Не время для героев (СИ) - Зыков Николай (читать книги TXT) 📗

Проснувшись, я услышал, как на кухне трещит масло. Саня что-то жарил. Не то чтобы я сомневался в его кулинарных способностях, но жизнь ассасина, военного, а после программиста и повстанца вряд ли могла научить особым кулинарным премудростям.

Преодолевая сон, встал и прошёл на кухню. Как я и думал. Яичница. С жареной колбасой. Впрочем, не худший завтрак, тем более, если ты давно не ел.

— Есть будешь? — спросил Саня, посмотрев на меня. Он не знал, как со мной разговаривать, стоит ли затрагивать вчерашнюю тему. Хотя я не сомневался, он хочет её обсудить.

Я кивнул и отправился умываться в ванную.

— Там тебе щётка есть. Новая. Твоя — красная, — крикнул Саня, когда я прикрыл за собой дверь.

— Хорошо, — ответил я, отыскав стакан с зубными щётками на полке.

Не так уж и плохо, если забыть о том, что единственный человек, который тебя знает — Саня. И это после семнадцати лет жизни. Я осклабился, оглядев в зеркале почищенные зубы. Будь что будет, поздно сожалеть о том, что случилось. Винить одного лишь Саню в произошедшем — нельзя, он хотел как лучше. Ровно как и пресекающие, они тоже уверены в правильности действий. И я буду уверен. У каждого своя правда, посмотрим, чья окажется живучее.

Вытерев лицо махровым полотенцем, висящим на двери, я вернулся в комнату и оделся. После сна на душе стало легче.

Во время завтрака Саня мельком поглядывал на меня, как показалось, чересчур часто.

— Если хочешь спросить меня о чём-то, валяй, — проговорил я, когда это порядком надоело. — Я в норме.

— Да не о чем особо спрашивать, — ответил Саня, ковыряя вилкой яичницу. — Ты вряд ли знаешь то, что непонятно мне. Меня только интересует, что ты теперь делать собираешься?

— А что делать? — разжевал я колбасу, — выслушаю твои идеи по борьбе с пресекающими и решу, буду ли в этом участвовать.

— А если не будешь? Чем займёшься? Возвращаться в город нет смысла.

— Не факт, — ответил я. — В городе находится большинство пресекающих, ты сам говорил.

— То есть будешь бороться с ними в одиночку, по-своему?

— Да, — подтвердил я. — Закрыть глаза на то, что они не пойми что сделали с близкими — точно не смогу.

— Знаешь, я сегодня утром связался со своими родными. С момента выхода из-под контроля пресекающих с ними не контактировал вообще. Они меня тоже знать не знают. Не было вовсе у них сына.

— И что думаешь?

— Я ошибался. Слишком много непонятного. Вычеркнуть из памяти человека — это не просто гипноз какой-нибудь. Чувствую, что почти ничего не знаю о пресекающих. Я теперь допускаю, что на них некоторые из наших работают.

— Из помнящих?

— Да, — кивнул Саня, отпивая чай из кружки.

— Планы из-за этого поменялись?

— Нет. Всё по-прежнему. Просто обидно… Почему некоторых они не трогают, а даже берут к себе работать? Другие же вынуждены мириться с ужасной судьбой или проводить жизнь в бегах. Поверь, эта организация серьёзная. Они могут найти помнящего где угодно. Через месяца два, если мы не предпримем что-нибудь, на нас уже выйдут. Абсолютно точно.

— Значит, нужно что-то предпринять, — сказал я, допивая чай, — выкладывай свои планы.

— Чёткого плана нет. Я лишь хочу стать героем. Уменьшить количество тварей в этом мире и сделать как можно больше хорошего. Чтобы у подростков появился идеал, на который они равнялись и смотрели с огнём в глазах. Вместо того, чтобы подражать гадам, которые идеалами провозгласили анархию и богатства.

— Понятно… — протянул я и, собрав посуду со стола, свалил её в мойку. Пока я оттирал тряпкой жир, в моей голове копошились мысли. Всё-таки я надеялся на что-то более определённое. Хотя идея не самая плохая. Сам желал чего-то подобного. А после того, как похоронил мечты о взаимной любви, желание сделать мир лучше стало единственным.

— И каким будет наш первый шаг? — спросил я, когда с посудой было покончено.

— Я уже говорил: чуть-чуть подождать. Сейчас минимальная новость дойдёт до пресекающих. Через недельку-другую они большей частью будут надеяться на свои каналы, которые небольшие подвиги могут пропустить мимо ушей. Если мы совершим что-то более серьёзное, нам будет не так страшно. Во-первых, они могут отвалить от нас просто потому, что мы встали на сторону добра — это будет неоспоримый факт, а во-вторых… — Саня замолчал.

— М? — поторопил я союзника.

— Да в этом и проблема, — пробормотал Саня, как провинившийся подросток, чей план скрыть двойку не удался, — нет никакого "во-вторых". Я свято верил в то, что для пресекающих забота о мире — первостепенная задача. То бишь, убедившись в том, что мы не собираемся портить мир, они отстанут от нас. Я считал, что пресекающие меняют судьбы даже добрейших помнящих лишь потому, что каждый ангел может пасть. Понимаешь?

— Вроде того, — неуверенно проговорил я.

— Теперь я в этом совсем не уверен. Оказалось, что за долгие годы я не смог узнать ничего об этой организации, даже сумев проникнуть в их архивы. Может, они всех помнящих контролируют, потому что даже позитивное развитие мира их не устроит. Возможно, им необходим застой в развитии. Может быть и так, что пресекающие созданы для того, чтобы лишь люди двигали прогресс. Обычные люди, не помнящие.

— Тяжёлый случай. Ты прожил две с лишним жизни и понадеялся, что от тебя попросту отстанут? Ты прожил лет двести и не понял, что добро — понятие субъективное? То, что тебе кажется правильным, для пресекающих может быть недопустимым.

— Знаю я, — кивнул Саня. — Мне просто надоело менять мир, даже не понимая, в какую сторону сдвигается равновесие. Не осознавая, что я изменяю в нём.

— Я не уверен в том, что помнящий каждую жизнь что-то привносит в этот мир. Твои две жизни ничего не изменили, моя жизнь воина-тамплиера — тоже. И дело не в том, что мы этого не замечаем, дело в том, что мы ничего не меняем.

— Тогда зачем пресекающие контролируют нас? — не понял Саня.

Я усмехнулся. И этот человек был старше меня на несколько десятков лет.

— Просто потому, что мы уникальны. Мы способны на большее. И организация пресекающих боится этого. Боится, что мы пустим свой талант в неправильное русло. Они решили, что проще погасить особенность, чем допустить нечто. Вот ты сказал, что хочешь уменьшить количество тварей. То есть убить их?

Саня кивнул, уловив суть моих рассуждений.

— А кто тебе сказал, что пресекающие согласны с тобой? Возможно, для них жизнь даже самого последнего гада — это жизнь человека, которую следует защищать. Может быть, для них убить преступника — не значит решить проблему. Это же демократия. Жизнь важнее всего. Понял?

Саня улыбнулся:

— Да… Вот я и зашёл в логический тупик. Разворачиваюсь, а там ты. И взгляд будто говорит: "Ну, я же объяснял…". Боюсь, это я вынужден у тебя спросить: что будем делать?

— Нужно подумать. Твоя идея хороша. И я не понимаю, что тебя в ней смущает. Мы помнящие. Смерть нам не страшна, она не прекращает жизнь, а позволяет переродиться через некоторое время. Если же мы станем героями, мы изменим мир вне зависимости от того, суждено нам это или нет. Смерть для нас — лишь кратковременный сон.

— Твоя логика меня пугает, — опустил взгляд Саня, — ты совсем не похож на того парня, с которым я познакомился несколько дней назад.

— Я прожил на тридцать два года больше и потерял привязанность к этой жизни. Мне нечего терять. Согласись, было бы странно, если бы я остался прежним весельчаком.

— Соглашусь, — кивнул Саня, — уже в который раз, соглашусь… Но есть ещё одно НО.

— Какое? — спросил я.

— Пошли в комнату, — предложил Саня, — на табуретке сидеть надоело.

Я пожал плечами и отправился вслед за союзником. Теперь, наверное, единственным другом.

— Нам придётся убивать. Вне зависимости от твоей прошлой жизни первый раз сделать это будет довольно сложно.

— Я смогу, — твёрдо отрезал я, усаживаясь на диван. — Хоть и не убивал в прошлой жизни.