать меня везде и всюду.

– Он позволяет тебе называть его по имени. Больше никто не отважится на такое, не рискуя напороться на его гнев, как на лезвие клинка из холодного железа.

– Больше никто не пробовал увидеть в нем кого-то, помимо проклятого ши-дани, – ответила я, закрывая сумку и беря за руку младшую зимнюю сестру. – Держись за меня, Ильен, мы пойдем очень быстро.

Шаг по зыбкой, пружинящей под ногами как болотная топь, тропе. Резкий порыв ветра, сполохи ярких красок и сдавившая виски тишина. Еще шаг и еще.

Не мы так быстро идем по тропе к белоснежному костяному мосту через реку пролитой крови – сама Осенняя роща вихрем проносится мимо нас, выталкивая через пространство туда, к чему мы стремились.

Судорожно, резко сжалась рука Ильен, еще крепче вцепившись в мою ладонь, вдавились в кожу чуть загнутые звериные когти.

Я могу понять ее – трудно остаться спокойной, когда мимо тебя проносится пространство чужого времени, которое в любой момент может сбить с тропы, отбросить невесть куда, запутать в бесконечно огромном мире, имя которому западный Холм. Точно так же я цеплялась за Габриэля, когда он вел меня куда-то через холодный неприветливый Самайн одному ему известной дорогой, а по обе стороны от отмеченной белым снегом, серым льдом и черной землей тропы следовала за нами его свита – холод, снег, ветер и волки. Черных гончих он редко допускал к нашим прогулкам – знал, что прирученные существа, пришедшие из Сумерек, пугают меня и заставляют чувствовать себя неуютно и беспомощно. А в те моменты Габриэль искал не моего страха.

Костяной мост над Алой рекой блеснул впереди белизной изящных перил – как маяк, граница, за которой расползалось покрывало седого тумана, укрывающего безжизненные призрачные поля. Я остановилась – и Осенняя роща замерла вместе со мной. Вернулась живая, наполненная шелестом листвы и птичьим пением, тишина, утих резкий, ранящий кожу ветер, смолк шепот Холма, что сопровождал нас по дороге сюда.

Ильен наконец-то отпустила мою руку, сделала несколько шагов к реке – и вдруг жалобно заскулила, опускаясь на четвереньки и поджимая пушистый, сверкающий морозным инеем на солнце хвост.

Алая река высоко несла свои темно-красные воды, почти выйдя из берегов. Волны захлестывали белоснежные опоры моста, окрашивая их потеками крови, брызги высоко взлетали над поверхностью бурлящей реки, то и дело частой капелью осыпаясь на перила.

Ветер переменился, и я почуяла запах крови, солоноватый, терпкий. Запах смерти и тлена плыл на границе между Холмом и миром смертных – будто бы я находилась не в благословенном краю ши-дани, а на поле битвы…

– Фиорэ, нам нужен Проклятый Всадник и его Рог, – тихо простонала Ильен, все еще сидящая на земле и обнимающая себя когтистыми руками за плечи. – Если земли смертных так наполнены кровью – значит, грань между ними и Сумерками вновь истончилась настолько, что в любой момент прорвется, как давно созревший гнойный нарыв. Ты можешь попросить Всадника о помощи, тебе он не откажет…

– Он не поможет, Ильен… – Я шагнула к костяному мосту, замаранному брызгами крови. – Не поможет, потому что Рог, певший в его руках в ночь Самайна, сейчас находится в руках смертного мужа.

– Ты передала Рог смертному?! – Зимница вскочила на ноги, метнулась ко мне с искаженным едва сдерживаемой яростью лицом. – Оставила Холм без оружия?! Да чем ты заплатила, чтобы получить это?!

Корзиной яблок и глотком крови, – тихо ответила я, не двигаясь с места и не отводя взгляд. Лунно-желтые глаза Ильен сощурились, а потом выражение ее лица вдруг изменилось – из разозленного оно стало сочувствующим, почти печальным, словно зимница, живущая в стае себе подобных, а не обособленно, как я, знала намного больше о секретах, которые прятал от меня Габриэль.