Достойный наследник - Розенберг Джоэл (читать книги TXT) 📗
Его посох, только что срубленное молодое деревце, был втрое выше него; но, хоть и был он вдвое толще запястья Уолтера, ручищи гнома вращали его играючи.
С гортанным криком Ахира послал конец своего шеста в ближайшего врага – удар был так быстр, что деревце явственно прогнулось, прежде чем сбить работорговца с лошади; тот свалился, как сломанная кукла.
Молния на миг ослепила Словотского; когда зрение вернулось, он увидел, что Ахира по-прежнему действует своей великанской дубинкой – причем так легко, как человек управлялся бы с прутиком. Гном быстро вышиб из седла еще пятерых. Остальные приютские воины тут же накидывались на оглушенных или раненых врагов и перерезали им глотки – да так ловко, что Уолтера мороз пробрал.
Всего-то полминуты прошло, как ловушка захлопнулась, а из работорговцев целым и невредимым остался всего один.
Рабство – безусловное зло, повсюду и во все времена. Но из этого вовсе не следует, что работорговцы – трусы. Последний оказался храбрецом: вместо того чтобы удрать или спрятаться и дожидаться своей участи, он спрыгнул с коня и, выкрикнув вызов, бросился на Ахиру.
Ахира выставил ему навстречу посох – но сандалии заскользили в грязи и гном упал навзничь, выпустив свою жердь.
Работорговец был уже близко; острие его меча вот-вот коснется кольчуги гнома.
Как был, на спине, Ахира попытался отползти прочь, но работорговец, на миг обернувшись парировать наскок одного из Уолтеровых бойцов, вновь обратился к гному; он охотился за Ахирой, как удав за кроликом.
Уолтер Словотский уже вырвал из ножен меч; на бегу он, не останавливаясь (в лучших регбистских традициях), отшвырнул с пути вражеский труп – и теперь мчался к гному и его противнику, умоляя про себя Ахиру продержаться еще хоть минутку.
– Не стрелять! – крикнул Уолтер. Ахира и работорговец были слишком близко друг к другу; чуть-чуть ошибившись, можно было запросто подстрелить гнома, а не его врага. А Ахира попал в ловушку: отталкиваясь, он спиной вперед дополз до дерева, уперся в него – и теперь ему некуда было деваться; и защитить себя ему тоже было нечем.
Уолтер отбросил меч и схватился за нож: работорговец занес клинок для последнего, смертельного, удара.
Два выстрела слились в один; шея работорговца исчезла в фонтане костей и крови. Тело рухнуло в грязь, а голова с до странности целым лицом откатилась в сторону и уставилась на Уолтера удивленно распахнутыми глазами.
Всплеск жидкой грязи закрыл эти глаза.
Уолтер обернулся – Эйя опускала второй пистолет. Густые волосы, намокнув, облепили щеки и шею. Она ровно смотрела на него, прижимая к боку свободную руку.
– Я не промахиваюсь по работорговцам, – процедила ока сквозь сжатые зубы. – И не стреляю наудачу.
Чепуха. Промахнуться может любой. Но она не промахнулась – а только это и имело значение. Да и не время сейчас спорить.
– Все по местам, – распорядился Словотский. – Пистолетчики – под парусину, займитесь перезарядкой. – Сам он тоже, нащупывая в поясной сумке рожок с порохом, направился туда, где бросил свои пистолеты. Они все еще могли пригодиться – если использовать просмоленную парусину, как навес, и перезаряжать оружие под ней.
Дождь лил как из ведра; Уолтер подобрал оружие, смахнул с глаз воду, надеясь, что под парусиной найдется достаточно сухих тряпок, чтобы обсушить пистолеты перед зарядкой.
– Джимми, эти деревья надо срубить. Данерель, займись ранеными животными: перевяжи или добей, чтоб не муч…
Он осекся на полуслове.
Эйя зажимала ладонью бок. Нет.
Уолтер бросился к ней. Она сидела на земле, прислонясь к стволу иссохшего клена, слепо смотрела в дождь и неловко пыталась что-то нашарить в сумке, не обращая внимания ни на ливень, ни на жуткую темную влагу, что расползалась по ее бедру, пятная тунику.
– Эйя, прошу тебя… позволь мне… – Брен Адахан опустился на колени подле нее, но Уолтер оттолкнул его, едва не сбив с ног.
Много позже Уолтеру пришло в голову, что он действовал в точности как Карл – этот маньяк Куллинан никогда не умел концентрироваться больше чем на одной мысли зараз.
– Лекаря, черт! – рявкнул он, падая на четвереньки рядом с Эйей. – Где он шляется, когда нужен здесь?! – Он выдрал пистолет и рожок из ее онемелых пальцев и – не обращая внимания на слабое сопротивление – взял обе ее ладошки в свою.
– Я решил, что самое главное – здесь, поняла? – Он попробовал разорвать на ней тунику – взглянуть на рану. Мокрая ткань не поддавалась: прилипла к коже.
Вцепившись в тунику обеими руками, Уолтер рванул – открылась рана в боку. Глубокая, почти до почки. Кровь сочилась непрерывной темной струйкой. Стремясь остановить кровотечение, он прижал ладонь к ране – и сразу отдернул: Эйя вскрикнула, тело ее свела судорога.
– Нет, – сказала она, пытаясь высвободиться из его рук – попытка была такой слабой, что он испугался. – Потом. Иди перезаряжай, не то… – Она зашлась кашлем, кровавая рвота брызнула изо рта на Уолтера.
Примчался гонец с бронзовой бутылью бальзама; уголком глаза Уолтер видел, как Брен Адахан, отобрав бутыль, вскрывает ее. Пролив немного на рану, Адахан просунул горлышко меж губ Эйи; Уолтер поддерживал девушку.
Но новый спазм и, напрасно потраченный, бальзам выплеснулся на Уолтера. Брен еще раз полил бальзамом рану – помогло, но не сильно.
– Попробуй еще разок, Эйя, ты должна это проглотить.
– Не могу…
В голосе Словотского звякнула сталь. В отличие от Брена он не просил – приказывал.
– Так надо, Эйя. Выпей.
«Боже, это же не я, это Карл Куллинан», – подумал он – но она, хоть и с трудом, глотнула, потом обмякла на его руках.
– Нет! – то ли вскрикнул, то всхлипнул Брен; Уолтер прижал холодное, мокрое, пугающе неподвижное тело к груди.
Нет. Только не это.
Но – Бог и все его ангелы! – билось не только его сердце. И ее тоже.
– Она жива, Брен. – Уолтер обнаружил, что улыбка только что не разорвала его лицо пополам. – Жива. – Он сжал ее запястье и нащупал пульс. Слабый, нитевидный – но он был. Словотскому показалось – он слышит удары ее сердца.
Где-то среди бури ревел, отдавая приказы, Ахира. С треском упало дерево.
– Уолтер! – позвал гном. – Пора трогаться.
Брен мрачно кивнул, принял на руки безвольное тело девушки – легко, осторожно, – бросил по сторонам острый взгляд, пригнулся и нырнул в дождь.
Умница, похвалил себя Словотский. Умница. Эту связь ты спрятал неплохо.
Уолтер всегда гордился собой за то, что не болтал о своих победах – тем более что было и не важно: заинтересованные стороны и так обо всем догадывались.
Нашел, о чем думать. Он отер с лица и груди рвоту и кровь и, увязая, пошел назад, к тропинке. Ноги по щиколотку уходили в грязь.
Оставь это на потом.
– Оставь все на потом, Уолтер. – Ахира словно прочел его мысли. Гном примеривался топором к стволу еще одного дерева. Ударил; из-под лезвия брызнули щепки размером с Уолтеров кулак. – Давай-ка займись перезарядкой.
Уолтер взглянул туда, где бросил пистолеты: они лежали в листве, сырые и грязные. Понадобится немало времени – и тряпок, – чтобы их можно было заряжать.
– Не выйдет. Придется их чем-нибудь заменить.
– Ну так замени.
Лучше всего было бы разжиться арбалетом – взять да и позаимствовать у какого-нибудь мертвеца-работорговца. У этих сволочей, кажется, весьма неплохое оружие.
Он двинулся туда, где на земле, придавленное лошадью, простерлось недвижное тело вражеского арбалетчика. С остекленевшим взглядом, едва дыша, животное скулило от боли. Правая нога его была сломана, окровавленные обломки костей прорвали кожу.
На мертвых работорговцев Словотскому было плевать – привык за столько-то лет. Но вот к мукам животных ему, наверное, не привыкнуть никогда.
– Данерель! – позвал он. – Был у них бальзам?
Толстяк кивнул, вытащил из поясной сумки керамический сосудик и подал его Словотскому.
Хотя целительные бальзамы были огромной ценностью, доверять лекарствам работорговцев было нельзя – не единожды они оказывались ядом; однажды у него на глазах один из бойцов его с Карлом отряда умер в ужасных муках. И четырежды Уолтер наблюдал, как точно так же умирали работорговцы, на которых они работорговые же бальзамы пробовали.