Память выдумки - Пьянкова Таисия Ефимовна (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
Понятно, что не одним годом достигла Яся умения своего. Но оттого, что голосом вознеслась она в мир услады, сама Пичуга приглядней не сделалась. Всей и невесты из нее выросло - глаза да песня. Ну, еще доброта.
Вообще-то для человека столько иметь - об чем печаль? Но ведь нам надо не как пришлось, а чтоб сыпалось да лилось...
Однако молодость брала свое. И ежели говорить о любви, так, по сути, дружба с Егором Серебрухою и вдохнула в Ясю желание длить жизнь да во что-то еще верить. Кого ж ей было полюбить-то?
Надо отметить, что из Егора к тому времени выдул парняга - хоть на трон, хоть в заслон... И человек из него получился некорыстный, веселый. Делу своему взялся служить отменно: такие бегунки-розвальни, такие козырки излаживал, что во дворе деда Корявы всяким новым Егоровым саням устраивались смотрины, на кои налетывали ретивые купчики-голубчики. И затевались ярые торги. Но сколь ни хороши были проданные сани, очередные из-под Егоровых рук выходили того краше.
И опять собиралась ярмарка.
А что Яся? Она как была для Егора Пичугою, так и осталась. И даже те девчата, которые выкокечивались перед санником, смотрели на нее, как на забавную при ладном женихе безделушку. Они даже, заместо гармошки, зазывали ее на вечерки да посиделки. А и не шла, так не больно тужили.
- Подумаешь... королева из хлева! Ну, и сиди, дура, без закваски. Все одно не раздобреешь...
Гулять, с раздобревшими, Серебруха гулял, в кусты не прятался, но и Ясиной дружбою не пренебрегал; по душе ему была прежняя забава.
- Напой мне, Пичуга, каково живется пленнику на чужбине, - ласково спрашивал он ее чуть ли не всякий день. - А теперь, о том, как цыган от погони спасается...
Дед Корява беспокоиться стал:
- Обалдуй! Ты чего это с девкою игрованишь?! Она те чо? Одной только неуклюжестью взросла? Загляни-ка ей в глаза - каково в них бездонье! Через них до любой звезды добраться - раз плюнуть... На нее сердцем, а не кичливостью глядеть надо.
- Брось метелиться, дедуня, - заверил Егор. - Мы с Ясею, что брат да сестра.
- Сестра - посреди костра... Девка горит, а ты, обалдуй, греешься...
Как-то на новые торги Егоровых саней насыпалась целая свадьба народу. Наддатчиков налетело - один другого карманистей да крикливей.
Вот задириха неспустихе и тычет:
- Куда тебе с этакой мордой в Егоровы сани? Тебе ж бегать сзади...
А неспустиха оттыкается:
- А тебе передом - под ременным кнутом...
И разгулялся каленый спор.
В этот день возьми нечистый и принеси домой из долгого затемнения шалавую Устеньку. Узрела она во дворе соседей канитель, перемахнула через огородние прясла, оглядела Егоров товар и давай в сторону козырок пальцем тыкать. А сама до купцов тощей грудейкой пятится.
- Это ли сани? - допрашивает каждого. - У вас чо? - ухмыляется. - У вас деньга сорвана с пенька? Она у вас по колкам опятами растет? Вот я, признается она, - видела сани так сани! Руками Севергиных мастеров излаженные! Владычица в них безлошадно катается. А это разве сани?! Это же корыто с усами. В него и плюнуть-то зазорно.
Сама взяла и плюнула.
После до Серебрухи повернулась, оглядела его долгим взором и говорит:
- Смотри у меня!
И захохотала так ли раскоренисто, что и комары даже оцепенели.
Надо сказать, что теми временами разговор о Северге никому из жителей таежного края в диковинку не был. Народ тогда в основном промышлял лесом и случалось, конечно, терялся иной охотник либо шишкователь в смурых дебрях урмана. Бывало, что и грибница-ягодница, излишне добычливая, захаживала себя по ельникам да марям до полной потери.
Ну а нынче? Разве нынче никто нигде не теряется? Однако и в голову никому не приходит пенять на всякую там нечисть. В те же поры все таежные напасти сваливались на упомянутую Севергу, на владычицу какого-то жизненного провала. В народе верилось, будто бы ведьма эта время от времени всплывала из владений своих потуземельных через Шумаркову слоть [2], вылезала на плавник [3], который на мочажине той и поныне лежит не тонет, перекидывалась черной совой, перелетала ею топь да береговую недоступность, чтобы, колдовской волею своей, полонить заблудшего в урмане человека да приноровить его к нужному ей ремеслу.
Кое-кому удавалось обхитрить колдунью - к людям воротиться. Только вспомнить да рассказать, о чем бы надо, он не мог. Так себе: полохнет память ярким лоскутом и тут же выцветет. Иного же кого Северга сама гнала в три шеи: того, кто оказывал себя дурнее кривой сохи. До дому, однако, не доходил такой кривосоха. Становился в тайге лешим либо кикиморой.
Для забранного же владычицей человека выход из провала якобы имелся, только отворен он был совсем в иную жизнь. Где он находился тот выход? Какая за ним судьба поджидала полонянина? Северга про то никому не докладывала.
Народ ей необходим был якобы для того, чтобы с его подмогою творить ведьме во владениях своих какие-то секреты. Этих умозрений держались все таежники. Некоторые полагали, что владычица, среди уводимых ею людей, подыскивала всего лишь одного способника, который не вот бы взял и создал для нее секрет, а сподобился бы открыть готовую тайну, которая не давалась ведьме бог знает с каких времен.
Ну и вот.
Не то какой обидчивый лешак, досадуя на владычицу за свою попорченную жизнь, постарался перевстретить в тайге бывшего свояка да нашептать ему что почем? Не то кикимора болотная откровенничала с водяным да была подслушана кем-то случайным? Определи теперь. А только по народу, как рябь по воде, пошла и пошла нашептываться сказка о том, что Северга будто бы намерена, способностью подыскиваемого ею разумника, познать тайну Алатырь-камня.
Хотя смутно, да и теперь еще помнится таежными людьми заклинание, которое творилось стариками на случай пропажи в урмане охотного человека.
И опять же... Где тот океян? Где тот остров? Какую для себя выгоду надеялась добыть владычица жизненного провала, познавши тайну Алатырь-камня? Кто нам возьмется все это объяснить?
