Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович (прочитать книгу TXT) 📗
– А я все никак не мог вспомнить, где тебя видел, рыцарь! Вот уж действительно занесло тебя с берегов теплого моря в наши студеные края.
– Не такие уж они студеные, – засмеялся Филипп, вытирая пот со лба.
– Ты зимой к нам приезжай, рыцарь, вот тогда ты в полной мере оценишь мое гостеприимство.
Кучкович, несмотря на свои пятьдесят лет, производил впечатление очень здорового и сильного человека. Он был высок ростом, жилист, скор в движениях, а озорному взгляду его синих глаз мог бы позавидовать любой юнец. Удачлив боярин Мирослав был не только в походах и набегах, но и в детях. Одних сыновей у него было семеро. Причем старшему уже перевалило за тридцать, а младший еще качался в зыбке. Дочерьми Кучкович тоже языческие боги не обделили. Старшая, как успел узнать Филипп, была замужем за Борисом, средняя – за еще одним Гастом, доводившимся двоюродным племянником благородному Венцелину, а третья дочь, Улита, полгода назад вышла замуж за князя Андрея, сына Юрия Суздальского. У Андрея, который, по словам боярина Мирослава, был почти ровесником Филиппа, первый брак не сложился, жена умерла при родах, и Кучкович очень надеялся, что его дочь принесет князю наследника крепких вятских корней. По части крепости вятичи действительно могли поспорить с кем угодно. Двор боярина был заполнен круглоголовыми, широкоплечими молодцами, твердо стоящими на ногах. Усадьба Кучковича оказалась столь обширна, что вполне могла претендовать на статус небольшого городка. Кроме терема, церкви и хозяйственных построек, здесь стояли еще и четыре десятка изб, предназначенных, судя по всему, для женатых мечников. А всего население этой боярской крепости насчитывало не менее пятисот человек, включая естественно детей и женщин.
– Кучковичи далеко не последний род в вятских землях, – подтвердил Глеб впечатления Филиппа об усадьбе. – Далее по течению Москвы-реки расположены замки его родных и двоюродных братьев. А всего Кучковичи способны поднять до трех тысяч вооруженных людей. Немудрено, что князь Юрий решил с ними породниться.
Из всех спутников Вузлева в церковь вошли только Глеб, Олекса Хабар и Филипп, остальные сочли излишним благодарить Бога за благополучно завершившееся путешествие. Отец Макарий рвение гостей оценил и с охотою благословил их на доброе начинание. Макарий был греком, приехавшим в вятские земли еще зеленым юнцом в свите преподобного Феофила. За двадцать лет, проведенных в вятских землях лет, он успел не только отрастить власы и бороду, но и поседеть от страшных переживаний, выпавших на его долю. О своих невзгодах Макарий распространяться не стал, зато заметил вскольз, что здесь, в усадьбе боярина Мирослава, чувствует себя в полной безопасности. И хоть сам боярин крещения не принял, однако препятствий распространению истинной веры среди домочадцев и мечников не чинил. Впрочем, из всех его детей только дочь Улита стала христианкой, а все прочие пребывали в грехе язычества. Все свои надежды Макарий связывал с четвертым по счету сыном боярина Мирослава, на редкость любознательным отроком, освоившим к пятнадцати годам греческую и латинскую грамоту, не говоря уже о славянской, и проявлявший большой интерес к христианскому учению.
– Справимся, – бодро заверил Макарий гостей. – Вода камень точит. В Москве язычников уже почти не осталось. Да и в округе открылось несколько христианских церквей. Бояре местные особенно проявляют интерес ко всему византийскому, а значит и к истинной вере. А вслед за старейшинами потянется и простой люд.
За пиршественный стол в тереме хозяина сели едва ли не три сотни человек. Стряпухам пришлось потрудиться изрядно, чтобы накормить такую прорву людей. Однако нареканий со стороны гостей не было. От обилия блюд у Филиппа даже в глазах зарябило. И он уже не столько ел, сколько отнекивался от предложений Богдана Кучковича, старшего сына боярина Мирослава.
– Ну не водятся же у вас в Сирии лоси, – стоял на своем Богдан. – И осетры не водятся. А этого в низовьях Волги взяли. Только булгары умеют их от порчи сохранить и подать к столу прокопченными.
Филиппу ничего другого не оставалось, как только кивать в ответ на любезные предложения вятича да отдуваться после каждого проглоченного куска. Что же до местных медов, то они могли свалить с ног тура, не говоря уже о заезжем шевалье. От них захмелел даже Олекса Хабар, с которым в питии далеко не каждый мог тягаться. Их с Богданом соревнование завершилось тем, что обоих соседей Филиппа пришлось извлекать из-за стола и отливать на крыльце ледяной колодезной водой. Прикинув, сколько выпили эти двое, Лузарш ужаснулся. Его покачивало уже после двух чарок на редкость хмельного напитка. Зато спал он как убитый и проснулся далеко за полдень, когда в усадьбе уже седлали коней.
– В Москву едем, – усмехнулся в светлые усы Богдан, на самочувствие которого вчерашний пир никак не отразился. Богдан был чуть ниже отца ростом, но шире в плечах и тоньше в талии. В седло он сел, не касаясь стремян, и при этом весело подмигнул хворающему Филиппу. – Рассолу гостю подайте, разини.
Солоноватую мутную жидкость Лузарш пил с опаской и без всякого удовольствия, однако, осушив ковш, неожиданно почувствовал облегчение и в седло подведенного коня не сел, а пал соколом.
– Вузлев сказал, что ты родом из Гастов, – покосился с интересом на гостя Богдан. – А как в чужие земли попал?
– Прадед мой в Париж пришел из Киева вместе с дочерью великого князя Ярослава, отданного замуж за французского короля.
– Париж – это далеко? – не отставал с расспросами любознательный Богдан. – Большой город?
– Городишко так себе, – неожиданно вмешался в разговор Олекса. – Вдвое меньше Новгорода. И народишко там чудной. Они воду сеном называют, можешь себе представить, Богдан!
– Каким еще сеном? – не сразу понял Филипп. – Ах, ты о реке Сене!
– Вот я и говорю – нашли название для реки!
– Зато она пошире Волхова будет, – обиделся невесть на что Лузарш. – Не говоря уже о Москве.
Крепость великий князь Мстислав поставил в вятских землях хоть и деревянную, но крепкую. Недаром же она так поглянулась его младшему брату. Одних только башен, включая приворотную, здесь было двенадцать. А стены крепости раза в полтора по высоте превосходили тын, окружавший усадьбу Кучковича. Стояла Москва на высоком холме, на который еще предстояло взобраться. А вот что касается обзора, то охватить с ее стен можно было разве что ополье, тянувшееся на несколько верст. Далее шли непроходимые вятские дебри, таившие в себе не шуточную угрозу для княжеской власти. Юрий Суздальский, похоже, это осознавал, потому и держал ворота крепости закрытыми. Впрочем, гостям не пришлось долго маяться у рва. Князь Юрий приказал опустить подъемный мост к копытам их коней и поднять кованую решетку. Обширный двор перед княжьим теремом был столь велик, что без труда вместил в себя два десятка всадников. Сам Долгорукий вышел на красное крыльцо, дабы приветствовать Кучковичей и Гастов, решивших засвидетельствовать князю свое почтение. Одет был Юрий Владимирович по простому – в шелковую алую рубаху, расшитую золотом по подолу и у ворота и перехваченную в талии парчовым поясом с позолоченными кистями. За пояс была заткнута булава, но скорее как знак княжеского достоинства, чем как оружие. Князь Суздальский был невысок ростом, чреваст, лицо имел одутловатое, но еще сохранившее остатки былой привлекательности. А на этом бледноватом лице двумя красными червяками выделялись толстые губы, ныне изогнутые в улыбку. Князю уже перевалило за пятьдесят, но седины в его светлых волосах почти не было. Рядом с Долгоруким стоял еще один человек, судя по всему, равного с ним звания. Смотрелся он помоложе князя Суздальского, наверное оттого, что был худощав, и держался прямо, гордо вскинув голову, увенчанную копной темных волос.
– Князь Святослав Курский, – негромко подсказал Глеб Филиппу. – Последний из Гореславичей.
– Странное прозвище, – удивился Лузарш.
– Гореславом прозвали их отца, князя Олега, волею братьев лишившегося всех земель и высланного в Константинополь. Однако с приходом к власти Алексея Комнина Олег был освобожден и отпущен в Тьмутаракань. Два года спустя он вернул себе Чернигов, выбив оттуда Владимира Мономаха. Впрочем, там он долго не усидел и вынужден был бежать к брату в Перяславль-Залесский. Почти все Гасты выступили в той усобице на его стороне. Олегу вернули Чернигов, а его старший сын успел даже походить в великих князьях. Святослав верный союзник Долгорукого, всегда выступающий на его стороне.
