Темная магия - Уэллс Энгус (электронная книга txt) 📗
Лицо Менелиана приняло серьезное выражение.
— Истинно. Если вы не отплывете отсюда прежде, чем прибудет гонец, жизнь моя окажется в опасности. Стоит Ксеноменусу прислать приказ о вашем аресте, как я превращусь в предателя. А таких ждет только одна участь.
— Тиран жесток, — пробормотал Каландрилл.
— Да, — улыбнулся Менелиан. — Но он единственный правитель Кандахара. Без него здесь установится анархия. Без железной руки тиранов земля сия ввергнута будет в хаос. Бураш! Откажи колдуны тирану в помощи, и Сафоман эк'Хеннем возьмет Нхур-Джабаль. И что тогда? Тут же появится новый Сафоман, а потом еще один, а потом еще, и от Кандахара не останется ничего.
— Да, небогатый выбор, — согласился Каландрилл. — Нужда обязывает.
— Пока тиран — лучшая судьба для Кандахара, ежели только богам не будет угодно вмешаться, — ответил Менелиан. — Мы люди, даже те из нас, кто обладает оккультной силой. А людям свойственно ошибаться.
Каландрилл не нашелся что ответить, но это утверждение мага навело его на не совсем приятную мысль, от которой он помрачнел и обеспокоено поднес руку к губам. Менелиан заметил эту смену настроения.
— Что тревожит тебя? — спросил он.
Каландрилл ответил не сразу, с беспокойством вспоминая, что говорили Брахт и Катя, когда они входили в воды Вишат'йи. Менелиан терпеливо ждал. Наконец Каландрилл сказал:
— Ты говоришь об оккультных силах. Помнишь, я рассказывал тебе о камне Рхыфамуна?.. Давая его мне, он отметил, что во мне есть некая сила. Гадалка в Харасуле утверждала то же.
Он замолчал, заметив заинтересованный блеск глаз колдуна. Каландрилл и сам не был уверен, чего он желает больше: подтверждения или отрицания.
— И она в тебе есть? — спросил Менелиан.
Каландрилл улыбнулся.
— Когда судно вануйцев впервые близко подошло к нам, вдруг поднялся страшный шторм, — начал он почти шепотом. — А когда в Гаше на нас напали дикари, сильнейший ветер унес их лодку назад к берегу. А в Мхерут'йи я сделался невидимкой. А когда на нас напали чайпаку, то их отбросило назад. Но мне казалось, что это все — камень.
— Подобные камни могут быть проводниками таланта, — пояснил Менелиан. — Но не более того. Не обладай его хозяин определенным даром, они будут служить лишь украшением.
— Значит ли это, что я колдун? — поинтересовался Каландрилл.
Кандиец, размышляя, поджал губы:
— Есть люди, не подозревающие о своем таланте. Есть те, кто догадывается о наличии такового, но на самом низком уровне. Их больше, нежели первых. Это — гадалки, ясновидящие и другие мелкие колдуны… Во всех них в той или иной степени есть талант. Но настоящий колдун — это тот, кто изучал оккультные науки, познал свой талант в полной мере и может им управлять А это — путь длиною в годы. Годы учения и познания.
— Я ничему не учился, — заверил его Каландрилл. — Если не считать того, чему учил меня Рхыфамун — как стать невидимкой.
Менелиан вопросительно посмотрел на него, и Каландрилл отрицательно мотнул головой.
— Нет, после того как он отобрал у меня камень, я этого не делал.
— А ты попробуй. — предложил маг.
Каландрилл отрицательно замотал головой. Он не хотел экспериментировать, памятуя о встрече с Рхыфамуном, о его леденящем душу предательстве и о том, что узнал о колдовстве от Аномиуса. Несмотря на то что на Менелиана он смотрел как на друга, в глубине души он был согласен с Брахтом: клинок и мозги куда надежнее всякой магии. Колдовство не заслуживает доверия. И хотя Каландрилл не мог выразить это словами, но в глубине души он чувствовал, что недоверие происходит из разочарования в колдунах, до сих пор обманывавших его и пользовавшихся им. У него было такое ощущение, будто, признав в себе оккультный талант, он встанет на одну доску с теми, к кому питал отвращение. Однако вот он сидит и беседует с магом, каковой уже доказал им свою преданность и словом, и делом. С другой стороны, колдовство может очень даже пригодиться в их трудном предприятии. Так что он отогнал от себя сомнения и попытался настроиться на более научный лад.
Менелиан прочитал мысли Каландрилла или догадался о них по выражению его лица.
— Талант сам по себе не может быть ни добрым, ни злым, — мягко сказал чародей. — Талант существует сам по себе. Пойдет ли он на пользу или во вред, зависит от целей.
Каландрилл кивнул и медленно произнес заклинание.
Ни запаха миндаля, ни дрожания воздуха. А по лицу Менелиана он понял, что ничего не произошло, и почувствовал облегчение. Словно, сработай сейчас заклинание, он оказался бы кем-то другим, а не тем, кем себя считал.
— Видимо, — сказал Менелиан, — Рхыфамун ограничил силу камня таким образом, чтобы он только довел тебя до «Заветной книги», не больше.
— Он позаботился о себе, — горько заметил Каландрилл. .
— Это верно, — согласился ведун, — но даже в этом случае…
— Что?
Каландрилл переполошился, не зная, радоваться ему или огорчаться, однако заставил себя твердо посмотреть Менелиану в глаза.
— Если бы ты не обладал определенной оккультной силой, камень не помог бы тебе. Он оставался бы просто камнем, — осторожно сказал кандиец.
— Я знаю слова, — то ли сердито, то ли в страхе произнес Каландрилл. — Я их хорошо выучил, но они не возымели никакого действия. Что имеешь ты в виду?
— Что некоторая сила в тебе должна быть, — пояснил Менелиан. — Но она латентная и проявляется только опосредованно, при наличии магических предметов.
Каландрилл выдохнул сквозь сжатые зубы.
— Брахт правильно говорит: это все колдовские загадки, — сказал он довольно резко.
— Нет, — сдержанно возразил Менелиан. — Это всего лишь предположение, основывающееся на твоих словах. Ты позволишь? Это можно установить.
— Как? — поинтересовался Каландрилл.
— Я должен воспользоваться собственными способностями, — прозвучало в ответ. — Позволишь ли? Откроешься ли мне? И я смогу определить, есть в тебе оккультный талант или нет.
Каландрилл поджал губы, пытаясь перебороть инстинктивный протест. Несмотря на всю свою нелюбовь к колдовству, он не имеет права забывать, что принял на себя едва ли не невыполнимую миссию. Ему предстоит отыскать Рхыфамуна, колдуна векового, обладающего безграничными оккультными способностями, противопоставить которому они могут только камень Кати, указывающий им на Альдарин. А если Рхыфамуна там не окажется, поведет ли их камень дальше? И куда? Да даже если они его и отыщут, что потом? Клинки их уже доказали свое бессилие перед мощью колдовства. Посему, как бы он себя ни чувствовал, имеет ли он право отказываться от того, что в один прекрасный момент может им пригодиться?
Он вздохнул и сказал:
— Будь по-твоему.
Менелиан встал, улыбаясь, словно успокаивая его. Матово-черный халат поглотил солнечный свет. Каландрилл пристально смотрел на кабалистические знаки, засверкавшие ярче. Маг поманил его, Каландрилл заставил себя подойти ближе, и они встали друг против друга у потрескивающего камина. Менелиан сказал:
— Дай мне руки.
Каландрилл молча повиновался. Колдун крепко сжал его руки в своих холодных ладонях. Каландрилл спросил:
— Что мне делать?
— Ничего. Лишь смотри мне в глаза.
Каландрилл уставился в темно-фиолетовые глаза, освещенные солнечным светом. Глаза мага вдруг стали расширяться, расширяться, вот они уже увеличились настолько, что даже заслонили располагающее к себе лицо Менелиана. Каландрилл увидел перед собой глубокий колодец, куда его неумолимо влекла какая-то странная сила. Он инстинктивно воспротивился этой силе, но тут же вспомнил слова колдуна и позволил ему увлечь себя в неведомое. Он оказался в кромешной тьме, в которой однажды уже бывал за вратами в Гессифе. Голова закружилась, и ему показалось, что он падает. До ноздрей его донесся едва уловимый и быстро улетучившийся запах миндаля. Остался только колодец, весь остальной мир растворился, пропал, а сам Каландрилл то ли падал, то ли взмывал к небу. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что летит в темный взгляд. Разум его плыл, парил где-то рядом, сам по себе, не связанный с его телесной оболочкой, беспомощно кружившей в темном потоке. Он не слышал заклинаний Менелиана, не чувствовал прикосновения его рук, как не ощущал и тепла от камина. Он забыл о теле. Все исчезло, помимо нематериального бытия и странного течения, по которому он плыл. Он был пылинкой, кружившей на ветру; плодом, уютно устроившимся во чреве матери. Время потеряло для него значение. Ему стало страшно, потом покойно, а потом он вообще перестал что-либо чувствовать.
