Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Торвальд Ном крякнул и вздохнул, вскарабкавшись на крышу имения. Сидение за столом чуть не свело его с ума. Ему нужно быть снаружи, делать обход, следить за всем. За всем. Ужасная ночь, а еще ничего не случилось. Ему недоставало жены. Ему хотелось оказаться дома, но при такой близкой буре он вымокнет, не успев добраться до теплого, уютного жилища. Если вообще сможет добраться.
Он прошелся по крыше и сел так, чтобы видеть передний двор. Вот и они, Пугай и Лезан Двер, кидают кости о стену слева от главных ворот. Он услышал, как открылась дверь прямо под ним, увидел ковер света, простершийся по ступеням и камням мостовой, узнал силуэт стоящего в двери человека. Усерлок, Усердный Лок. Не шевелится, застыл, смотрит. На что же?
Костяшки застучали, отскакивая от камня, и двое «дворовых охранников» присели, рассматривая расклад.
«Вот на что он смотрит. Смотрит на кости».
Торвальд увидел, как оба медленно выпрямляются и поворачиваются к стоящему в двери человеку.
А тот делает шаг назад и закрывает дверь.
«Ох, дерьмо».
Что-то зашумело сзади. Торвальд Ном развернулся. Чертова темнота — где же луна? Прячется за штормовыми тучами, разумеется. Он поднял глаза. И увидел россыпь блестящих звезд. «Какие тучи? Никаких туч нет. И если это гром, где молнии? И если это ветер воет, почему здесь вообще ветра нет?» Он не был уверен, что шум ему не почудился — на крыше никого, здесь и спрятаться негде. Он один наверху.
«Как стержень громоотвода».
Он попробовал успокоить бешено бьющееся сердце, медленно вдыхая и выдыхая. Что же, он хоть как-то готовится. Инстинкты гудят, словно туго натянутые струны. Ладно, он сделает что сможет.
«Но этого будет недостаточно. Боги подлые, этого мало!»
Скорч казался испуганным — но он ведь всегда так выглядит. — Расслабься, — сказал Лефф. — Ты меня отвлекаешь.
— Эй, ты что-то слышал?
— Ничего.
— Точно.
— И что это должно означать? Мы ничего не слышим. Отлично. Значит, нечего бояться.
— Они остановились.
— Кто?
— Те, на той стороне ворот. Остановились.
— И слава Худу, — ответил Лефф. — Кости меня с ума сводят. Каждую чертову ночь, снова и снова. Клик клак клик клак, боги подлые. Не знал, что сегуле такие игроки — знаешь, это уже болезнь, пристрастие. Не удивляюсь, что они маски потеряли. Проиграли, наверное. Вообрази. «Гык, ничё у меня нету окромя маски, но удача перменяется, верно? Так чё вот, глянь, крутая маска. Гык».
— Это они сглупили, — кивнул своим мыслям Скорч. — Если хочешь, чтобы никто не догадался, что ты шулер — надевай маску. Они их проиграли и сразу покатились по наклонной. Да, это умно, вот только пришлось весь ум напрячь, чтобы понять.
— Что понять?
— Ну, сегуле. А что если все они жульничают?
Лефф огляделся. Так лучше. Отвлекай пугливого идиота. Ладно, ладно, всё всё равно неправильно. То ли запашок в воздухе, который и не запашок вовсе, то ли пот под доспехами слишком липкий. Рука так и хватается за рукоять меча на поясе, глаза глядят на прислоненный к стене арбалет. Заряжен? Заряжен.
«Клик клак клик клак. Давайте, ребятки, начинайте снова, или я сам занервничаю».
Резак остановил коня и склонился в седле, глядя на пришвартованный корабль. Никаких огней. Злоба так рано легла спать? Вряд ли. Он колебался. Он не вполне понимал, зачем приехал именно сюда. Думал найти Сциллару?
Возможно… но, если так, гротескное желание показывает темную сторону его натуры. Ему вовсе не хотелось видеть эту сторону слишком долго. Он, откровенно говоря, бросил ее. А она чужая в Даруджистане. Нужно было быть благороднее, нужно было стать ей другом.
Сколько жизней готов он погубить? Если существует справедливость, ему следовало уничтожить и себя самого. Чем быстрее, тем лучше. Горе и жалость кажутся разными привкусами одного напитка, густого пойла снисходительности к себе.
Что же, он действительно хочет утопить Сциллару в жалких слезах? Нет, лучше Злоба — бросить ей три грубых слова, и она мигом отхлещет его до умопомрачения. «Давай же, Резак. Люди умирают. Ты увидел несправедливость и все исправил. А теперь чувствуешь себя языком Худа после ночи убийств. Живи с этим. Вытри нос и уходи. Сделай что-то, стань кем-то и оставайся таким».
Да, именно это ему сейчас и нужно. Холодный, суровый взгляд, мудрое нетерпение. Фактически ей даже говорить ничего не нужно будет. Только поглядеть и…
Он спрыгнул с седла, привязал узду к швартовой тумбе, перешел сходни. К мачте прилеплены различные извещения от портовых служб. Плата за стоянку, угрозы штрафов. Резак выдавил улыбку, представив грядущую сцену конфликта. Интересно будет поглазеть, но и опасно — так что лучше со стороны.
Он спустился в трюм. — Злоба? Вы здесь?
Ответа не было. Снова приуныв, он попытался открыть дверь главной каюты и понял, что она не заперта. Вот это странно. Вытащив нож, он прошел внутрь и постоял, пока глаза не привыкли к полумраку. Все вроде было как обычно, никаких признаков беспорядка — значит, сюда не врывались воры и грабители. Уже хорошо. Но едва он двинулся к висящей на крючке лампе, как нечто пошевелились.
Резак поглядел вниз.
Его копье, то, что мертвый всадник — сегуле дал ему на Семиградье, в пораженной чумой крепости. Он помнил, как потом увидел его привязанным к плавающему среди обломков тюку. Помнил, как Злоба небрежно выловила его. А потом он спрятал копье под рундуком. Так что оно делает здесь?
Тут он заметил капли на железном наконечнике. Они блестели, напоминая пот.
Резак наклонился.
Медная оковка древка была теплой, почти горячей. Подобрав копье, он понял — вздрогнув — что оружие трепещет. — Сбереги Беру, что тут творится?
Через несколько мгновений он стоял на палубе, пялился на коня, а тот тянул привязь с такой силой, что тумба готова была сорваться с причала. Хотя, разумеется, это было невозможно. Резак опустил глаза: он все еще держал копье. Но удивление было недолгим, ибо он услышал внезапный оглушающий хор завываний, пронесшихся по всему городу. Гнездившиеся на побережье птицы взлетели в небо, объятые паникой, закружились в ночи.
Резак застыл на месте. «Гончие.
Они здесь!»
Грисп Фалонт когда-то был человеком великих амбиций. Лордом самого большого на континенте поместья, патриархом садов, пастбищ, рощ и пшеничных полей от горизонта до горизонта. Обжитая Равнина ведь никому не принадлежит, и почему бы нет? Он объявил ее своей, не встретив возражений и препятствий.
И сорок один год спустя проснулся, пораженный откровением. Обжитая Равнина никому не принадлежит потому, что… бесполезна. Безжизненна. Бездарна. Он провел большую часть жизни, пытаясь покорить нечто, не только не покоряемое, но способное уничтожить любого захватчика простым равнодушием.
Он потерял первую жену. Дети выслушивали обещания славного наследства и уходили, ничуть не впечатленные. Он потерял вторую жену. Потерял троих партнеров и семерых инвесторов. Потерял капитал, сбережения и даже последней рубашки лишился (по вине стаи ворон — недаром они с хитрым видом сидели рядком на бельевой веревке!)
Наступает время, когда человеку нужно побороть амбиции, урезать их, думать не о возможном, но о легко достижимом. И, чем старей, изношенней человек, тем более смутными становятся понятия о «легко достижимом». Существует ли нижний предел усилий? Сколь мало нам нужно для жизни?
Теперь он живет в хижине на самом краю Равнины, с видом на южные пустоши, по которым ленивыми пыльными дьяволами улетели мечты, скрылись за холмами, долами и так далее. Его компания — двухлапый пес, такой беспомощный, что приходится класть ему в рот крыс, которых он вроде бы должен убивать и пожирать. Он заботится о трех грядках с корнеплодами, каждая едва ли три шага в длину. На одной грядке показался красный грибок, на второй пируют земляные личинки; на средней полно и того и другого.
