Последнее пристанище (СИ) - Соот' (книги хорошего качества TXT) 📗
— Я люблю тебя.
Легкая улыбка окрасила лицо Кадана, и он потерся о щеку Луи виском.
— Я тоже тебя люблю, — Кадан запечатлел на скуле Луи легкий поцелуй и, как будто бы ничего не произошло, уткнулся носом в еду.
Закончив обедать, они еще немного прошлись по набережной. Все теперь обретало новый цвет, даже солнце, катившееся по осеннему небу, казалось, светит ярче, чем всегда.
— Мог ли я подумать, — спрашивал Кадан, прислоняясь к парапету и оборачиваясь к Луи лицом, — мог ли я подумать, когда впервые увидел тебя, что мы с тобой когда-нибудь будем гулять вот так среди фонтанов и куполов… ты так напугал меня тогда, у Сигрун в избе.
Луи шагнул к нему и молча прильнул поцелуем к его губам.
— Я никогда бы не причинил тебе зла.
— Правда, — Кадан едва заметно улыбнулся, прогибаясь так, чтобы прижаться к нему животом, но все же иметь возможность говорить, — даже не думал никогда?
— Думал, — Луи повел головой, признавая, что покривил душой, — когда в первый раз назначил тебе свидание на реке. Я думал, что сделаю тебя своим… что не смогу больше ждать. А потом ты пришел и обнял меня. И я понял, что не смогу.
— И все? Только тогда? А в конюшне нашего дорогого месье де Ла-Клермона?
Луи задумался.
— Может быть, — признал он, — ты был такой… высокомерный. Я думал, что так мне удастся выбить из тебя всю дурь.
— Мне было больно, — мрачно сказал Кадан, но одновременно прижался к его плечу виском, — от тех твоих слов.
— Это была просто злость.
— Ты так не считал?
— Какая разница, что я считал? Я все равно любил тебя, Кадан. Как бы ни был зол.
Кадан помолчал.
— Был еще один раз, — сказал он наконец, — на другой конюшне. Когда я повздорил с Раулем, и твой командор приказал тебе меня наказать.
Луи молчал, уткнувшись носом Кадану в висок, и поначалу тот решил было, что его упрек был слишком силен — пока не заметил, что гульфик Луи у его бедра стал ощутимо набухать.
— Луи? — Кадан вскинул голову и, приподняв бровь, насмешливо посмотрел на него.
— Что?
— Мне было обидно, чтоб ты знал. Но по-моему, ты повторил бы еще раз.
— Ну-у-у… — протянул Луи, — долг так тесно переплелся в моей душе с… — он замолк и вместо слов изящно провел в воздухе рукой.
— Я понял, — мрачно сказал Кадан и, чтобы скрыть усмешку, уткнулся носом ему в плечо.
— Но ты не согласишься на такую жертву еще разок, — констатировал Луи.
— Я подумаю, что мог бы попросить у тебя взамен, — Кадан сверкнул глазами, и Луи все же разглядел улыбку, скользнувшую по его губам. — Время дневного кофе, — заметил он, — идем ко мне, у меня остался вишневый торт.
Добравшись до квартиры Кадана, они перекусили еще раз, и тот принялся уговаривать Луи остаться здесь.
Луи старательно отмалчивался, не желая повторять то, что уже сказал, но в конце концов не выдержал.
— Я обещал, Кадан. Обещал, что у тебя будут лучшие меха и столько драгоценностей, сколько носят короли. А вместо этого ты получил только боль. Все хорошее, что было у тебя, подарил тебе Рауль.
Кадан смущенно молчал, а Луи смотрел на него и тяжело дышал.
— Ну… — протянул он наконец, — не то чтобы я был против драгоценностей, — сказал Кадан, — но ты же понимаешь, что чем больше времени ты проводишь с Рафаэлем, тем больше шанс того, что судьба настигнет нас?
Луи молчал.
— Я не прошу тебя оставаться здесь навсегда, — продолжил Кадан и, сделав шаг к нему, положил руки на плечи Луи, — по крайней мере до тех пор, пока ты не подберешь себе жилье. И я был бы рад, если бы это жилье находилось подальше от семейства Лихтенштайн. На другом конце Европы было бы совсем хорошо.
Луи наклонился и поцеловал его, а затем отстранился и сказал:
— Хорошо. Я только заберу вещи и вернусь раньше, чем на город опустится темнота.
Кадану не очень понравилась мысль о том, что Луи собирается возвращаться в дом Лихтенштайнов без него, но он понимал, что требовать от Луи, чтобы тот бросил там все, что привез из Франции с собой, было бы слишком жестоко.
— Я буду ждать, — сказал он и тоже поцеловал Луи. А затем тот накинул плащ и стал спускаться на первый этаж.
Прошел час или около того, когда в дверь Кадана раздался стук.
Кадан, проведший это время за пианино, немного удивился такому скорому возвращению Луи, но торопливо захлопнул крышку и бросился открывать.
— Это вы… — выдавил он разочарованно, обнаружив, что по другую сторону от двери стоит вовсе не Луи, а его светловолосый кузен.
Рафаэль стоял неподвижно, и только холодный лихорадочный блеск голубых глаз выдавал в нем того, кого Кадан знал когда-то давно.
Кадана внезапно объял страх. Он отступил назад и, тут же пожалев о содеянном, схватился за дверь, так, чтобы можно было в любой момент захлопнуть ее.
— Не бойтесь, — сказал Рафаэль глухо, — я не причиню вам зла.
— Я не боюсь, — Кадан отлично понимал, что оба они лгут.
— Вы были так чисты, когда пели Парсифаля… Так прекрасны… И мне казалось, что вы — и есть мой Грааль.
Кадан молчал.
Рафаэль протянул руку и едва заметно коснулся пальцами длинных прядей его волос. Кадан хотел податься назад, но вовремя понял, что любое отступление даст Рафаэлю дополнительную возможность войти в его дом, и остался стоять так, стараясь игнорировать подкатившую дрожь.
— Вы обманули меня, — сухо сказал Рафаэль, — я думал, вы не можете принадлежать никому.
— Я вам ничего не обещал… — глухо проговорил Кадан, — я даже не знаю вас…
Он умолк, понимая, что каждое слово может сыграть против него.
— Вы думаете, Луи лучше меня, — констатировал Рафаэль.
— Я вовсе не думал сравнивать вас, — не сдержался Кадан, которому в это мгновение показалось, что Рафаэль все прекрасно знает и говорит на одном с ним языке.
— Он такой же, как я, — твердо сказал Рафаэль, — приходите в кафе Хугельмана завтра к шести. Вы узнаете, что вы значите для него.
Кадан резко захлопнул дверь и, прислонившись к ней спиной, сполз по полотну вниз.
Из-за двери послышался глухой и горестный смех.
— В кафе Хугельмана, — повторил Рафаэль, — завтра в шесть. Вы никогда не будете моим — но вы не станете принадлежать и ему.
Кадан услышал торопливые шаги, стихавшие вдали. Уронил лицо на ладони и попытался унять слезы, подступившие к глазам.
Луи замешкался, перебирая свой небогатый гардероб. Он мало что успел взять с собой, а здесь, в Вене, не имел ни желания, ни средств, чтобы пополнить его. Единственной ценностью, которую он успел увезти, была шкатулка с драгоценностями, доставшаяся ему от матери. Резной ларчик, который стоял в самом темном углу шкафа — так, чтобы ни одна горничная не нашла.
Закончив укладывать в чемодан белье, Луи взял ее в руки и открыл. Поверх горки жемчугов и самоцветов лежал дешевый металлический медальон, изображавший дерево, похожее на дуб. Медальон был таким старым, что на фоне остальных безделушек казался грубым и некрасивым — и в то же время мать всегда считала, что именно эта древность станет его настоящей ценой.
Медальон был подарен Луи, когда он едва научился говорить. Из всех драгоценностей только он принадлежал лично ему. Мать не объяснила, в чем смысл этого загадочного подарка — но теперь странная вещица напоминала Луи о ней, и порой он смотрел на медальон, когда пребывал в тоске. Ему казалось, что мать говорит с ним и помогает принять решение, которое было тягостным для него.
В дверь постучали, и Луи со вздохом закрыл ларец. Он не спешил, потому что знал, что никто не посмеет войти, пока он не разрешит. Спрятав шкатулку среди других вещей, он прикрыл чемодан и отправился открывать дверь.
На пороге стоял Рафаэль — мрачный, как смерть.
— Что-то случилось? — спросил Луи, отступая в сторону и жестом приглашая его войти.
Рафаэль шагнул внутрь и замер. Только когда Луи закрыл за его спиной дверь, он заговорил.
