Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
– Чем мы можем ему помочь, как ты думаешь? – подоспел Яр.
– Вы раздавили Таракану, слоник-сан, и нам теперь с вами вовек не рассчитаться! – пролепетала девочка, кланяясь.
Раздавила таракана?.. Это уже бред начался? Или глухота? Или… тупота?..
– Яр, Синя, вы болваны! – яростно взмахнув сжатыми кулаками, прошипела подоспевшая Лёлька. – Конечно, ему плохо, он же с неба свалился! Но вы подумали, чем мы ему поможем?! С собой возьмём?! Хобот перевяжем?!
Хобот! Как она не подумала!
Приподняв голову, на что спина и даже придавленные животом ноги отозвались слепящей агонией, царевна вытянула хобот, с трудом ухватила им обломок какой-то жерди и принялась чертить на горелой земле слова.
– Смотри, он учёный! Домашний! – восторг на лице вамаясьского мальчика мешался с состраданием. – Он что-то рисует!
– Он что-то пишет! – воскликнул Ярик.
– По-лукоморски?!.. – опешила Лёлька.
Но Ярослав, не вдаваясь в особенности учебной программы выпавшего в виде осадков слона, уже громко читал появляющиеся из-под неуклюжей, норовящей выскользнуть палки, слова: "Бгте к стне. Где зррывы. Тм пом…"
Палка под неловким нажимом хрустнула и сломалась. Серафима опустила голову, зажмурилась и стиснула зубы. Только не стонать. По крайней мере, пока они не уйдут.
– Слон написал "Бегите к стене! Где взрывы! Там помощь!" – захлопал в ладоши Ярик. – Там будет кто-то, кто сумеет ему помочь!
– Скорее туда! – воскликнул вамаясьский мальчик.
– Слоник-сан, потерпите, пожалуйста! Мы сейчас вернёмся! – выкрикнула Синиока уже на бегу.
– Мы обязательно вернёмся!
– Не вздумайте! – прохрипела она, убедившись, что умчавшиеся дети ее не услышат, выдохнула, не в силах больше соображать.
Единственное, о чем она могла теперь думать, что занимало все ее мысли, чувства, включая с десяток еще не открытых и, самое главное, нервные окончания – это боль. Ноги, еще ноги, спина, рёбра – всё, точно пропущенное через мясорубку до самой малой косточки, превратилось в один безразмерный очаг боли, разгорающийся всё сильнее и сильнее, когда казалось, что дальше уже некуда, лишающий рассудка и воли. Вот поистине слоновая порция… У человека, наверное, меньше болело бы… У киски боли, у собачки боли… у мышки… У всех кости… кос…ти… Кости!..
Не понимая, верно она рассуждает или нет, Серафима отдала приказ кольцу – и на месте слона остался лежать осьминог с неестественно вывернутыми щупальцами. Боль пропала вместе с костями. От неожиданного облегчения царевна с последним стоном растянулась во весь рост на обугленной земле и замерла. Непонятная бело-алая, брызжущая каплями и искрами света штуковина, бестолково дрейфовавшая над землей, уплыла куда-то к руинам, унося почти единственный свет в округе, и измученному зрению – осьминожьему теперь, но в реальности всё еще совиному, стало блаженно-темно.
Спокойно. Теперь можно и подумать. Значит, так. Дети побежали к стене. Самое умное, что она может сейчас сделать – ползти за ними: превращаться в кого-нибудь более продвинутого на пути костяной эволюции она опасалась. Догнать их, дождаться Агафона – и прочь. Конечно, хотелось бы камня на камне не оставить от этого рассадника похитителей детей, но кто-то, кажется, уже постарался до нее. Программа-максимум – добить Вечного – пока представлялась невыполнимой из-за отсутствия объекта добивания – и возможностей. Значит…
Лишь отдалёно представляя, как каракатицы перемещаются в воде, и не представляя вовсе, как они перемещаются на суше, Сенька перевалилась на бок, подтянула щупальца под живот – или что было у осьминогов на этом месте – и попробовала идти в ту сторону, куда убежали дети. Потом – ползти. Потом – перекатываться, обдирая нежную шкурку о шлак и окалину. Растудыть его в гармошку…
Кожа осьминога на воздухе, да еще вывалянная в грязи, быстро начала высыхать, сморщиваться и натягиваться, словно грозила вот-вот порваться. Шило мыла не слаще, как говорил Шарлемань Семнадцатый… Подождём его премудрие, а там видно будет? Колдуна не видно – и это главное. Может, вколотился в землю по самую макушку, да там и остался, сам себе могильный памятник?
Измученная, потерявшая ориентацию в пространстве, но нашедшая несколько сотен острых камней, людям, даже босым, не заметных, она вытянула щупальца и закрыла глаза. Чтобы хоть немного усмирить беспокойство, оставшееся в ней слоновьего размера, она начала представлять, где сейчас могут быть дети, накладывая путь совы на дворцовые дороги, каналы, возможное время ожидания, пока Агафон доломает стену, путь обратно… и пропустила важное.
Недалеко от нее на земле засветилось крошечное бледно-розовое пятно. Можно было подумать, что на эту угольную проплешину, еще вечером бывшую аккуратной грядкой с лекарственными травами, падает отблеск далёкого пожара. Затем пятно увеличилось, потемнело, и стало похоже, будто кто-то принёс корабельный фонарь с красным стеклом. Но когда пятно налилось малиновым соком и стало размером с поднос, количество вариантов уменьшилось до одного.
Беззвучно, как гриб, и так же плавно, из земли показалась обгоревшая маковка человеческой головы… покрытые кровавой коркой уши и лоб… оплавленное, словно из перегретого воска, лицо… плечи… грудь… Еще несколько ударов сердца – и на Белый Свет вырос, источая чахлый, но еще заметный малиновый свет заимствованной магии амулета Грома, Ода Таракану.
Оглядевшись по сторонам, он остановил взгляд на осьминоге и усмехнулся. Несколько шагов… наклон… и с одного из щупалец рука сорвала золотое кольцо с прозрачным сиреневым камушком и эмалевым ободком, заполненным девятью белыми треугольничками – и одним черным. В следующий миг вместо полудохлого с виду головоногого перед Вечным лежала почти обычная женщина. Застигнутая врасплох превращением, она рванулась вскочить, вскрикнула – и рухнула без памяти.
Очнулась Серафима от боли. Маячившая бешеным обжигающим призраком в беспамятстве, она исподволь выросла до размеров, не помещавшихся более ни в одном сознании и подсознании, и оставался ей путь один – на волю. Руки, ноги, спина, рёбра – все кости, названия которых ей были известны, и о существовании которых она не подозревала, болели, словно пытаясь перещеголять в этом искусстве друг друга. Она попыталась шевельнуться, но движение было встречено такой какофонией боли, что она взвыла и снова едва не потеряла сознание.
Что случ…
Воспоминания предыдущего дня?.. часов?.. минут?.. вернулись к ней, как маятник из бочки с кирпичами.
Дети! Колдун! Слон!
Но что потом?.. и где?.. Где они?!
И где… она?
Она приоткрыла глаза, но увиденное не рассеяло волнений. Напротив: вместо неба, хоть и озаряемого пожарами, но ожидаемого, над ней нависал потолок, перечерченный тяжёлыми закопченными балками. Между ними пестрели, выложенные черепашьими панцирями, камнями и палками, какие-то символы. В изменчивом свете – то красном, то белом – они шевелились, точно живые, переползали с места на место или бестолково кружились, как блохастая шавка, кусающая себя за хвост. Как ни странно, глядеть на них было приятно и покойно, и даже боль, загипнотизированная бесконечным верчением, утихала, давая вздохнуть, насколько позволяли разбитые рёбра – и подумать. Но как назло, все мысли вертелись вокруг того, успели ли Ивановичи со своими местными друзьями сбежать и встретили ли Агафона. Иногда в памяти мелькал Иван, галопом уносящийся за котэнгу, но что случилось с ними обоими, она даже не представляла. Наверное, хоть с Агафоном-то встретились. Ведь кто-то нашёл ее потом, принёс в это странное жилище, положил… куда? На что-то ровное и жёсткое. При переломе позвоночника, говорят, первое дело… Спасибо тебе, добрый человек. Наложили ли на руки-ноги гипс, она не знала: пошевелить ими не получалось, но отчего – неясно: голова не поднималась и не поворачивалась тоже.
Где же все? Положили – и ушли? И никто не бдит в ожидании? Где Агафон, где дети, где Ваньша? В порядке ли? Что с ними случилось? Может, пришлось бежать? Спасаться?..
