Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... (СИ) - Тимофеев Сергей Николаевич (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
- И давно давеча это твое приключилось?
- Да вот как раз о прошлом годе, как снег сошел.
- Чего ж сразу не сказал?
- Чего не сказал... Так ведь тогда гуляли чего-то, не совсем здоров был... А как в себя пришел, подумал, примерещилось...
- Седина уж, а все такой же непутный, как молодым был, - вздохнула Ишня.
За воротами послышались голоса; и впрямь спорщики мало до крови не разоспорились.
- Ладно уж, иди...
Ушел Неро, а Ишня призадумалась. Так ли сказал сын, как на самом деле было, или напридумывал, чтоб отвязалась? Хотела вечор еще раз спросить, да как-то позабылось за делами дневными. А потом и совсем забылось, покуда несчастье не приключилось.
Пропала Светида. Пошла с девками в лес, и пропала. Вот, вроде бы, все время на глазах, а как возвращаться, и нет ее. Прибежала к Неро Векша, подружка ейная, ревет в голос, ничего понять невозможно, что бормочет. Как разобрали, ударили в било, всем Станом на розыски поспешили. Только сколько не искали, все без толку. Девок спрашивать стали - еще больше запутались. Какая где в последний раз видела - не упомнят. В одном сходятся - никого чужого не приметили, ни зверя какого не слыхали. И поселилась с той поры в доме Неро печаль-тоска неизбывная. Почернел лицом старшой, ровно дуб тот самый, Перунов. Ишня так состарела, будто каждый день ей век на плечи взваливает. Хоть и слыла чародейкой, а как до дела, так и выяснилось - окромя как людей да скотину от хворей избавлять, на ноги ставить, ни к чему иному не способна. Не ведал никто, что искала помощи и в лесу, и в озере, да то ли не так искала, то ли не у того спрашивала. Пропала Светида, как в воду канула. Шепоток пошел, не со зла, конечно, что придет время, объявится мавкою, скажет, что да как приключилось. Не первая...
В Словенске же, около того времени, ушел к предкам князь Вандал, сын Славена Старого, сына Даждьбога, брата Волхову, Волховцу и Рудотоку. Не пожелала жена его, Адвинда, кукушкой дни коротать, по доброй воле с мужем в путь дальний, последний, отправилась. Как жизнь шли - рука об руку, так и в вирий, дымом светлым единым свившись, поднялись, оставив по себе память о делах славных.
Ибо грозен был князь Вандал, и правил он великим народом, славянами именуемым, и ходил в походы славные, на восход и на закат, до самого моря, что зимой льдом покрывается, сколько видит глаз, и на племена равнины великой, лесом поросшей. Не знал князь поражений в битвах, не было таких, кто, изведав на себе руку его тяжкую, данью не поклонились. Не только славяне, но и русь, и чудь власть его над собою признали.
Устал воевать князь, возвернулся в град свой Великий, - так с некоторых пор Словенск именовать стали. Но натуры своей усмирить не смог, а потому послал свойственников, Гардарика и Гунигара, с ратью сильною, в те края, где солнце заходит. Огнем и мечом прошли рати по землям закатным, назад же решили не возвращаться. Сами решились править в завоеванных королевствах.
Разгневался на них князь Вандал, как прослышал об измене. Стал скликать рать еще более великую, покарать ослушников, ан не успел походом...
Остались после него три сына. Думал князь Вандал каждому по городу выстроить и назвать их именами. Не случилось. Один только Избор и построили, для старшего. Он, как отца не стало, князем в Великий Словенск ушел, на его же стол средний брат сел, Столпосвят. Не хотел поначалу княжить, волхвованию обучался, у старцев лесных, пещерных, а как ударили челом люди изборские, не мог отказать.
Владимиру же, младшему сыну, владеть не досталось. Ни в чем не уступал братьям своим, ни умом, ни храбростью, однако ж против судьбы не попрешь. Не стал мечом земли себе искать, поставил поодаль людей избушку на Мутной реке, в ней и зажил жизнью спокойною, ни для кого не приметною.
Было неподалеку от избушки его местечко. Склонились одна к другой через речку две ивы могучие, протянули навстречу друг дружке ветви, переплелись ими, ровно ладушки. По ним с одного берега на другой перебираться сподобно было, хоть и неширока река, а глубиною по грудь. А еще приспособился Владимир с ветвей рыбу стрелять. Затаится с луком, высмотрит, какая покрупнее да к поверхности ближе, ту и бьет. Одно неудобно, чуть зазеваешься - так и бултыхнуться недолго. Не раз и не два молодец в воду слетал; досадно, конечно, ан сам виноват. Тут же, мало - грохнулся, мало - словами отметился и рыбу упустил, так еще и посмеялись над ним. Чего и не посмеяться, коли в самую травищу угодил, торчит из нее, ровно водяник, фыркает, тину от себя отметывает, и никак от слов избавиться не может - так и прут косяком, одно другое подталкивает. Услышал смех, замер. Не иначе, девка какая в его края забрела. Сколько живет здесь, не случалось такого, а тут - на тебе. И впрямь - девка. Мелькнули в кустах коса русая да сарафан цвета неба весеннего, прошумело-прошелестело... Тут его на берег ровно рукой могучей выбросило; спроси как - не ответит. А кого б не выбросило? Может, из тех она, что на дне речном хороводы водят... Вишь, вон там, водоворот какой обозначился, непременно под ним есть кто-то, кружится.
Осмотрел потом, кусты-то. Только ничего не нашел, как ни рыскал. Подумал-подумал, и решил - почудилось. Совсем было из ума выкинул, опять приключилось. На том же самом месте. Сунулся это Владимир к реке, водицы испить, а из воды на него не он сам - девка смотрит. Скалится, подмигивает. Шарахнулся от берега, чуть было вовсе не убежал. Постоял, оглянулся, ухватил орясину потяжеле, приступил осторожно, да как хватит по воде со всего маху. Половину воды, небось, на берег выплеснул... И опять ничего. Зарок дал, чтоб больше впредь сюда - ни ногой. Угу. Зарок кому другому давать хорошо, окромя себя самого. Идет это он себе в какую ни на есть сторону, а ноги сами к ивам переплетшимся несут. Раз принесли, другой... Сдался. Не слыхал никто зарока, так вовсе его и не было. Чуть не каждый день, по делу ли, без дела, бегать сюда стал.
И набегал своего. К добру ли, к худу ли, а набегал.
Сидит на его месте промеж ив девка, с косой русой, в сарафанчике простеньком, цвета неба весеннего. Ногами болтает, чего-то там в воде высматривает. Как ни крался, чтоб поближе посмотреть, все одно углядела.
- Чего крадешься? - кликнула насмешливо. - Аль испужался?
- Вот еще, - буркнул Владимир, раздвинул кусты и вышел на берег. - Было б, кого пужаться. Да и не из пужливых я...
- Это хорошо, что не из пужливых, - девка отвечает. Склонила эдак головку к плечику, прищурилась лукаво, смотрит на молодца.
- Ты кто ж такая будешь? - Владимир спрашивает.
- Сам-то как думаешь?..
- Ну...
- Вроде нет на мне хомута, чтобы нукать. Можешь ничего не отвечать, сама все вижу, за кого почитаешь. Только ты это зазря. Да и не на горе тебе, на счастье пришла, коли и впрямь не из пужливых, как бахвалишься.
- На какое такое счастье?
- Обыкновенное. Коли сумеешь его добыть, так и будешь счастлив.
- Это каждому на роду написано...
- Каждому - да не каждому. Иной сколько слез прольет, сколько одежд, по белу свету бродивши, износит, ан счастье-то под боком было.
- Ты что же, дорогу указать заявилась?
- Сама бы я и пальцем не шевельнула. Ишь ты, забился в нору, ровно заяц. Мхом обрастает. Ждет, когда ему что в руки само свалится. Да матушке ты моей чем-то глянулся. "Ступай, просит, подмогни молодцу". Могу ли я матушке родной отказать?
Сдержался Владимир. Как про матушку услышал, понял, кто перед ним.
- Ну и где же оно, счастье мое?
- Ты не у меня, у старца спроси. У которого братец твой уму-разуму научался. Он там один такой, от прочих на отшибе.
- А сама что, сказать не можешь?..
- Мочь-то могу, только у меня своя задумка имеется, помимо матерней.
Помолчали.
- Где ж мне искать, старцев-то этих самых?
- По следу моему ступай, так и не заблудишься.
Поднялась и легонько так на другой берег перебралась. Оглянулась, улыбнулась и в лесу скрылась.
