Ключ от Снега - Челяев Сергей (читать книги регистрация TXT) 📗
– Поэтому настоятельно советую и тебе, Збых, и тебе, господин Ткач, попридержать в узде и руки, и сердца. Коли уж вы оказались в одной повозке, придется вам пока смотреть в одну сторону, а при случае, может, и помочь друг другу. Ты свободен, господин Ткач, и ты – к сожалению, пока не знаю твоего имени, сударь.
– С твоего позволения, господин, мое имя – Рябинник, – учтиво наклонил голову тут же проснувшийся рябой друид.
– Тоже Желтый друид? – спросил Травник.
– Да уж не золотой, как некоторые, – усмехнулся Рябинник и покосился на своего напарника. Тот воздел очи к небу.
– А в чем разница? – полюбопытствовал доселе молчавший Ян и тут же поймал на себе быстрый и внимательный взгляд высокого Ткача.
– Желтые друиды выполняют особые поручения, в которых, как правило, заинтересован весь Круг, – охотно пояснил рябой друид. – Его не может отправить по своим надобностям ни Старшина, ни Смотритель, и никто другой. В свое время этот цвет придумал Смотритель. Он сказал, что мы должны уметь быть легкими, как сухой песок, и пластичными, как сырой, никогда не иметь своей формы и уметь просачиваться между пальцев.
– А золотой? – заинтересовался Коростель, и Эгле обернулась, взглянув на Ткача в упор.
– Золото – это высшая проба, – важно сказал Ткач, а Рябинник равнодушно пожал плечами. – Золото тоже может течь, как песок, но с ним не может совладать никто: ни щелок, ни кислота, ни огонь, ни мороз. В старинных книгах писано, что только драконья кровь может растворить золотой слиток, только где теперь те драконы!
Он махнул рукой, однако затем задержал взгляд на собственных пальцах, пошевелил ими в воздухе и усмехнулся.
– Впрочем, иногда золото стремится не растечься между пальцев, как пустой песок, а задержаться на прелестных ручках.
И он кивнул на руку Эгле, безымянный пальчик которой украшало маленькое серебряное колечко.
– Право, так жаль, прелестная сударыня, что подлинным сокровищам мира вы предпочитаете нищенский белый ободок, ценность которому – ломаный грош в базарный день.
– В один прекрасный день этот, как вы выражаетесь, нищенский ободок, может открыть дверцу к подлинным сокровищам мира, – словно ее любимый уж, который всегда прятался где-то поблизости от своей хозяйки, язвительно прошипела Эгле. Она была так прелестна сейчас в своей рассерженности, столь привлекательны были ее раскрасневшиеся щечки, блестящие глаза, порывисто дышащая грудь, что Ян невольно залюбовался девушкой. Эгле же сделала резкий разворот на каблучках, шагнула к двери, но тут же обернулась и, прищурившись, холодно сказала, обращаясь только к Ткачу.
– А может и указать на одного мерзкого злодея, который живет, будучи уверен, что он – в полной безопасности, ничто ему не грозит, и никто его не признает.
– О чем ты, Эгле? – удивленно воскликнул Збышек.
Травник молчал, по своей излюбленной в таких случаях привычке, как уже заметил Коростель, равнодушно глядя в окно.
– Девушка грезит, – сакраментально констатировал Ткач, и Рябинник понимающе закивал. – Ей везде чудятся враги, и это понятно – мы все скорбим о высокой госпоже Ралине. Только это дело уже быльем поросло, и кому ныне под силу размотать этот узелок?
– А разматывать и не обязательно, – презрительно скривила губы Эгле. – Достаточно просто поглядеть.
– Куда-а-а? Куда глядеть, девочка? – Ткач сокрушенно всплеснул руками, обернувшись к напарнику, словно призывая его в свидетели, но рябой друид, похоже, уже снова дремал. – Пойми, мы видели твою прабабушку последними, и тогда она уже была мертва. Кто сейчас сможет разглядеть больше?
– Тот, кто носит обруч, – тихо, но твердо сказала девушка, и Коростелю показалось, что белое колечко на ее пальце сверкнуло. Но, оглядевшись после того, как девушка уже вышла из избы, Ян понял, что это померещилось только ему.
ГЛАВА 8
МИР КОСТЕЙ
«В этих землях тени живут сами по себе», – думал Книгочей, стараясь не отставать от Шедува. Восточный человек, или кем он теперь уже стал спустя столько дней после смерти, шагал легко и неслышно, продвигались ли они через песок старых дюн или спрямляли дорогу лесным бором, поросшим кустарниками, которым никогда уже не принести ягод. «Впрочем, откуда здешним деревьям знать о ягодах и плодах?», – мрачно размышлял друид, не особенно задумываясь, откуда вообще тут взялась эта зелень – серая, пыльная и жесткая, словно вырезанная из грязной бумаги. Да и какая это зелень – один только пожухлый можжевельник да бесконечные ракиты со светло-серой оборотной стороной листвы, печально склонившиеся по обочинам всех дорог.
Чего-чего, а теней за минувшие несколько дней Книгочей насмотрелся довольно. Ночи здесь тоже были, только тусклые, выцветшие, словно местной природе не хватало сил даже на полноценную тьму. Но и дни, и ночи, и смутные рассветы, и неявные вечера мимо них струился бесконечный поток печальных теней, спешивших к месту своего последнего привала на берегу страшной огненной реки – Реки без Имени.
Больше всего Патрика повергали в смятение животные. Первая, кого он здесь встретил, – молодая косуля, грациозно вышедшая из кустов полакомиться тонкими веточками ивняка – увидела двоих людей, доверчиво подошла к путникам. Но вдруг взглянула пристально в глаза Книгочею – именно Патрику, а не Шедуву! – и от страха даже подскочила на месте. А затем в панике бросилась обратно в лес, далеко выбрасывая в разные стороны, как несмышленый детеныш, тонкие тростины ног с маленькими изящными копытцами. Патрик опешил и только растерянно смотрел вслед испуганному животному, легкий топот которого уже стих в лесу, и вновь воцарилась мертвая тишина. Стоял и смотрел, пока Шедув не положил ему на плечо легкую ладонь.
– Она чует, друид, – тихо сказал отпущенник. – Лесная коза слышит, как в нас борются холод и тепло.
Книгочей молчал. Он не ощущал в себе этой внутренней борьбы жизни и смерти, но ему было страшно оттого, как постепенно мертвели его чувства. Наконец он разлепил сухие, дрожащие губы:
– Это как зимой… Когда озера покрываются снегом, в некоторых остаются полыньи для раненых и больных уток. Пока еще есть время между водой и льдом…
– У души всегда есть крылья, друид, – помолчав, ответил Шедув. Он взглянул в сереющее небо, словно надеясь что-нибудь увидеть среди острых росчерков летящих теней и быстро ползущих темных облаков. – В конце концов, это просто перелет. С правой на левую сторону бытия.
После этого Книгочей несколько часов молча шагал рядом с отпущенником, ничего не замечая вокруг. Он не заметил, как проходящая мимо древняя старуха в платке, из которого выглядывал лишь тусклый глаз да кончик крючковатого носа, которым природа почему-то всегда наделяет под старость недобрых женщин, замахнулась на него клюкой и с шипением отскочила лишь после того, как отпущенник сделал в ее сторону странный жест, и доверительный, и предостерегающий одновременно. Он не видел, как с высокого холма всего лишь в сотне локтей от них спустилась странная процессия людей в спущенных до пояса рубищах, неустанно хлещущих себя плетьми по спинам, и без того уже покрытым кровавыми рубцами и огромными черными язвами. Книгочей не слышал горько рыдающую веснушчатую девчонку лет двенадцати, прижимающую к груди нечто вроде тряпичной куклы из разноцветных лоскутков, которая брела, опустив голову, по дорожной пыли, громко стуча по камням огромными деревянными башмаками, потерявшими и форму, и цвет. Не видел он и высокого прихрамывающего мужчину с исцарапанным лицом и мокрыми черными волосами, с которых постоянно стекала вода; мужчина обнимал за плечи похожего на серого галчонка маленького мальчика в одной домотканой рубашонке, которую буйно облепили старые гниющие водоросли. Водоросли были повсюду и на одежде мужчины, но он не обращал на них внимания, крепко обнимая ребенка и улыбаясь ему с высоты своей силы и уверенности. И так они тихо шли вдвоем, обнявшись, ободряюще улыбаясь друг другу, безмолвные, потрясенные случившимся и вновь обретшие друг друга, шли к берегам другой реки, которая уже никогда не сможет их разлучить.
