Отбрасывая Длинные Тени (ЛП) - Клэр Кассандра (читать книги полные TXT) 📗
И, когда они собирались уезжать, Мэттью плакал в холле, отказывался отпускать маму и цеплялся за ее платье. Тогда мама присела перед ним и попросила присматривать за папой, пока их с Чарльзом не будет дома. И Мэттью серьезно подошел к этой задаче. Папа был гением и, как полагало большинство людей, инвалидом, потому что не был способен ходить.
Если за ним не присматривали, он, захваченный изобретениями, забывал поесть. Папа не мог обойтись без Мэттью, и именно поэтому его отправка в Академию была абсурдной в первую очередь. Мэттью нравилось присматривать за людьми, и он был в этом хорош. Когда ему было восемь, он обнаружил в отцовской лаборатории Кристофера Лайтвуда, выполнявшего, как объяснил папа, очень занимательный эксперимент. И, когда Мэттью заметил, что в лаборатории стало на одну стену меньше, он принял Кристофера под свое крыло.
Кристофер и Томас были кузенами — их отцы были родными братьями. Мэттью же им родным кузеном не приходился: он просто называл их родителей тетя Сесили, дядя Габриэль, тетя Софи и дядя Гидеон из вежливости. Их родители были друзьями. У мамы не было близких родственников, а семья папы не одобряла того факта, что мама являлась Консулом. Джеймс приходился кровным кузеном Кристоферу, поскольку тетя Сесили была сестрой мистера Эрондейла. Мистер Эрондейл возглавлял Лондонский Институт, и Эрондейлы всегда жили сами по себе. Злые языки объясняли это тем, что они считали себя выше остальных и сильно зазнавались, но Шарлотта называла таких людей невеждами. Она объяснила Мэттью, что Эрондейлы держались особняком из-за недоброжелательного отношения к миссис Эрондейл — Мэттью с удивлением заметил крошечную улыбку Томаса, хотя тот и скрыл ее как можно скорее, уважая его чувства. Томас, будучи кротким, сильно страдал от отношений со своими сестрами.
И думал, что грубость Аластера ко всем диктовалась храбростью.
— Хотелось бы мне сказать тебе то же самое, — отозвался Мэттью. — Разве ни одна добрая душа не поставила тебя в известность о том, что твоя прическа — как бы это выразиться помягче — напрочь не продумана? Ни друзья, ни отец? Никому до тебя нет дела до такой степени, чтобы помешать тебе выставить себя на посмешище? Или ты слишком занят злодеяниями в отношении невинных, чтобы находить время для своей несчастной внешности?
— Мэттью! — пробормотал Томас. — Его друг погиб.
Мэттью боролся с желанием указать на тот факт, что это именно Аластер и его друзья натравили демона на Джеймса и, что их вышедшая из-под контроля шутка стала для них хорошим уроком. Но он понимал, что его слова окончательно расстроят Томаса.
— О, замечательно. Пойдем, — ответил он. — Хотя я не могу не поинтересоваться, чья же это была безумная идея.
— Задержись-ка, Фэйрчайлд, — процедил Аластер. — Ты, Лайтвуд, можешь идти.
Томас, хоть и выглядел глубоко взволнованным, все же сдвинулся с места, не желая ослушаться своего идола. Обеспокоенные карие глаза взглянули на Мэттью, и, когда тот кивнул, Томас неохотно ушел. Стоило ему исчезнуть, в воздухе моментально повисло напряжение. Мэттью понимал: Аластер отослал Томаса прочь не без причины.
И прикусил губу, стараясь смириться с неизбежной дракой.
Но Аластер его удивил:
— Да кто ты такой, чтобы играть в моралиста, рассуждать о выходках и моем отце, учитывая обстоятельства твоего рождения?
Мэттью нахмурился.
— Что за ахинею ты несешь, Карстаирс?
— Все только и говорят о твоей матери и ее неуместных амбициях, — произнес Аластер Карстаирс.
Мэттью усмехнулся было, но тот упорно повысил голос:
— Женщина не может стать хорошим Консулом. Но, разумеется, твоя мать может продолжить свою карьеру, раз уж у нее такая сильная поддержка со стороны могущественных Лайтвудов.
— Само собой, ведь наши семьи дружат, — фыркнул Мэттью. — Или ты не знаком с концептом дружбы, Карстаирс? Трагично для тебя, хоть и понятно всей остальной вселенной.
Аластер изогнул брови.
— Великая дружба, несомненно. Твоей маме, должно быть, действительно необходимы друзья, раз уж твой отец бесполезен в качестве мужчины.
— Прошу прощения?
— Не странно ли, что ты родился спустя столько лет после инцидента с твоим отцом? — Аластер словно подкручивал воображаемые усы. — Подозрительно, что семья твоего отца не желает иметь с вами ничего общего — они даже позволили твоей матери вернуть себе девичью фамилию. И, что примечательно, у тебя нет никакого сходства с твоим отцом, но цветом волос ты явно пошел в Гидеона Лайтвуда.
Гидеон Лайтвуд был отцом Томаса. Неудивительно, что Аластер отослал его прочь, пока не выдвинул столь нелепое обвинение. Абсурд. Да, у Мэттью были светлые волосы, несмотря на то, что у матери были каштановые, а у отца и Чарльза Буфорда — рыжие.
Мама Мэттью была миниатюрной, но Кук сказала, что, похоже, Мэттью вырастет больше, чем его старший брат. А дядя Гидеон проводил с мамой много времени. Мэттью знал, что он встал на ее сторону, когда с Анклавом возникли противоречия. И мама однажды назвала его хорошим и верным другом.
И Мэттью прежде никогда об этом не задумывался. Мама говорила, что у его отца очень милое, дружелюбное и веснушчатое лицо. И Мэттью всегда хотелось быть на него похожим. Но он не был похож.
— Не понимаю, о чем ты, — его собственный голос казался ему совершенно чужим.
— Генри Бранвелл — не твой отец, — выпалил Аластер. — Ты ублюдок Гидеона Лайтвуда. Это всем известно, кроме тебя.
В ослепительно белой ярости Мэттью ударил его по лицу. После чего отправился на поиски Кристофера, расчистил пространство вокруг него и дал ему спички. Через короткий, но насыщенный промежуток времени Мэттью покинул школу навсегда. В этот самый промежуток взорвалось одно крыло Академии. Да, Мэттью понимал, что они провернули шокирующую выходку, но, пребывая в том же самом состоянии, он буквально потребовал у Джеймса стать его парабатаем, и каким-то чудом тот согласился.
Мэттью и его отец договорились проводить больше времени в лондонском доме Фэйрчайлдов, чтобы Мэттью мог находиться одновременно и со своим отцом, и со своим парабатаем. И все, как полагал Мэттью, складывалось достаточно удачно.
Но если бы он только мог об этом забыть.
Теневой рынок, Лондон, 1901.
Джем резко замер посреди танцующего пламени и арок чёрного железа Лондонского рынка, его остановило появление знакомого лица в совсем неожиданной обстановке, но ещё больше его удивила теплота приветствия Мэттью.
Конечно, он знал сына Шарлотты. Второй её мальчик, Чарльз, всегда вёл себя холодно и отстранённо, когда встречал брата Захарию на официальных встречах. Брат Захария понимал, что Безмолвные Братья должны оставаться в стороне от мира. Его дядя — сын Элиаса, Аластер, очень понятно объяснил это, когда он связался с ним.
«Это то, как должно быть», — раздались в его голове голоса братьев.
Он никогда не мог отделить один голос от другого. Это было словно тихий хор, безмолвный, постоянно присутствующая песня. Джем не использовал это против Мэттью, если бы он чувствовал тоже, что и остальные, но он и не пытался. Его живое, с тонкими чертами лицо слишком ясно выражало тревогу.
— Я не повёл себя слишком бесцеремонно? — спросил он с волнением, — просто я подумал раз я стал парабатаем Джеймса и он тебя так называет, то я и могу.
«Конечно, ты можешь», — ответил Брат Захария.
Джеймс звал его так, сестра Джеймса, Люси, и сестра Аластера, Корделия, тоже так делали. Захария считал их самыми прелестными детьми на земле. Он понимал, что, возможно, несколько предвзят, но вера порождала правду.
Мэттью засветился. Захария помнил о матери Мэттью и её доброте, когда она взяла на себя трёх сирот, будучи ещё сама ребёнком.
— Они все постоянно говорят о тебе там, в Лондонском Институте, — признался Мэттью, — Джеймс и Люси, и Дядя Уилл и Тётя Тесса тоже. У меня сложилось впечатление, что я знаю тебя намного лучше, чем есть на самом деле. Поэтому прошу простить меня, если я злоупотребляю твоей добротой.
