ОЧЕНЬ Петербургские сказки - Зинчук Андрей Михайлович (читаемые книги читать .TXT) 📗
– Что секретик? Где секретик?! Постой! – кричит первая фигура.
– Стой, тебе говорят! – вторит ей вторая, налетая на девушку. – Выкопала? Не успела? Свежих ям нет? Значит, он еще тут! Копайте, копайте, Вор!…
– Т-с-с! – останавливает вторую первая фигура. – Не продолжайте! Не называйте меня по имени целиком! Сокращайте! – и, заметив недоумение в глазах второй фигуры, сверкающих через прорези маски, приказывает: – Сокращайте, я вам говорю!
– Но!…
– Сокращайте. Не до сантиментов! Я сейчас, сейчас… – Первая фигура начинает быстро копать снег. – Нашел. Ура! Видите, я его сразу нашел! Да. Только я как-то ничего не понимаю!… – Фигура тащит что-то из земли, ужасно тужась, и, наконец, вытаскивает… – Что это? – Она принимается недоуменно хлопать уже знакомыми нам рыжими ресницами через прорези маски.
– По-моему… По-моему, это ваш утюг, Вор… р… – делает осторожное предположение вторая фигура. – Нужно было копать левее, по не копанному. Или наоборот правее. А вернее всего – поперек и вдоль. Короче, копайте как хотите, только не останавливайтесь!
Первая фигура вновь кидается копать, опять находит что-то, тянет найденное из-под снега, опять ужасно тужась, и… вытаскивает второй утюг.
– А вот и второй! Откуда же тут взялся второй? – страшно кричит она. – Я ведь закапывал только один!
Вторая фигура отвечает на это тихо и не сразу:
– Ну, помните, я вам призналась: у меня в детстве тоже была мечта… Я думала, это будет так тонко… странно…
– В этом нет ничего удивительного, Алла. Зато, как говорится: два утюга – пара. Или наоборот?
На это вторая фигура заметно раздражается:
– Н-не знаю. Но где же ваш секретик, Вор?… р?… Опять сокращаю! А может быть, вы его придумали?… Вдруг вам захотелось покопать во дворе так… ради какой-нибудь сантехнической мечты?
– Посмотрите на эти мозоли, Алла! – первая фигура сует под нос второй фигуре свои руки, покрытые свежими волдырями.
– Да, это мало похоже на мечту, Вор!… р!… Тьфу!
После этого обе фигуры бросают утюги, подхватывают приборы и с фальшивыми криками: "Ах, меня подхватило ветром!" и "Меня сейчас тоже сдует! Сдует!" – по-прежнему зверски кружа, исчезают так же быстро и неожиданно, как и появились. Девушка, похоже, даже ничего не успевает сообразить.
– Что это было? – видимо, вследствие сильного потрясения по-прежнему вслух спрашивает она. – Какой-то Вор и какая-то Алла! Зачем-то яму вырыли. И в ней – два утюга! Но откуда они узнали про секретик? Я же его еще не закопала. А они уже пытаются!… Нет, я ничего не понимаю! – Девушка копает в снегу небольшую ямку, достает из-за пазухи заветную коробочку… И тут же рядом с ней чей-то голос тихо говорит:
– В конце концов, это только немного обидно!
Девушка пугается, вновь прячет коробочку на груди:
– Кто тут?
– Предположим, я, – отвечает ей тот же самый голос.
– Кто именно?
– Ну, скажем, я, Фрява.
– Где ты? – начинает заметно нервничать девушка. – Я тебя не вижу!
– Обычно я сижу за баком.
Девушка опасливо косится на огромный и грязный мусорный бак, как всегда переполненный разноцветными новогодними отходами, и говорит:
– Как неожиданно! Впрочем… Я ведь ни разу прежде тут не была, в этом углу двора. А что же именно тебе "немного обидно"?
– Обидно, что ты не настоящий Дед Мороз, – отвечает голос. – Можно было подумать, что к юбилейному году он решил, наконец, сделать и мне подарок!
На это девушка хмыкает и неожиданно добродушно признается: – Вообще-то у меня есть, конечно, одна замечательная вещица… Хочешь, она будет нашей общей?
– Еще бы не хотеть! Ведь это будет мой первый!…
– Что?
– Первый подарок!
– Как это? Что ты врешь! Не может этого быть!
– Может, – отвечает голос. – Но об этом потом. Ты недавно упомянула два имени: Воркиса и еще кого-то?…
– А! – отмахивается девушка. – Это наша ботаничка, Алибаба Викторовна. Ее фамилия – Яицких. Семядоли там всякие, вакуоли. А он, Воркис, наш сантехник. И, можешь себе представить, завтра… Ох, завтра! Завтра, когда кончится эта прекрасная новогодняя ночь, мне вновь придется тащиться в школу. В этот ужасный надоевший пятый класс! Я в него каждый день… то есть год заново хожу. И смотрю на эту звезду востока. А у нее глаза… как две швабры! Я даже думаю, что она эти несчастные семядоли-вакуоли по ночам мучает. Не удивлюсь, если она в них иголки втыкает! Ну и, конечно, перед школой сам Воркис… Герой-сантехник. Вечно возится со своими трубами. Приварит – отварит. Потом приварит и, возьмет, и нарочно снова отварит! Они меня недавно останавливали. Ну, в костюме Деда Мороза… Думала, она меня по ботанике пытать будет. А он ничего – отпустил. Хоть бы раз на эти самые вакуоли живьем взглянуть!…
– Мне кажется, она не обычная ботаничка, а он не просто сантехник, – отвечает голос и в свою очередь спрашивает: – Тебя как зовут?
– Я Маша, – отвечает девушка и идет в "наступление": – Значит, они – не они. А ты тогда кто? Я вот с тобой разговариваю-разговариваю, а так до сих пор и не поняла: ты мальчик или, наоборот, девочка?
– Я никто.
ИЗ ДЕЛА (ПОКАЗАНИЯ ПЕРВОГО МЕЧТАТЕЛЯ):
Маша Истомина, не полных двенадцати лет. Ученица пятого класса средней школы. Проживает с бабушкой.
(Третий мечтатель добавил, что Машина бабушка больна и почти не встает с постели. И это обстоятельство является очень важным для понимания хода всех дальнейших событий.)
– Хм!… – на видеопленке заметно, как лобик Маши перерезает прехорошенькая морщинка. – Так как ты говоришь, тебя зовут? Фрява? Женское имя из первого склонения! Или, наоборот, мужское? Вот не помню, в первом мужские встречаются или нет? А до второго мы никак не доберемся – год на этом каждый раз заканчивается! Ладно, сейчас мы с этим определимся, – Маша ненадолго задумывается и предлагает: – А скажи-ка ты мне, Фрява… Что тебе больше всего на свете нравится носить? Ну, из одежды?
– Как и всем нормальным людям: джинсы. И свитер, – отвечает голос. И после этого, видимо затем, чтобы больше не испытывать Машиного терпения, из-за мусорного бака появляется некто среднего роста, в джинсах, свитере, кроссовках и с короткой косичкой волос – Фрява.
ИЗ ДЕЛА (ПОКАЗАНИЯ ВТОРОГО МЕЧТАТЕЛЯ):
Фрява. Год рождения, место жительства и возраст неизвестны. Без определенных занятий.
(Против этого наблюдения у двух других мечтателей возражений также не нашлось.)
Маша оглядывает Фряву с ног до головы и говорит:
– Так. Не поймала. Хорошо. А что в таком случае ты больше всего на свете любишь есть?
– Все. Есть я люблю все. В моем положении особенно выбирать не приходится, – отвечает Фрява.
– Опять промашка! Тогда так… От чего ты больше всего на свете тащишься? Так же, как и я – от Нового года?
– Я его ненавижу!
Это признание звучит столь неожиданно, что Маша на мгновение теряется, но тут же берет себя в руки:
– Ты что! Это ведь так красиво: каждый день новогодние елки в огнях и игрушках! Танцы! Карнавал! Воплощенная мечта! Сказка! – Снежки разноцветные! Снежки с шоколадом! Снежки с повидлом! Даже с мороженым!
– Думаю, сказка не может быть вечной. И стотысячный год, что наступит сегодня ночью, тоже быть не должен. Хотя, тут я могу и ошибаться. Может быть, я еще просто…
– Просто что? – быстро спрашивает Маша.
– Просто глу.
– А дальше? Какое окончание у этого слова? У "глу"? – восклицает Маша.
– У глу нет окончаний. Потому что глу бесконечно. Всеобще. И повсеместно, – со вздохом отвечает Фрява.
– Хорошо. Но в школу-то ты, по крайней мере, ходишь? – говоря это, Маша снова начинает хмуриться.
– Нет, конечно. Зачем он мне сдался – один и тот же, к примеру, пятый класс?!
