Слово воина - Прозоров Александр Дмитриевич (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
— Тут сперва пошарю, — покачал головой Олег. — А там дальше посмотрю.
— Может, свидимся? Через Белоозеро и Онегу я на юг пойду, там меня спросить можешь.
— Спрошу, если в ту сторону занесет.
— Только не мешкай, ведун. До первых холодов мне надобно уйти…
— Твое здоровье, Любовод, — поднял кружку Середин.
— И тебе того же желаю, — выпил ответную здравицу купец и поднялся из-за стола. — Так, я тебе тройное супротив воинского содержание обещал. Стало быть, три на три, девять гривен кун. Одну ты получил. Восемь гривен кун — это две гривны новгородских. Сейчас, отсчитаю…
Парень поднялся, неуверенно покачиваясь, вышел в соседнюю комнату. Вскоре грохнула крышка сундука, и молодой купец вернулся с двумя матерчатыми мешочками:
— Две гривны серебром. Эх, жалко отпускать тебя, ведун! Ты хоть погостевать немного останься. Слово заветное за несколько дней не пропадет, от тебя не скроется.
— Отчего не остаться, останусь, — кивнул Середин, ясно понимая, что в таком состоянии не то что «заветного слова» — постоялого двора найти не сможет.
— Тогда давай еще вина отпробуем. На двоих, дабы свидеться и друг друга не забывать!
Новый день ведун посвятил себе, любимому. Он наконец-то купил себе флягу — правда, не обычную, металлическую, а мягкий бурдюк из заячьей шкуры с деревянным горлышком и деревянной же пробкой. Купил щит из ясеня, и тут же отдал его в кузню, наказав обить деревянный диск прочной стальной окантовкой, — память о том, как варяг разносил очень похожее оружие в мелкие щепки, еще достаточно ясно жила в его памяти. Купил кресало, приобрел небольшой медный котелок, который аккурат укладывался на донышко заплечной сумы.
Все вокруг вызывало у Середина восторг и удивление. Ну, разве можно себе представить рынок, на котором нет ни единого изделия — ни вилки, ни уголка, ни кастрюли — из алюминия? Разве легко понять, что никто не изготавливает железной посуды, потому что по сравнению с медной она слишком дорогая? Кто поверит, что мешок хохломской расписной, лакированной посуды может стоить меньше, чем маленький нож безо всяких украшений? Или что на монетку, неотличимую издалека от обычного рубля, можно купить корову? А на пять таких же монет — хорошую лошадь? Или крепкого невольника? Или сразу трех молодых да ладных девок? Или что пушнину можно менять целый тюк за одну фарфоровую чашечку? А нескладная и кривая, хотя и оправленная в золото, стеклянная бутылка равносильна рубленому двухэтажному дому? Дома, кстати, продавались здесь же, любые: какой понравится — разбирай да увози.
Но больше всего Олегу хотелось разжиться периной. В гостях он спал на ней впервые в жизни и только теперь понял, к чему стремились изобретатели водяной постели: чтобы в нее точно так же, как в перину, можно было упасть и утонуть, ощущая, как тебя со всех сторон обволакивает невесомое тепло, что ты словно паришь в воздухе, потому как не ощущаешь на теле никаких прикосновений — но при этом никуда не падаешь. Разжиться-то хотелось — но ведун понимал, что одинокому скитальцу, ищущему ответ на заданный в далеких мирах простой вопрос, таскать с собой подобную роскошь не с руки. Нельзя ему обзаводиться добром, что станет слишком сильно оттягивать плечи. И в то же время он знал: теперь, когда он вернется домой, более никакая мебель, никакие постели не будут казаться ему мягкими. Искусство изготовления качественных и удобных вещей к двадцатому веку будет утрачено навсегда.
Свой заказ он получил от кузнеца к вечеру второго дня, но покидать гостеприимный купеческий дом не решился. Не так-то просто бросить теплую мягкую постель и богатый стол, чтобы отправиться по проселочным дорогам не зная куда, но точно зная, что спать придется на земле, а питаться через раз чем повезет. Поэтому Середин провел в отведенной ему светелке еще одну ночь, а потом еще половину дня обсуждал с лениво попивающим вино Любоводом дороги, на которых тот успел побывать, и селения, которые тот повидал.
— В Ростов тебе надобно, ведун, — припоминал купец. — Тамошние мужики сказывали, бродит у них каженную зиму чудище. С виду человек, но весь мехом густым порос, что медведь дикий. Людей, скотину не трогает, а погреба зачастую разоряет. Дверь выломает, влезет, брюквы пожрет, что конь некормленый, а потом обратно в чащобу убегает. Токмо летом он спит, никто не видал его летом-то. Али в Белоозере сказывали, рыба-кит у них всплывала. Размером с ладью — ну, как моя. Хвост, спина — все мохом поросло, глаза, что щит варяжский — желтые, и не шевелятся совсем. На отмель она забралась — и ну по песку прыгать. Мох-то поотлетал, а рыба обратно в озеро ушла. Вот куда тебе путь держать надобно, ведун! Где еще слово заветное храниться может, кроме как не в брюхе у рыбы-кита? Вестимо, чудищу лесному слова так не спрятать. Его мужики найти могут да завалить. А рыба-кит сетей не боится, гарпуном ее на глубине не достать…
У лестницы громко хлопнула дверь, послышались торопливые шаги:
— Любовод! Ты здесь, сынок?
— Да, отец, — торопливо отставил кружку с вином молодой купец.
— А, вижу. А гостюшка наш дорогой еще не отъехал?
— Думаю, сегодня уйду, — поднялся с лавки Середин. — Благодарю за гостеприимство, за доброту да ласку, однако пора и честь знать. Дорога зовет.
— Это верно, зовет, — тяжело дыша, кивнул отец Любовода. — Обожди чуток… Сосед мой, Глеб Микитич, следом идет… Ты куда идти собираешься, ведун?
— Туда… — неопределенно махнул рукой Олег.
— А Белоозеро тебе не по пути будет?
— Белоозеро? — Олег переглянулся с Любоводом. — Легко на помине. Даже и не знаю…
Дверь хлопнула снова, и хозяин дома облегченно кивнул:
— Ну, наконец…
В горницу вошел невысокий и очень толстый мужчина, остриженный, как принято говорить, «под горшок», но с окладистой бородой. Подбитый куньим мехом кафтан да шуба, надетая поверх него, несмотря на жару, придавали гостю и вовсе необъятные размеры. Едва добредя до лавки, он тяжело бухнулся на нее, отер шапкой пот.
— Вот, Глеб Микитич, — указал на Середина купец. — Это тот самый ведун, про которого я тебе сказывал. Биться колдовскими способами умеет, слово держит, что замок железный. Храбр, что барсук лесной.
Глеб Микитич неопределенно пыхнул и устало покачал головой.
— Товар сосед мой в Белоозеро отправить хочет, — вместо гостя сообщил купец. — Думаю, надежный охранник ему потребуется. Уж больно нехорошие вещи сказывают про тамошние леса.
— Леса-то ему зачем? — удивился Любовод. — На ладье по Волхову до Ладоги дойдет, по ней на Свирь, от нее по Онеге до Иким-реки, по ней наверх, волоком к Кушто-озеру, с него по Базеге до Белого озера, а оттуда до стольного города всего двадцать верст. Я же, батюшка, там раза три ходил.
— А сколько дней идти-то, посчитал? Опять же, товар у Глеб Микитича не тяжелый, ему ладья ни к чему.
— Самоцветов у меня залежалось изрядно, — наконец-то смог подать голос гость. — Да дорогие, не всякий и возьмет. А тут весть дошла, что князь Белозерский дочь свою замуж за Игоря Ростовского отдает. Гулять собираются славно, князей и бояр созывают со всей Руси.
— Тоже, что ли, погулять хочется? — хмыкнул Любовод.
— Да я бы не прочь, — не стал отнекиваться толстяк. — Но куда пуще хочу самоцветы на торгу выложить. Князьям ведь дариться придется, да отдариваться. Да так, чтобы в грязь лицом не ударить, щедрость свою показать.
— Хорошая мысль, — признал молодой купец.
— Еще бы, — хмыкнул Глеб Микитич. — Да токмо вести добрели до меня не торопясь… Через десять дней свадьба назначена. Стало быть, через пятнадцать гости и вовсе разъезжаться начнут.
— За десять дней не успеть, — покачал головой Любовод. — Ни на ладье не успеть, ни по тракту с обозом. Прямого пути нет, вязи там одна на одной. Через Железный Устюг ехать придется. Там верст сотни три, не менее. Да еще неведомо, проезжие ли дороги будут.
