Ремесленный квартал (СИ) - Кошовец Павел Владимирович (читаем книги .txt) 📗
В общем, наёмник — та ещё тёмная ершистая лошадка, с ним не всё так просто и однозначно. Даже Лидия обратила на него внимание. Как на солдата. Да, характер несносный, но как иначе, к примеру ей, высокородной дворянке воспринимать какого-то залётного наёмника, к тому же ведущего себя крайне независимо и до чрезвычайности по-хамски.? А между тем, именно он на пару с, хм, Листочком спасал близких ей людей (и косвенно её). Ту же Руфию, Его Преосвященство. Даже маркиз Фиори РоПеруши, несмотря на раздражение его поведением, отзывался о нём, как об очень хорошем бойце. И также задолжал ему жизнь.
Теперь об опекающем её эльфе. Он…милый, привлекательный, как, впрочем, и все высокорождённые, надёжный, хотя в её среде мнение о наёмниках было несколько иное, интересный… правда об этом она скорее догадывалась, нежели чётко знала, так как со времени знакомства у них так и не произошло ни одного нормального полновесного разговора — но в недостаток это ей было сложно отнести, потому как от их молчания дискомфорта она определённо не испытывала. Она достаточно знала драконов, сотрясающих воздух, при этом холодных и склизких, словно жаба. Но были два момента, которые её смущали.
Первый — эльф был до безобразия нерешителен, и пусть бороться с этим было даже где-то любопытно, тем не менее. Как-то она отвыкла, чтобы с неё пылинки сдували. При этом наверняка чувствовала, что Каэлен — опытный любовник, и в его коллекции такое количество женских скальпов, что можно пару зим продержаться, отапливая ими очаг. Эта непонятность отношений и смущала, и льстила.
Второй момент — её отношение к нему. Оливия сама бы затруднилась ответить точно на этот вопрос. Это был целый букет чувств, ощущений и предположений. Очень сильно напрягала пресловутая благодарность, на которой она чуть ли не зациклилась. И если раньше по отношению к понравившемуся человеку (и не только) всё происходило очень быстро и просто: телесная близость и наслаждение были приятны, естественны и несли на себе послевкусие некоей завершённости, то сейчас подобная «благодарность» казалась нечестной по отношению к «светлому», претендующему не только на её тело.
Вообще, всё так запуталось! Раньше (два дня назад) и отношения между людьми были понятны и прозрачны, не стояла между ними кровь, жизнь была не в пример беззаботней, как граница между детством и взрослостью, переступив которую ты навечно теряешь чувство лёгкости и солнечности — если у тебя, конечно, было нормальное детство, а в сферу интересов входили лошади, развлечения, мужчины (именно в таком порядке, а сам список можно продолжать), а сейчас — выживание.
Нужно было о многом поразмыслить: о дворцовом перевороте, и вообще об этом событии, выросшем, казалось, из ничего, о высшей знати, организовавшей или допустившей это, и её мере ответственности, о дружбе, верности и самоотверженности, проверяющихся в схватках на грани отчаяния и безнадёжности, о непростых отношениях между разными, непохожими людьми и умении находить компромисс или замыкаться в гордыне, погребая себя на окончательное непонимание, в конце концов, о себе, как ни как, дочери герцога — о том, что пора становиться сильной не только в плане количества выпитого вина и умении отражать атаки придворных ловеласов, умной — то бишь начинать активно пользоваться головой, которая до времени оказалась в забытьи, в отличие от противоположного полюса, ответственной — иначе она опозорит отца и свою семью.
В общем, с легкомысленностью и капризами с этого момента она будет бороться жестоко и беспощадно… Кстати, неплохо было бы обмыть эту идею в тёплой компании. Ха! Шутка.
Остановившись на такой оптимистичной ноте и явственно ощущая поднятие настроения, стала внимательней присматриваться к окружающему и пути, по которому они шли.
Идею направиться к Ремесленному кварталу она поддержала в силу нескольких причин. В отсутствие внятного места в столице (как это ни прискорбно), где бы её не искали, а она бы чувствовала себя в безопасности, квартал был ни лучше, ни хуже. Она лишь заикнулась о собственности семьи, как наёмники (причём оба) аргументировано разбили эту идею в пух и прах. Короче, без вариантов. И главное: ей было в общем-то всё равно. Достаточно того, что она доверяет этим мужчинам. Причём, поймав себя на этой мысли, она поняла, что желает, чтобы это чувство протянулось и в обратном направлении. Вот так.
А теперь имело смысл сосредоточиться на дороге, дабы в момент опасности не подвести сопровождающих. А то и продемонстрировать, что она… не какой-то там хилый мужчина!
Расставание с егерями было грустным. Не то, чтобы Ройчи был так уж подвержен эмоциям и сантиментам в этом плане: принято решение, обдуманное и на данный момент кажется, что верное, а парни остаются из-за нетранспортабельности сержанта. Но оставалось какое-то ощущение, будто они их бросают. И пусть Листочек и Оливия не успели узнать этих мужественных пограничников Восточного предела, подло подставленных, но до конца, не жалея жизни, выполнявших долг, каким они себе его представляли. За тот короткий эпизод схватки за северные ворота, Ройчи успел оценить их самоотверженность. И пусть они профессиональные солдаты, приносившие присягу и вполне сознающие высокую вероятность гибели, тем не менее, не каждый мужчина, декларирующий яйца в собственных штанах и уверенно прежде державший оружие, может собраться с силами и совершить поступок. Но такова уж судьба настоящего солдата.
Дамир, будто почувствовав момент, на несколько ударов сердца пришёл в себя, но одурманенный на самом деле не очень эффективными обезболивающими, лишь молча едва обозначил кивок, на который наёмник тоже согласно качнул головой, как бы говоря, что они в расчёте, и он освобождает солдата РоАйци от данных во дворце обязательств, и теперь сержант, пусть и ограниченный в движениях, волен по выздоровлении поступать так, как сочтёт нужным.
Видеть этого здоровяка, силача и молчуна, бескомпромиссного и не склонного к шуткам мужчину было тягостно. На воротах он действовал выше всяких похвал, порой фактически грудью принимая удары и меняя ситуацию в их сторону. Они так и не стали близки, как это бывает с разумными, стоящими с оружием в руках с одной стороны крепостной стены. Но это в принципе и не было возможно в условиях того цейтнота, в котором они действовали в одном отряде. Да и чересчур были разными. Возможно, поев из одного котла и помесив рядом грязь в течение продолжительного времени, между ними и возникло понимание. Но представить это всё равно было сложно — слишком много условий должно было бы сойтись, чтобы связать вольного солдата и солдата… подневольного, давшего присягу.
Возмужавший, как-то неуловимо изменившийся почти за сутки Стил, из беспомощной жертвы превратился в жёсткого бойца. Участие в таком конфликте, в котором закрутились многие силы в масштабе королевства (а может и не только) быстро заставило повзрослеть и избавиться от иллюзий. А он, самый молодой из пленённых поручными РоШакли остатков сотни настоящих, а не ряженых защитников Восточного предела, умудрился выжить и сейчас. Может его и берегли старшие товарищи, но труса он не праздновал. Но так уж легли кости, что девять его сослуживцев отправились на встречу с Единым, опытный ДиОдори стал не сильнее младенца, а недавний молокосос, уверенно салютует особым воинским приветствием (поднятая вверх, сжатая в кулак правая рука) ему, Ройчи.
Наёмник на полном серьёзе ответил ему тем же. Он, всезнающий, всеумеющий, непогрешимый и мудрый стал для егеря неким идеалом бойца, к которому нужно стремиться.
— Ищите нас, если что у ремесленников, — в который раз напомнил Ройчи, костеря себя за повторение. Но так уж сложилось, что он, человек, который за словом в карман не лезущий, сейчас все их растерял, а коль ситуация складывается так, что нужно что-то произносить (молчание было бы ещё более тягостным), отделывался повторениями, словно какой-то южный попугай.
— Не переживайте, Ройчи, — понимающе и без улыбки ответил Стил, в его спокойных глазах тлел опасный огонёк. Ройчи, конечно, мог ошибиться, но именно с таким выражением лица люди давали себе самые жёсткие обеты о мести, цель при этом могла быть в неведенье и укрыта годами, но фанатичный запал при этом охотника не иссякал. — Мы с Восточного предела парни крепкие, и в обиду себя не дадим, — ровным голосом он сообщил наёмнику, что лучше убьёт себя и командира, нежели ещё раз испытает прелести плена.
