Гарь (СИ) - Янева Вета (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
— Да, но тогда я хочу два колокольчика!
На такую цену они и договорились. По указу баша слезли с саней и пошли в лесную темноту, проваливаясь по колено в сугробы и огибая тонкие берёзовые стволы. Ветер тоскливо завыл в ветвях, синеватое свечение ночи позволяло разглядеть еле заметную тропу, проложенную кем-то давным-давно. Шаг вправо, шаг влево и провалишься по пояс. Анжей то и дело оборачивался на дорогу, чтобы не терять из виду сани и фонарь. Анна достала из-за пазухи кинжал и крепко сжала в ладони.
Когда свет огня стал еле заметен, Орсин остановился.
— Вот!
Он указал на две совершенно неприметные жухлые берёзки, жавшиеся друг к другу кронами, но оставившие достаточно места у основания, чтобы туда мог пролезть человек.
— Там же ничего нет! — сказала сестра, сделав круг почёта вокруг деревьев.
— Есть. Надо пройти между ними и будете на острове Цветов. Если переход ещё работает. Если уже не работает, то не знаю. Может и не работать, потому что…
— Всё сгорело, да-да, мы помним.
Баш обиженно надулся. Анна махнула рукой.
— Ну, тогда покажи нам. А то уйдешь, а мы будем до рассвета туда-сюда ходить как дураки.
Сделав два прыжка, Орсин третьим влетел в проход между деревьями и пропал. Анжей заглянул в проём, обошёл берёзы кругом, робко просунул руку туда, где исчез юноша, но ничего на произошло.
Он запомнил свой переход не так, поэтому факт исчезновения казался ему удивительным.
А вот Анну он просто поражал. Она стояла, открыв рот.
— Ого! — воскликнула она.
Хотела сказать что-то ещё, но тут Орсин снова вывалился на снег так быстро, что никто не заметил, как он это сделал. Выглядел баш неважно: побледневший, осунувшийся и вялый.
— Нет, нет! — сказал он с оттенком страха. — Я больше не хочу это видеть, я ухожу. Сами идите, я всё показал.
— Спасибо тебе, Орсин. Можешь забрать два колокольчики.
— Пока-пока! — сказала Анна, не отрываясь от изучения берёз.
Развернувшись, Орсин побрёл сквозь снег обратно к дороге. Двигался он медленнее, чем раньше, и было видно, что ему надо отдохнуть, но всё равно баш упорно шёл к своей смешной награде.
— Что с ним? — спросила Анна.
— Гран говорил, что всегда такие вот переходы истощают человека. Ну или баша. Что-то вроде равновесия.
— То есть нам там будет тоже плохо?
— Ага.
— Хм. Слушай, Анж, а ты уверен, что оно нам надо? Так, ладно, не смотри на меня так, я понимаю, что мы в любом случае пойдём. Просто я не хочу… — она отвела взгляд. — … чтобы ты разочаровался.
Анжей тоже не хотел. Каждый раз, когда здравый смысл шептал ему слово “сгорел” — страх поднимался в животе.
Но он не мог бросить своего друга в неизвестности, даже если тот когда-то бросил его.
Приказав собакам сидеть и ждать, он протянул сестре руку.
— Анна, мне надо пойти.
— Ну тогда пошли.
Она схватила брата за ладонь, зажмурилась и первой шагнула в проём, а Анжей не закрывал глаз, и белый свет ослепил его.
Глава пятая. Цели и средства. Михалина
Над вересковой пустошью царила ночь: один спутник сиял ярче любой звезды, а двое других скромно показывались полубоком. Летали мотыльки, сверкали созвездия, ночные насекомые жужжали и танцевали. Прокричала птица, ей ответила другая. Далеко-далеко закричала рысь, долго и протяжно, словно искала кого-то и звала, надеясь до последнего.
Лина сидела у окна, вышивала платок и смотрела в темноту, ожидая прибытия дяди и Алеха. Конечно, они поехали не одни, с ними были ещё люди, но они мало её интересовали, слишком уж она привыкла к тому, что люди приходят и уходят, рождаются и умирают, клянутся в верности и предают, и только дядя оставался рядом всегда. И, как она горячо надеялась, Алех тоже останется насовсем.
При мысли о нём бледные щёки Лины покрылись румянцем. Она ничего не могла поделать с собой, как ни старалась, лишь вновь и вновь возвращалась в своих мыслях к его тёмным глазам, слегка волнистым волосам, ямочкам на щеках, маленькой родинке в уголке глаза… Встряхнув головой, чтобы хоть как-то отогнать нудобные мысли, Михалина принялась яростно вышивать, но то ли душная ночь, то ли суета мыслей упорно мешали, и работа не шла. Она отложила платок, накинула шаль и пошла по лестнице вниз, к выходу. Ступеньки безжалостно скрипели, выдавая её замысел, и на звук выглянул Никита. Он даже специально пригнулся — огромный рост не позволял ему спокойно помещаться в проходе.
Больше всего Никита напоминал Лине медведя. Эдакого шатуна, неоднократно бывавшего в драках.
Она остановилась на предпоследней ступеньке, глянула на него из-под полуопущенных век, ожидая вопроса.
И он спросил:
— Куда вы, госпожа?
— На прогулку, — холодно ответила она, надеясь, что это будет концом диалога.
— Не положено, — покачал головой Никита. — Поздно уже.
— Разве не я решаю, когда мне гулять?
Домашний медведь почесал в затылке.
— Дык если бы вы тут приказывали, порядки бы другие были, зуб даю! А так нет, Княжич Агатош сказал — не пускать.
— А я княжна и говорю — пустить!
Перед Никитой явно встала самая сложная дилемма в жизни: факты и статусы путались в его голове, варианты развития событий (от кого достанется больший нагоняй) пугали. Он стоял, что-то бормоча себе под нос. После нескольких секунд раздумий (Лина была уверена, что это максимальное время для его мыслительного процесса) сказал:
— А вдруг совы?
— Они далеко, я слышала.
— Хохо. Коли слышали, так они в два счёта долетят. Давайте так, княжна, — Никита поднял с пола кувалду. — Вы там перед домиком погуляйте, а я рядом постою, мало ли чего.
Михалина кивнула. Ей не вполне нравился такой вариант, но, как говорил дядя: “хороший правитель обязан знать, как обернуть компромисс в свою пользу”.
Она вышла на улицу и обернулась на то, что Никита назвал домиком. По сути это был огромный полутерем, полуамбар, а точнее, амбар, переделанный под терем, который вмещал всех двухсот человек, что были под их началом.
Двести человек, которые верили в их идею.
Терем-амбар тихо стоял на кромке леса. Люди в нём шумели, смеялись, праздновали и просто жили день ото дня, год за годом, и всё готовились к великому восстанию. Правда, до “великого” им не хватало около тысячи человек, но, как говорил дядя: “это хорошее начало”. И Лина бы ему верила, если бы начало не длилось десять зим.
Хотя нет, она клеветала: всего пять зим назад в дружину начали подтягиваться люди, а до этого был сплошной бег.
Бег — это её первое воспоминание.
Помнила, как сидела на руках у дяди, а он — смелый, отважный, её рыцарь, её герой — брёл сквозь болота и шептал: “не смотри на огни, Михалина, закрой глазки”, и она закрывала один, а вторым смотрела на эти маленькие светящиеся шарики и посмеивалась — до того забавными они казались.
Помнила, как долго жили у какой-то старушки. Бабушка поила Лину козьим молоком и приговаривала: “ну сразу видно, княжеская кровь, глаза-то как изумруды, а стать — ну чистая лань”. Лина была пухлым неуклюжим младенцем, но старушке явно нравилось ей льстить.
Помнила, как дядя обрезал её смоляные волосы и сказал: “мы сейчас пойдём в город. Играй там, будто ты мальчик, хорошо?”. Михалина с радостью игру поддержала, притворилась мальчишкой по имени Лин, да так долго не могла выйти из образа, что дядя разозлился и сказал, что больше никогда они играть не будут.
Её это расстроило, но ненадолго.
Первые покушения она, как ни странно, помнила плохо. Точнее, само покушение попросту стёрлось из памяти, а вот тело, сжимающее кинжал и лежащее в предрассветной дымке, она запомнила очень хорошо, как и дядю, стоявшего над ним с окровавленным мечом.
“Михалина, плохие люди желают тебе зла, — сказал он и дал ей, ребёнку, окровавленный кинжал. — Запомни это, и эту кровь запомни, она первая пролита на твоих глазах, но не первая из-за тебя”.
Михалина приняла это как должное. Держала холодный красный кинжал в слабых руках и понимала всё, что было доступно гибкому разуму ребёнка. После начали приходить первые люди, Лина помнила их очень смутно, лишь клятвы и проклятия на головы “поганых узурпаторов”. Какие-то люди приходили, какие-то уходили, но одно оставалось неизменным: бег. Они всё время бежали, побирались, пользуясь княжеским именем и продавая украшения. Один раз дяде пришлось работать стражником при градоуправляющем какого-то приморского городка. но что-то не сложилось и пришлось снова бежать.
