Я - четвертый - Лор Питтакус (читать книги без сокращений txt) 📗

— Она любила долго спать по утрам, и я всегда просыпался первым. Я сидел в кабинете и читал газету, готовил завтрак, выходил пройтись. Иногда, когда я возвращался, она все еще спала. У меня не хватало терпения ждать — так я хотел начать новый день вместе с ней. Она приводила меня в хорошее настроение одним своим присутствием. Я входил к ней и пытался разбудить. Она натягивала на голову простыни и ворчала на меня. Почти каждое утро повторялось одно и то же.

Чудовище бьется, но мужчина все еще контролирует ситуацию. Подключился еще один Гвардеец, и они оба сконцентрировали на громадном чудовище свои способности, осыпая его огнем и молниями. С разных сторон по нему бьют лазеры. Некоторые Гвардейцы, невидимые им, наносят ему удары. Они стоят поодаль, вытянув ладони для концентрации. А потом коллективными усилиями они рождают шторм, в безоблачном небе разрастается и сверкает огромная туча, в которой аккумулирована какая-то энергия. В этом принимают участие все Гвардейцы, создавая страшный сгусток. И затем ударяет последняя мощная молния и бьет по лежащему чудовищу. И тут оно умирает.

— Что мне было делать? Кто и что мог сделать? Нас было на корабле девятнадцать. Вы — девять детей, мы — девять Чепанов, отобранных совершенно случайно, просто по причине того, где мы оказались той ночью, и пилот, доставивший нас сюда. Мы, Чепаны, не могли сражаться, да если бы и могли, то разве бы это что-то изменило? Чепаны — это бюрократы, чье предназначение — поддерживать жизнедеятельность планеты, наставлять, обучать новых Гвардейцев тому, как понимать и использовать их способности. Мы никогда не предназначались для сражений. Мы были бы неэффективны. Мы бы умерли, как и все остальные. Единственное, что мы могли, — это покинуть планету. Покинуть, чтобы жить с вами и когда-нибудь возродить к славе самую прекрасную планету во Вселенной.

Я закрываю глаза, а когда снова их открываю, битва уже завершилась. Над землей между мертвыми и умирающими поднимается дым. Деревья сломаны, леса сожжены, никто и ничто не устояло, кроме немногих уцелевших могадорцев.

На юге встает солнце и освещает бледным светом выжженную землю, пропитанную красным. Курганы тел, не все тела целые, неразорванные. Наверху одного из курганов лежит мужчина в серебряном и голубом, мертвый, как и все остальные. На его теле не видно ран, но все равно он мертв.

Мои глаза открываются. Я не могу дышать, во рту у меня все пересохло, губы запеклись.

— Давай сюда, — говорит Генри. Он помогает мне подняться с кофейного столика, ведет на кухню и пододвигает мне стул. В глазах у меня стоят слезы, хотя я и стараюсь их удержать. Генри приносит мне стакан воды, и я залпом выпиваю его до последней капли. Я отдаю ему стакан, и он снова его наполняет. Я роняю голову на грудь, все еще пытаясь восстановить дыхание. Я выпиваю второй стакан, потом смотрю на Генри.

— Почему ты никогда не говорил мне о втором корабле? — спрашиваю я.

— О чем ты говоришь?

— Там был второй корабль, — говорю я.

— Где был второй корабль?

— На Лориен, в тот день, когда мы ее покинули. Второй корабль, который улетел после нашего.

— Невозможно, — говорит он.

— Почему невозможно?

— Потому что другие корабли были уничтожены. Я видел это своими глазами. Когда Могадорцы высадились, они первым делом захватили наши порты. Мы улетели на единственном корабле, который уцелел после их нападения. Это было чудо, что мы смогли взлететь.

— Я видел второй корабль, говорю тебе. Он, правда, не был похож на другие. Он летел на топливе, за ним тянулся огненный шар.

Генри пристально смотрит на меня. Он напряженно думает, сдвинув брови.

— Ты уверен, Джон?

— Да.

Он откидывается на спинку стула и смотрит в окно. Во дворе сидит Берни Косар и смотрит на нас.

— Корабль улетел с Лориен, — настаиваю я. — Я наблюдал за ним, пока он не пропал из виду.

— Это необъяснимо, — говорит Генри. — Не понимаю, как такое было возможно. Там ничего не оставалось.

— Там был второй корабль.

Мы долго сидим в молчании.

— Генри?

— Да?

— Что было на том корабле?

Он пристально смотрит на меня.

— Я не знаю, — отвечает он. — Я правда не знаю.

Мы расположились в гостиной, в камине горит огонь, Берни Косар сидит у меня на коленях. Тишину время от времени прерывает треск поленьев.

— Включайся! — говорю я и щелкаю пальцами. Моя правая ладонь светится, не так ярко, как бывало, но близко к тому. За то короткое время, что Генри меня тренирует, я научился контролировать свечение. Я могу его варьировать, делать широким, как от домашней лампы, или узким, как от фонаря. Способность управлять им развивается быстрее, чем я ожидал. Моя левая ладонь по-прежнему светится более тускло, чем правая, но уже лучше. Я щелкаю пальцами и говорю «включайся», только чтобы покрасоваться, — ни того ни другого мне не нужно, чтобы контролировать свет или зажечь его. Это делается изнутри и безо всяких усилий, все равно что дернуть пальцем или моргнуть.

— Как ты думаешь, когда проявятся другие способности? — спрашиваю я.

Генри поднимает глаза от газеты.

— Скоро, — говорит он. — Следующее, каким бы оно ни было, должно возникнуть в течение месяца. Тебе просто нужно внимательно следить. Не все способности будут такими же очевидными, как эта с руками.

— А сколько времени уйдет на то, чтобы они все проявились?

Он пожимает плечами.

— Иногда все происходит за два месяца, иногда уходит до года. Это меняется от Гвардейца к Гвардейцу. Но сколько бы времени это ни заняло, твое главное Наследие разовьется в последнюю очередь.

Я закрываю глаза и откидываюсь на диване. Я думаю о своем главном Наследии, о том, которое позволит мне сражаться. Я не уверен, чего именно я бы хотел. Лазеров? Контроля над мыслями? Способности управлять погодой, как это делал мужчина в серебристом и голубом? Или чего-нибудь более мрачного и зловещего, вроде способности убивать, не прикасаясь?

Я глажу Берни Косара вдоль спины. Я смотрю на Генри. На нем ночной колпак и очки на кончике носа, как у крысы из сказки.

— Почему в тот день мы оказались на летном поле? — спрашиваю я.

— Мы там были на авиашоу. Когда оно закончилось, мы пошли посмотреть на некоторые из кораблей.

— И это в самом деле было единственной причиной?

Он поворачивается ко мне и кивает. Он тяжело сглатывает, и это заставляет меня думать, что он что-то от меня скрывает.

— Ну, а как было решено, чтобы мы уехали? — спрашиваю я. — Я имею в виду, что для подготовки такого плана нужно время, за несколько минут такое не устроишь, верно?

— Мы вылетели только через три часа после начала вторжения. Ты что, ничего не помнишь?

— Очень мало.

— Мы встретились с твоим дедушкой у статуи Питтакуса. Он передал мне тебя и велел доставить на летное поле, добавив, что это наш единственный шанс. Под летным полем есть подземный корпус. Он сказал, что всегда имелся чрезвычайный план на случай, если произойдет что-то в этом роде, но его никогда не воспринимали всерьез, потому что угроза атаки казалась смехотворной. Как казалось бы и здесь, на Земле. Если бы тебе пришлось сказать кому-то из людей, что они под угрозой нападения пришельцев, тебя бы подняли на смех. И на Лориен было то же самое. Я спросил, как он узнал о плане, но он не ответил, только улыбнулся и попрощался. И в этом большой смысл, что о плане никто не знал, а если и знали, то совсем немногие.

Я киваю.

— И тут вы взяли и решили лететь на Землю?

— Конечно, нет. На летном поле нас встретил один из Старейшин планеты. Это он произнес лориенское заклинание, которое отметило знаком ваши лодыжки и связало вас вместе, и каждому из вас дал по амулету. Он сказал, что вы особенные дети, благословенные, имея в виду, я полагаю, что у вас есть шанс бежать. Сначала мы намеревались подняться на корабле и переждать нашествие, дождаться, пока наш народ ответит на удар и победит. Но этого не случилось… — говорит он, замолкая. Потом вздыхает. — Мы пробыли на орбите неделю. Столько времени у могадорцев ушло, чтобы ободрать всю Лориен. Когда стало ясно, что пути назад нет, мы взяли курс на Землю.