Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман (мир книг .txt) 📗
— Большие проблемы, — ответил Василиу.
Корнелю прохаживался между койками — взад-вперед, взад-вперед.
— Должны же они что-то придумать. — пробормотал он, хотя и понимал, что это совершенно не обязательно: бывают — даже слишком часто — и безвыходные положения. Мысли о Костаке не давали ему покоя. С кем, интересно, из живущих в его доме альгарвейских офицеров она спит? Или сразу со всеми? И не придется ли ему встретить по возвращении в Тырговиште парочку ублюдков? Если он, конечно, сможет вернуться.
Василиу вернул его к реальности коротким и грубым вопросом:
— Например?
— Откуда же мне знать? Я-то не чародей! — отозвался Корнелю. — И если б я был чародеем и знал ответ, то пошел бы сразу к королю Витору, а не к тебе. — Он помолчал. — А я ведь был знаком с одним лагоанским чародеем, который может дать ответ… если сам его знает. Я привез его с Земли обитателей льдов на спине левиафана.
— Если после этого он откажет тебе в любой просьбе, значит, южная стужа заморозила ему сердце! — — воскликнул Василиу. — Сколько мне доводилось слышать, это ужасные места.
— Я немного видел, но, по собственному опыту, не могу с тобой поспорить, — согласился Корнелю. — Что же, попробую поискать этого… Фернао.
После неожиданного возвращения из Тырговиште Корнелю довольно долго оставался для лагоанского командования лишним кусочком в штабной головоломке, и, пока начальство не решило, где хочет рискнуть жизнью подводника в очередной раз, тот мог распоряжаться своим временем свободно. Выходя из казармы, где жил с другими сибианами, Корнелю вздохнул невольно. Внутри остались родная речь и соотечественники. Снаружи поджидал иной, чуждый мир.
Даже вывески и таблички казались странными. Лагоанский язык принадлежал к группе альгарвейских, подобно сибианскому, но, в отличие от своих родичей, многое заимствовал из каунианского и куусаманского да вдобавок растерял большую часть склонений и спряжений. В результате отдельные слова Корнелю тут и там мог различить, но о смысле целых фраз ему оставалось только догадываться.
Подойдя к жандарму, подводник подождал, когда тот обратит на него внимание, и спросил:
— Гильдия чародеев?
Задать вопрос по-альгарвейски ему не составило бы труда, но тогда жандарм тут же арестовал бы его — как шпиона. А всякий раз, пытаясь говорить по-лагоански, подводник едва мог надеяться, что его поймут.
Жандарм нахмурился, потом просиял.
— Ах, Гильдия чародеев !
На слух Корнелю, он сказал то же самое, но жандарм, похоже, с ним не был согласен. Лагоанец пустился в пространные объяснения, из которых Корнелю понимал хорошо если одно слово из пяти.
— Помедленнее! — взмолился подводник с отчаянием.
Жандарм, к изумлению его, повторил медленно и внятно — как для дурачка. Может, это и было постыдно — Корнелю не имел ничего против. Со второго или третьего раза он понял, каким маршрутом городских караванов удобнее всего добраться до штаб-квартиры гильдии, поблагодарил, откланялся и двинулся дальше, в поисках остановки — три квартала вперед и один налево, как говорил… и говорил… и еще раз говорил жандарм.
В Сетубале и его окрестностях сходилось больше становых жил, чем в любой другой точке мира. Отчасти поэтому лагоанская столица превратилась в центр мировой торговли. Но Сетубал был купеческим городом еще в эпоху парусников и гужевого транспорта. Гавань его была великолепна, река Мондего связывала побережье с центром острова, а лагоанцы не имели привычки ослаблять державу междоусобицами.
«К несчастью, — подумал Корнелю. — Тогда Сибиу была бы сильнее».
К счастью, караван подошел вскоре — подводнику не хотелось бы продолжать столь мрачные раздумья. А так он забрался в вагон, бросил под бдительным взором кондуктора медяк в кассу и опустился на жесткую, не слишком удобную скамью.
Десять минут спустя он уже вышел из вагона напротив Великого чертога Лагоанской гильдии чародеев — величественного беломраморного здания в безжалостно-неоклассическом стиле. Вдоль фасада выстроились мраморные же статуи. Будь они, стены за ними, раскрашены, чертог смело можно было бы отнести к эпохе расцвета Каунианской империи.
Роскошь, которая встретила Корнелю за дверями чертога, лучше всяких слов говорила о том, что Гильдии чародеев успех сопутствовал давно и прочно.
Когда подводник спросил — как ему казалось, по-лагоански, — первого встречного волшебника, где можно найти чародея Фернао, тот непонимающе уставился на гостя и задал встречный вопрос:
— Сударь, вы говорите по-кауниански?
— Скверно, — признался Корнелю.
Ученые продолжали пользоваться древним наречием между собою, но моряк давно позабыл, чему его учили в школе. Хмурясь от натуги, подводник попытался задать тот же вопрос на старокаунианском. Он был совершенно уверен, что напутал с грамматикой изрядно, но лагоанский чародей не стал его поправлять и бросил:
— Вам лучше будет проследовать за мной.
Моряк не был уверен, что понял все правильно, но чародей уже повернулся, поманив гостя за собой жестом более древним, чем даже каунианский язык.
Вскоре Корнелю уже стоял в роскошной приемной перед запертыми дверями. В стороне, за столом, широким, как палуба небольшой яхты, восседал, перебирая бумаги, хитроватого вида чинуша. Чародей перемолвился с ним парой фраз на лагоанском и, обернувшись, сказал:
— Сударь, позвольте представить вам господина Бринко, секретаря гроссмейстера Пиньейро. Он вам поможет.
— Благодарю. — Корнелю поклонился.
Подводник произнес одно-единственное слово, а секретарь уже навострил уши.
— Вы сибианин? — спросил он. Моряк кивнул.
— Тогда вы, вероятно, владеете альгарвейским, — заключил секретарь, переходя на вражеское наречие.
Корнелю кивнул снова, и Бринко повторил его жест.
— Отлично. Тогда можно и поговорить. Я умею читать на вашем языке, но, боюсь, этим мои способности и ограничены, а у вас, кажется, трудности с лагоанским. Так что вам нужно от магистра Фернао?
— Необязательно от него, ваше превосходительство… — начал Корнелю.
— Я не «превосходительство», — поправил Бринко. — Вот гроссмейстер Пиньейро — «его превосходительство».
