Божьи воины. Трилогия - Сапковский Анджей (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗

Коня подо мной убил, моего Штурма, кипятился Никель Койшбург, размахивая обглоданной костью, из арбалета застрелил, сучий сын, сорок гривен за него отдал, но ничуть не пожалел, потому что хорош он был… Нет, нет, не гусит! Конь был хорош! Мой Штурм… А тот гусит, Рейнмар Беляу, чтоб его злая смерть не обошла…

Беги – шипит, щуря сине-зеленые глаза, Дуца фон Пак. В руке покачивается копье. Беги – поддерживает стоящий рядом Биркарт фон Грелленорт. Все равно тебя поймаю. У меня уши и глаза повсюду. В каждом монастыре.

Он выберется, говорит Гжегож Гейнче, inquisitor a Sede Apostolica specialiter deputatus во вроцлавской епархии. И тогда появляется шанс, что приведет нас к…

Меня интересует птичье пение, говорит Конрад из Олесьницы, вроцлавский епископ. Рейнмар Беляу наведет меня на путь птичьего пения.

Конник мчится в ночь, через леса и скалистые ущелья, колотит в окованную калитку укрепленного словно крепость монастыря. Ему открывает монах в белой рясе с черной ладанкой, украшенной крестом с буквой «S», обвившейся вокруг основания.

Ганс Фольч, згожелецкий наемник в Роймунде, выполнил свои обязанности вполне и до конца – лично доставил выкупленного из гуситского плена Никеля Койшбурга в стоящий на вершине Соколиной Горы замок Фалькенберг, одно из имений рода фон Догна. Освобожденного юношу в замке встречали с искренней радостью, а четырнадцатилетняя панночка Барбара Догновна аж поплакала от счастья. Поплакала также ее сестра, тринадцатилетняя Энеда – ведь такое же могло приключиться не сегодня-завтра с ее собственным воздыхателем Каспром Герсдорфом. За компанию поплакала мать Барбары и Энеды, ее милость Маргарета из Йенквичей. Поплакал дедушка, старый пан Бернгард фон Догна, но он был в преклонных летах и хоть смеялся и плакал частенько, но редко знал, по какому поводу и зачем.

Фридрих фон Догна, хозяин Фалькенберга, сын Бернгарда, супруг Маргареты и родитель девочек, особой радости не проявлял. Скорее криво улыбался, а счастье лишь изображал. Он не только стал беднее на выкуп в размере восьмидесяти коп грошей. Выплачивая гуситам за Койшбурга, он как бы признал его официальным кандидатом в зятья. А ведь он был уверен, что дочка могла попасть лучше. Поэтому он кусал ус, принужденно улыбался и не мог дождаться ужина, на котором намеревался упиться вусмерть, чтобы забыться.

Среди остальных одним из немногочисленных действительно искренне радующихся был Ганс Фольч. У Фридриха фон Догна он взял на выкуп за Койшбурга сто коп грошей. С гуситским гейтманом Яном Чапеком сторговался на шестидесяти. Господину Фридриху сказал, что на восьмидесяти.

Когда рассказ о приключениях Никеля Койшбурга обошел уже равно и верхний, и нижний замки, Фалькенберг втихую покинул всадники.

Всадник не жалел коня. Спустя неполный час, вскоре после полуночи, он уже стучал в калитку укрепленного словно крепость монастыря целестинцев в Ойбине. В монастыре уже никто не спал – суровые целестинские законы требовали после того, как пробьет полночь, вставать с лежанок и приниматься за молитвы и работу.

– Откуда поступило сообщение?

– Из Ойбина, ваше преподобие, от целестинцев. От преора Бурхарда.

– Сильно запоздало?

– Сообщение дошло до Ойбина вчерашней ночью. А сегодня ночь после седьмого дня ноября. Гонец, позволю себе заметить, ехал днем и ночью, не жалея коней. Вести, которые он привез, следует считать вполне актуальными.

Гжегож Гейнче, inquisitor a Sede Apostolica specialiter deputatus во вроцлавской диоцезии, уселся поудобнее, протянул подошвы ботинок к идущему от камина теплу.

– Этого следовало ожидать, – буркнул он. – Следовало ожидать, что Рейнмар фон Беляу спокойно не усидит, тем более когда узнает о… о некоторых проблемах. Можно было также предвидеть, что Биберштайны его сцапают. Везут его, разумеется, в Столец?

– Разумеется, – подтвердил Лукаш Божичко, поляк, усердно и с великим тщанием трудившийся на Священную Инквизицию дьякон из Святого Лазаря. – Едут, конечно, по Подсудетской дороге, в данный момент они должны быть в районе Болькова. Ночами наверняка не движутся, а дни сейчас короткие. Ваше преподобие? Можно их в Свиднице перехватить. У нас там есть люди…

– Знаю, что есть.

– Если он… – Дьякон откашлялся в кулак. – Если Рейнмар из Белявы попадет в Столец, то живым он оттуда не выйдет. Если попадет в руки господина Яна Биберштайна, то погибнет замученный. Он опозорил дочь господина Яна, господин Ян жестоко отомстит ему…

– Если виновен – то заслуживает наказания, – прервал Гейнче. – Ты ему сочувствуешь? Но это ж кацер, гусит, его смерть для нас, добрых католиков, радость, счастье и утешение. Чем более жестока смерть, тем радость больше. Ведь ты поклялся, вся Силезия поклялась. Надо напомнить клятву? Die Ketzer und in dem christlichen Glauben irresame Leute zu tilqen und zu verderben… Это так звучало, правда?

– Я только… – пробормотал дьякон, совершенно сбитый с панталыку сарказмом инквизитора. – Я только хотел обратить благосклонное внимание вашего преподобия на то, что этот Рейнмар может очень многое знать… Ежели Биберштайн его замучает, то мы…

– Потеряем возможность замучить его сами, – докончил Гейнче. – Ну что ж, такой риск существует.

– Это почти наверняка.

– Наверняка бывают только подати. И то, что Римская Церковь – вечна.

Дьякону нечем было возразить.

– Отправь гонца в Свидницу, – немного помолчав, сказал инквизитор. – К доминиканцам. Пусть пошлют самых лучших агентов. Пусть следят и незаметно наблюдают. Ибо я думаю…

Гейнче сообразил, что говорит самому себе. Оторвал глаза от потека на потолке, взглянул на немного побледневшего дьякона.

– Я думаю, – докончил он, – что Рейнмар из Белявы выкарабкается из положения. Думаю, есть шанс, что приведет нас к…

– …приведет меня к Фогельзангу, – докончил Конрад из Олесьницы, вроцлавский епископ. – Проблема украденной подати – мелочь, мы это так или иначе решим, как говорится, отложить не значит отменить. Но Фогельзанг… Вот если он доберется до Фогельзанга, ха, это будет фокус. А Рейневан де Беляу – субъект, надо признаться, все более любопытный… Он может привести меня к Фогельзангу.

Епископ допил фужер рейнского вина. С утренней молитвы он сегодня уже выпил, легко сосчитать, три гарнца разных вин. Вино давало здоровье, изгоняло меланхолию, усиливало потенцию и оберегало от заразы.

– Из того, – проговорил он, наливая себе, – что доносит из Ойбина приор Бурхард, следует, что этот Беляу должен быть где-то в районе Болькова, так что надо считать, что через два дня, в воскресенье, nona die Novembris [651], он доберется до Свидницы. Ха. У меня есть агенты среди свидницких доминиканцев, но боюсь, многие работают на две стороны, то есть на Гейнче тоже. Придется послать кого-либо из приближенных… Ха. Я неохотно отсылаю приближенных и телохранителей, мне донесли о готовящемся на меня покушении. Гуситы, разумеется. Эх, показал бы я им, если б поймал тех, из Фогельзанга… Если бы их перетянул на свою сторону, перевербовал, если б они начали работать на меня… Ха! Ты понимаешь мой план, Биркарт, сын мой?

Стенолаз не ответил. Плотнее запахнул шубу, в комнате было холодно, дующий от Рыхлебов ветер всеми щелями пробирался внутрь нисского замка.

– Понимаешь, – сам себе ответил Конрад. – А значит, поймешь и приказ, который я тебе сейчас даю: оставь Рейневана в покое. А как, кстати, каким чудом он ухитрился сбежать от тебя в Карконошах?

– Чудеса, – то ли лицо Стенолаза дрогнуло, то ли виной тому было помигивание свечи, – чудеса случаются. Ваше преосвященство сомневается в этом?

– Конечно. Сомневается. Ибо видело, как их делают. Но не время для диспутов. Видимо, провидение хотело, чтобы Рейневан от тебя сбежал. Не противься, сын мой, провидению. Отзови с тропы своих псов, свою прославленную Роту, своих черных всадников. Пусть тихо сидят в Сенсенберге, ждут приказов. Они понадобятся, когда придет время двигать вслед за Рейнмаром де Беляу, мы выследим Фогельзанг. Ты же, Биркарт фон Грелленорт, будешь постоянно при мне, рядом со мной. Здесь, в Нисе. В отмуховском замке. Во Вроцлаве. Словом, где бы ни случилось мне находиться. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. Всегда и везде. Я же говорил, гуситы охотятся за мной, готовят покушение на мою жизнь…