Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Крюпп со вздохом налил вина в третий бокал и подал Колю. — Он придет скоро, уверен Крюпп. Таков уж этот день, и не будем торопить его уход, ибо ночь не принесет нам сна. Крюпп заранее страшится неминуемого одиночества. Ах, вот и Раллик.
Ирильта подковыляла к ассасину и почти упала ему в руки. Удивленное лицо вскоре потемнело, ведь женщина спешила пересказать новости — слова были слышны плохо, ибо она уткнулась ему в плечо — но все же он понял всё.
Раллик поднял голову, встретился глазами с Крюппом, потом с Колем.
В баре больше никого не было — отравленная горем атмосфера изгнала даже самых завзятых пьяниц. Сальти и Чуд, новый повар, стояли у входа на кухню. Сальти тихо всхлипывала.
Крюпп налил вино в последний бокал и сел спиной к залу. Коль шлепнулся на стул рядом, выпил вино с быстротой алкоголика, решившего вернуться к пагубной страсти; однако Крюпп выбирал вино, держа в уме подобную опасность — вкус алкоголя был иллюзией, создавался всего лишь сочетанием специй. Но это, понимал Крюпп, лишь временное решение. Он хорошо знал Коля, знал, что его вновь искушает жалость к себе, семейная черта, подобная старой и опасной любовнице. Она уже широко раскрыла объятия, готовясь снова завлечь Коля. Предстоят поистине тяжелые дни и очи.
Раллик не сразу подошел к ним. Он взял кубок, не садясь. — Крокус должен был быть здесь.
— Был, но ушел.
Коль вздрогнул: — Ушел? Муриллио так мало для него значил, что он сразу ушел?
— Он ушел, — пояснил Крюпп, — чтобы найти Горласа Видикаса.
Коль поднялся, громко выругавшись. — Глупец… Видикас покрошит его! Раллик…
Ассасин уже опустил кубок и повернулся к выходу.
— Стой! — бросил Крюпп тоном, которого оба мужчины никогда за ним не замечали. — Оба стойте! Возьми вино, Раллик. — Теперь и он поднялся из-за стола. — Нужно выпить в память о друге. Здесь, сейчас. Раллик, ты не догонишь Крокуса, ты опоздаешь. Послушайте же Крюппа, вы оба. Месть не творят в спешке…
— Так что, Раллик должен позволить Видикасу убить еще одного друга?
Крюпп поглядел на ассасина: — Ты лишился веры, Раллик Ном?
— Что за вопрос?
— Ты не можешь остановить то, что уже случилось. Он уже вышел на опасную тропу. Разве ты не понял это тогда, за дверями гостиницы?
Коль потер лицо, как будто удивляясь, почему не приходит блаженное онемение от выпитого вина. — Крокус действительно…
— У него новое имя, — вмешался, кивнув, Раллик. — Имя, которое он явно заслужил на опасной тропе.
— Резак, да, — сказал Крюпп.
Коль переводил взгляд с одного приятеля на другого. Затем он снова шлепнулся на стул. Он сразу постарел на сотню лет. Плечи опустились. Он потянулся к бутылке и налил себе еще вина. — Будут последствия. Видикас не… одинок. Ханут Орр, Шарден Лим. Что бы не случилось, рябь пойдет по всему городу. Боги, будет большая заваруха.
Раллик хмыкнул: — Ханут Орр и Шарден Лим. Я их повстречаю, когда нужно будет.
Глаза Коля блеснули. — Ты прикроешь спину Резака. Отлично. Мы сможем позаботиться… то есть ты. А от меня пользы нет — и никогда не было. — Он ссутулился, заскрипев стулом, и отвел глаза. — Что за вино такое? Ничего не чувствую.
— Муриллио, — сказал Крюпп, — был бы не рад увидеть тебя стоящим вдрызг пьяным на его похоронах. Уважь его, Коль. И сейчас, и в дальнейшем.
— Пошел ты.
Раллик Ном ударил Коля по лицу тыльной стороной ладони. Коль упал и тут же вскочил, яростно нашаривая на поясе резную рукоять ножа. Мужчины принялись сверкать глазами друг на друга.
— Прекратите!
Бутылка ударилась о пол, забрызгав ноги Коля и Нома. Оба удивленно обернулись, а Миза прорычала: — Вот тебе, Коль! Засунь в глотку целиком и подавись! А мы пока отдадим последние почести, проводим его в склеп, повозка прибыла. Время пришло — не ваше, его время. Испортите последний день Муриллио — будете жалеть до конца дней. Клянусь дыханьем Худа, я вам не прощу!
Коль пригнул голову, сплюнул кровь. — Забудем же, во имя Муриллио.
Раллик кивнул.
Ирильту вдруг вырвало за стойкой бара. Бульканье и кашель заглушили все иные звуки.
Коль выглядел пристыженным.
Крюпп положил ему руку на плечо. И советник тут же зарыдал так безнадежно, что не выдержали бы ничьи нервы. Раллик отвернулся, закрыв лицо руками.
Выжившие не скорбят сообща. Они скорбят наедине с собой, даже находясь в одном месте. Горе — самое одинокое их чувств. Горе изолирует, и все ритуалы, обряды, объятия служат лишь отчаянными попытками пробиться сквозь барьер.
Они не работают. Внешние формы рассыпаются.
Увидеть смерть — остаться в одиночестве.
Далеко ли может уйти заблудшая душа? Хватке казалось, что она начала с некоего далекого ледяного мира, что она брела по пояс в снегу и ветер кусал лицо, вился кругами. Она снова и снова падала, наст резал тело до крови, ибо она шла обнаженной; пальцы на руках почернели и походили на твердые деревяшки. Пальцы ног отваливались, кожа сходила, суставы распухли.
Двое волков идут по следу. Она не знала, как это поняла, но как-то поняла. Двое волков. Бог и Богиня Войны, Зимние Волки. Они учуяли ее, увидели соперницу — но она же не властительница, не богиня. Некогда она носила на руках посвященные Тричу браслеты, и это ее отметило.
Войны не существует без соперников, без врагов. Вот истина мира бессмертных и мира смертных. Пантеон отражает бесчисленные аспекты сущего. Грани кристалла доносят несомненную правду, каждый — свою. Зимой война — мертвящее обморожение. Летом война — гниль под тучами вонючих мух. Осенью поля боев усеяны мертвецами. Весной война начинается снова на тех же полях, семена ее всходят на удобренной почве.
Она брела сквозь темный лес, между черных сосен и елей. Пальцы отвалились. Она ступала на культи. Зима захватила ее, зима стала врагом, и волки подкрались ближе.
Потом — горный перевал; раз за разом набегали вспышки сознания, вырывая ее из лап забвения, и каждый раз она находила пейзаж преображенным. Груды валунов, каменные столбы, отвесные пики над головой. Кривая, мучительная тропка вдруг круто пошла вниз, по сторонам разлапистые дубы и пихты. Звериный вой ярится высоко в горах, далеко позади.
Долина внизу, зеленая и пахучая, джунгли в невозможной близости от высоких гор и метущих снег ветров — возможно, она пересекла целые континенты. Руки зажали, босые ноги глубоко погружаются в теплый, сырой чернозем. Тучи насекомых вьются вокруг.
Из зарослей послышался кашель большого зверя, а затем низкое кошачье рычание.
Ее нашел другой охотник.
Хватка спешила, словно ее ожидало иное место, убежище, пещера, в которую можно войти и выйти с какой-то другой стороны — выйти возрожденной. И еще она видела вокруг себя — беспорядочно торчащие из мха, земли и сгнивших бревен — мечи с ржавыми лезвиями, поросшими лишайником рукоятями, позеленевшими навершиями. Мечи всех стилей, и все так сильно повреждены, изжеваны коррозией, что не могут служить оружием.
Она услышала кошачий кашель — на этот раз ближе.
Хватку охватила паника.
Она вышла на поляну, заросшую высокой колышущейся травой, и врезалась в изумрудное море, раздвигая его волны грудью.
Кто-то зашумел сзади, бросившись в смертельную атаку.
Она с криком упала.
Раздались лающие голоса, им ответило близкое ворчание. Хватка перекатилась на спину. Вокруг были человекоподобные существа, они скалили зубы и тыкали обожженными палками в сторону леопарда, припавшего к земле всего лишь в трех шагах от лежавшей женщины. Зверь прижал усы и оскалил клыки. Затем исчез в одно мгновение.
Хватка встала на ноги и обнаружила, что башней возвышается над существами, хотя все они взрослые — это можно было понять даже сквозь покрывавший их тела тонкий мех. Пять самок, четыре самца; самки были более крепкими, с широкими бедрами и грудными клетками.
Сияющие карие глаза следили за ней с каким-то обожанием; но затем существа вытянули копья и начали толкать ее на тропу, пересекавшую проложенный ею след. «Не такое уж обожание». Копья пугали ее — она увидела на остриях что-то темное. «Я пленница. Ужасно».
