Замок лорда Валентина - Сильверберг Роберт (бесплатные полные книги .TXT) 📗
— Я что-то не так сказал? — спросил Хиссун.
— Цыц! — сердито прошептала Лизамон Халтин и довольно сильно двинула его локтем под ребра.
— Но разве не так? Ведь лорд Валентин станет когда-нибудь понтифексом. А когда это произойдет, разве у него не будет своих придворных?
Тут Лизамон двинула его так, что он чуть не слетел со стула. Слит бросил на него враждебный взгляд, а Шанамир свистящим шепотом произнес:
— Хватит! Ты только себе делаешь хуже!
Хиссун мотнул головой и, несмотря на смущение, сердито воскликнул:
— А я все равно не понимаю!
— Позже объясню,— ответил Шанамир.
— Но что я такого сделал? — не унимался Хиссун.— Всего лишь сказал, что лорд Валентин однажды станет понтифексом, и…
— Лорд Валентин в настоящее время не желает обсуждать этот вопрос, тем более за столом,— ледяным тоном прервал его Шанамир,— В его присутствии о подобном говорить не принято. Теперь ты понял? Понял?
— Ага, понял,— жалким голосом подтвердил Хиссун.
От стыда ему хотелось спрятаться под стол. Ну откуда же он мог знать, что корональ так чувствительно относится к неизбежности вступления на престол понтифекса? Ведь это всего лишь вопрос времени, разве нет? Когда умирает понтифекс, корональ автоматически занимает его место и назначает нового короналя, который, в свою очередь, тоже в конце концов окажется в Лабиринте. Таков обычай, и он существует уже на протяжении тысячелетий. Если лорду Валентину настолько неприятна мысль о том, что он станет понтифексом, то ему лучше отказаться и от поста короналя. Нет никакого смысла закрывать глаза на существующий закон о смене властей предержащих, ожидая, что он отомрет сам собой.
Хотя корональ сохранял холодное молчание, Хиссун понял, что вел себя недостойно. Сначала опоздал, а потом, впервые раскрыв рот, сморозил нечто совершенно неуместное при данных обстоятельствах — какое жалкое начало! Неужели ничего уже не исправить? Хиссун предавался горестным раздумьям в течение всего выступления каких-то жонглеров и последовавшей за ним череды скучнейших речей… Так он мог бы промучиться весь вечер, если бы не другое, куда более ужасное событие.
Лорд Валентин собирался произнести тост. Однако когда корональ поднялся, вид у него был странно отрешенный и задумчивый. Он напоминал лунатика с невидящим, затуманенным взором и неуверенными движениями. За высоким столом начали перешептываться. После тягостной паузы лорд Валентин заговорил, но как-то сбивчиво и явно невпопад. Не занемог ли корональ? Не выпил ли лишнего? Или внезапно подвергся воздействию недобрых чар? Хиссуна встревожило его состояние. Старый Хорнкэст только что произнес слова о том, что корональ не только правит Маджипуром, но, в некотором смысле, он и есть Маджипур: и тут у короналя начинают подкашиваться ноги, заплетается язык и кажется, будто он вот-вот упадет…
Кто-то должен взять его под руку, мелькнула в голове у Хиссуна мысль, и помочь сесть, пока он не упал. Но никто не шелохнулся. Никто не посмел. Ну пожалуйста, безмолвно взмолился Хиссун, глядя на Слита, на Тунигорна, на Эрманара. Поддержите же его! Хоть кто-нибудь! Поддержите его!!! Но никто по-прежнему не трогался с места.
— Ваша светлость! — раздался хриплый крик.
Хиссун понял, что это его собственный голос, и рванулся вперед, чтобы подхватить короналя, падавшего вперед лицом на блестящий деревянный пол.
Глава 6
Вот какой сон увидел понтифекс Тиеверас.
Здесь, в том царстве, где я теперь обитаю, ничто не имеет цвета, ничто не обладает звуком, все лишено движения. Цветы алабандинов черные, а блестящие листья семотановых деревьев белые; птица, которая не летает, поет песню, которую никто не услышит. Я лежу на ложе из нежного мягкого мха, глядя вверх на капли дождя, которые не падают. Когда ветер дует по просеке, не шелохнется ни один лист. Имя этому царству — смерть. И алабандины с семотанами мертвы, и птица мертва, и ветер и дождь мертвы. И я тоже мертв.
Они приближаются ко мне, останавливаются и спрашивают:
— Ты Тиеверас, который был короналем и понтифексом Маджипура?
И я отвечаю:
— Я мертв.
— Ты Тиеверас? — опять спрашивают они.
И я отвечаю:
— Я мертвый Тиеверас, который был вашим королем и вашим императором. Вы видите, что у меня нет цвета? Вы слышите, что я не издаю ни звука? Я мертв.
— Ты не мертв.
— Здесь, по правую руку от меня, лорд Малибор, который был моим первым короналем. Он мертв, разве нет? Здесь, по левую руку от меня, лорд Вориакс, который был моим вторым короналем. Разве он не умер? Я лежу между двумя мертвецами. Я тоже мертв.
— Поднимайся и иди, Тиеверас, который был короналем, Тиеверас-понтифекс.
— Мне этого не нужно. Мне простительно, поскольку я мертв.
— Прислушайся к нашим голосам.
— Ваши голоса беззвучны.
— Слушай, Тиеверас, слушай, слушай, слушай!
— Алабандины черные. Небо белое. Это царство смерти.
— Поднимайся и иди, император Маджипура.
— Кто ты?
— Валентин, твой третий корональ.
— Привет тебе, Валентин, понтифекс Маджипура!
— Это пока не мой титул. Поднимайся и иди.
И я говорю:
— От меня ничего нельзя требовать, поскольку я мертв.
Но они отвечают:
— Мы не слышали тебя, о тот, кто был королем, и тот, кто есть император.
А потом голос, который утверждает, что он Валентин, опять обращается ко мне:
— Поднимайся и иди.
В этом царстве, где все неподвижно, рука Валентина — в моей руке, она тянет меня вверх, и я плыву по воздуху, легкий как облако, и иду, двигаясь без движения, дыша без дыхания. Вместе мы проходим по мосту, подобно радуге изогнувшемуся над бездной, глубина которой не меньше, чем обширность мироздания, и мерцающая металлическая поверхность моста при каждом шаге издает звук, напоминающий пение молоденьких девушек. На той стороне все залито светом: янтарным, бирюзовым, коралловым, сиреневым, изумрудным, каштановым, синим, малиновым. Небесный свод яшмовый, а воздух пронзают острые бронзовые солнечные лучи. Все плывет, все колышется: в этом мире нет незыблемости, нет постоянства. Голоса говорят:
— Вот жизнь, Тиеверас! Вот твое настоящее царство!
Я не отвечаю, поскольку мертв. Несмотря ни на что, мне лишь снится, что я жив; и я начинаю плакать, и слезы переливаются всеми цветами радуги.
А вот другой сон понтифекса Тиевераса.
Я восседаю на машине внутри машины, а вокруг — стена голубого стекла. Я улавливаю булькающие звуки и чуть слышное тиканье сложнейших механизмов. Мое сердце бьется медленно: чувствуя каждый тяжелый толчок жидкости в его камерах, я думаю, что это не кровь. Но чем бы она ни была, она движется во мне, и я чувствую ее движение. Следовательно, я наверняка жив. Как это может быть? Я так стар: неужели я пережил саму смерть? Я — Тиеверас, который был короналем при Оссиере и однажды касался руки лорда Кинникена, когда Замок принадлежал ему, Оссиер был всего лишь принцем, а понтифекс Тимин владел Лабиринтом. Если так, то, думаю, я единственный до сих пор оставшийся в живых человек времен Тимина, если я жив,— а я думаю, что жив. Но я сплю. Я вижу сны. Меня окутывает великое спокойствие. Все черное, все белое, неподвижное, беззвучное. Таким я представляю царство смерти. Смотри-ка, вон понтифекс Конфалюм, а вон Престимион, а вот и Деккерет! Все великие императоры лежат, глядя вверх, на дождь, который не падает, и беззвучно говорят: «Добро пожаловать, ты, который был Тиеверасом, добро пожаловать, усталый старый король, иди, приляг с нами, теперь, когда ты так же мертв, как и мы. Да-да. Ах, как здесь чудесно! Смотри, вон лорд Малибор, тот человек из города Бомбифэйл, на которого я возлагал такие надежды, но так ошибся, и он мертв, а это — лорд Вориакс, у которого была черная борода и пунцовые щеки, но теперь они потеряли румянец». И наконец мне позволено присоединиться к ним. Все неподвижно. Наконец-то! Наконец-то! Наконец! Наконец-то они позволяют мне умереть, даже если это только сон.
