Воин мрака - Прозоров Александр Дмитриевич (читать книги без регистрации полные txt) 📗
Сварог поднял посох, постучал им в дверь храма… Хотя вроде дотянуться не мог.
– Но ведь он просто смертный, отец! – вскочил громовержец. – Ты позволишь ему открыть тайну Мары?
– Ты забыл, как сам когда-то был смертным, Перун? – взглянул на него Сварог. – Сила сама находит достойных… Я запрещаю тебе сражаться с этим смертным! Я забрал у него змеиный камень и не хочу, чтобы он об этом пожалел. Ярило, к тебе это тоже относится!
– Повинуюсь, отец наш, – дышащий жаром паренек исчез.
– Перун!
– Повинуюсь, отец. Сам я никогда более не обнажу против него оружия.
– Тогда ступай, пируй в своих чертогах. Ныне не твое время. Небесные битвы начнутся еще не скоро…
– Да, отец… – чернобородый громовержец тоже исчез.
– А ты, смертный… Ты так хотел узнать тайну рождения и власти богини смерти, что едва не разрушил наш мир, – прародитель рода укоризненно покачал головой. – Это был плохой поступок. Впредь задумывайся над тем, что вытворяешь! Однако раз уж ты добился, чего хотел… Тогда иди и узнай, стоила ли алкомая тобою тайна подобных жертв…
В святилище «Голубиной книги» отворились двери. Главный хранитель сокровища, всезнающий Волх, мудрец и чародей, терпеливо ждал на пороге настырного гостя.
– Благодарю тебя, великий Сварог, – поклонился Олег, спрятал саблю и поднялся по ступеням.
Внутри святилище мудрости сияло светом и дышало теплом. То ли чародейством согрето, то ли внизу, в подклети, стояли печи, отапливающие храм. Возможно, там же находились и жилые помещения, ибо верхняя часть поражала лаконичностью. В углах храма, под четырьмя угловыми луковками, стояли четыре деревянных кресла, вырезанных из цельных деревянных колод. Дальнее правое было украшено поверху изображением уточки, а также разбросанными по спинке звездами, складывающимися в рисунок Большой Медведицы. И уточка, и созвездие ковша издревле были знаками богини Макошь, ее символами. Выходило, что кресло принадлежало жене скотьего бога.
После этого открытия принадлежность остальных угадывалась без труда: с рогами – трон Велеса, с солнечными лучами и солярным кругом – Сварога, и четвертое кресло, украшенное цветами и стеблями, понятно, принадлежало Ладе, супруге прародителя славян.
Видимо, здесь, в храме мудрости, возле источника знаний, и собирались верховные боги, принимая самые важные для судьбы мира решения, совещаясь, строя планы или вспоминая минувшие достижения…
В центре святилища, вокруг огромной, размером с человека, прялки сидели с веретенами семь женщин разного возраста в чистых белых рубахах и, протяжно напевая, пряли нити, свивая волоски из висящей на прялке огромной растрепанной кудели.
– Они вытягивают нить судьбы? – от сопричастности к чему-то великому и непостижимому у ведуна защипало в груди.
– Нет, просто прядут со скуки, – пожал плечами Волх. – Гости сюда ныне заглядывают редко. Голубицы же мои прядут, да памятью своей в песнях и прикосновениях меняются, дабы ни у кого ничто не исчезло.
– Постой, – схватил его за плечо Олег. – Так разве книга – это…
– Во всем мире столько бересты не наберется, дабы всю мудрость людскую записать, – ответил хранитель святилища. – И токмо память людская бездонна и сохранить способна все, что в нее попадает. Иди к ним, иди к голубицам, спрашивай. Что знать желаешь, то от них получишь, а чего они не знают, то из твоей памяти вытянут.
– Все, что захотят? – оглянулся на него ведун.
– Все, чего не знают, – поправил его старик. – И коли есть в душе твоей, в прошлом, черная тайна, каковую ты от мира скрыть желаешь, с собою в могилу унести, лучше остановись. Как только руки голубиц коснутся твоих волос, тайны твои станут общими… Подумай о сем, смертный! Ты еще можешь повернуть обратно, сохранить душу свою нетронутой, а судьбу тайной.
Середин, колеблясь, прикрыл глаза, прокрутил мысленно свою жизнь, самые памятные из событий, тряхнул головой:
– Скажу прямо, образцового богатыря без страха и упрека из меня не получилось. И ошибался, и обманывал, бывало, и не все поступки мои благовидными назвать можно. За многие стыдно по сей день, за иные высмеять могут. Но ничего такого, что позором несмываемым покроет, я за собой не знаю.
– То не мне судить, смертный, – пожал плечами Волх. – Сам сие решай. Все тайное станет явным, все самое сокровенное явится миру. Готов ли ты к этому? Коли не боишься, иди. У прялки вставай, голову к кудели наклони. Там и из твоей судьбы ниточку для ткани мира спрядут, там и ты сам кусочек нужный от общего узора узришь.
– Нет, нечего мне стыдиться в моей судьбе, Волх, – Олег скинул капюшон и шапку. – Не всегда поступал по уму и совести, но подлостью и трусостью не грешил ни разу. Смотрите!
Ведун ступил под главную луковицу храма, опустился на колено, чтобы волосами поравняться с куделью плетущих свои нити голубиц, склонил голову, подставляя ее быстрым мягким пальцам. Острые ноготки побежали по коже, проникли внутрь, вспарывая его разум и пробираясь в самую глубину, но вместо боли Середин ощутил слабость, плавно перетекающую в безмятежность, безразличие, невесомость; он воспарил, одновременно падая куда-то вниз, в далекое-далекое прошлое, когда половина земли напоминала пустыню, окружающую святилище, а другая ограждалась огромной ледяной стеной, высотою не в сажени, а в версты, и за стену эту не было пути ни зверю, ни птице, ни смертному человеку.
И Олег увидел ее – прекрасную Мару, одетую в замшевое платье, расшитое костяными бусами, украшенное янтарным ожерельем, с тисненой кожаной полоской, прикрывающей лоб и охватывающей волосы на затылке, с кисточками беличьих хвостиков на левом плече. Мара держала на коленях девочку, прижимая к себе, а та жалобно хныкала:
– Мне больно, мама… Очень больно…
– Сейчас все будет хорошо, милая. – Мара напоила девочку из чаши и крепко прижала к себе. – Сейчас все пройдет. Ничего не будет болеть, ничего не будет мерзнуть. Мы уйдем с тобой за ледяную стену, в светлое хрустальное царство. Там нет голода, нам нет холода. Там ни у кого ничего не болит. И у тебя ничего болеть не станет…
Малышка всхлипывала все реже и реже и затихла. Мара поднялась, взяла девочку за руку и повела к зеленовато-прозрачному обрыву, с верхнего края которого вниз сдувало снежную пыль. Их путь подернула пелена, разорвавшаяся уже в густом сосновом лесу.
– Нет-нет, как же так?! – Олег увидел окровавленного растерянного мальчугана с распоротым животом, стоящего на коленях рядом с медвежьей тушей. – Почему? Я не хочу!
– Не бойся, – присела рядом Мара и протянула ему чашу. – Вот, выпей, и сразу все пройдет. Выпей и пойдем со мной. Я покажу тебе прекрасный мир за ледяной стеной. Там нет боли и холода, там нет голода и страха. Все будет хорошо, малыш. Просто выпей.
Мара взяла успокоившегося мальчишку за руку и повела за собой к искрящейся изумрудной зеленью стене.
И снова боль, темная землянка, потная женщина, мечущаяся от жара:
– Жарко! Откройте полог! Почему мне так жарко?
И опять Мара присела на край постели, погладила несчастную по волосам:
– Вот, выпей, тебе станет легче. Выпей, ты исцелишься, и я отведу тебя в прекрасный хрустальный дворец.
Молодой парень среди снегов с торчащей из лопаток стрелой:
– Я больше не могу…
– Не бойся, милый. Вот, выпей целительного снадобья. Твои страдания позади. Теперь все будет хорошо…
Стая волков, от которых пятятся две девочки, закрываясь деревянной куклой…
Старик со сломанной спиной, застрявший среди камней…
Хрипящая женщина с перерезанным горлом…
Уронивший копье воин, пробитый сразу двумя сулицами…
Загнанная пламенем пожара на чердак мать с детьми…
Лучник, падающий от удара татарской сабли…
– Просто выпей…
– Я покажу тебе мир без боли и голода…
– Пойдем со мной…
– За ледяную стену…
– За ледяной стеной…
Ведун падал и падал в бесконечную бездну, через череду замерзших и разорванных, больных и голодающих, стариков и детей, через боль и страх… Пока вдруг не оказался на пороге сверкающего девственной чистотой изумрудно-белого, радужно-переливчатого дворца: с высокими хрустальными шпилями и голубыми луковками, с распахнутыми большими окнами и полупрозрачными стенами, с резными дверьми и круто изогнутыми сводами крыш. На пороге его встречала чудесная Мара, улыбаясь тонкими бесцветными губами. Уже не та усталая женщина в замшевом платье с костяными бусинками, а богиня, каковой он и привык ее видеть: в искрящемся зеленом платье, кокошнике, украшенном жемчугами, и со строгим, словно вытесанным античным ваятелем из мрамора лицом.
