Дождь в полынной пустоши. Книга 2 (СИ) - Федорцов Игорь Владимирович (книги онлайн полностью TXT) 📗
Сбитый с толку гриффьер задумался. Обычно в Яму захаживали за нетронутыми девками — за ними чаще, рукодельницами, мастеровыми или крепкими парнями, таскать дубье в охране. Мальцов спрашивали. В услужение или грехом потешиться. Особый случай лекаришки жмуриков забирали. На анатомию. Кишки сушить, кости вываривать, требуху по банкам держать.
— Свой человек на улицах, − уточнил Колин. — Происхождение, пол, возраст и вероисповедания, без разницы. Лишь бы не с крючка бейлифа.
Отдаленно брякнула входная махина, оповестив обе стороны решеток о новом посетителе. Сквозняк колыхнул чадные факела, подернул лужи мелкой рябью, разбавил миазмы нечистот морозцем с улицы.
− А для чего? — допытывал гриффьер, затягивая время подобрать варианты.
Можно не отвечать. Не знает. Но Колин ответил.
− Помочь в розысках.
ˮВоровки,ˮ − готов ответ унгрийца на следующий вопрос, будь он ему задан.
Законник к зряшному любопытству не склонялся. Ни к чему. Ни один из сидельцев требованиям барона не соответствовал.
− Здесь такого не сыщите, − помрачнел гриффьер. Ненапряжно заработать не получилось.
− А не здесь? — расширил Колин охват поисков. Дразнить деньгой воздержался, не искушать к вранью и небылицам.
Уточнение гриффьеру не помогло. Не ведом ему такой. А обманывать остерегся. У саина Поллака дурная репутация и легкая рука не стесняться её приумножать.
− Поищи. Вон добра сколько пропадает, − Колин указал корыстолюбцу на бумажный ворох. — А я пройдусь, − и заговорщицки подмигнул. Дескать, делу время, а потехе час. И час этот наступил.
− Филло кликнуть? — согласен гриффьер на пай с экзекутором. Не упустить бы малого, не сподобившись на большее. Хотенья баронского серебра у него не уменьшилось.
− Да погоди ты с Филло, − отказался Колин от сопровождения. Покрутился выбрать направление, откуда начать. Воспользовался испытанным правилом незнающих дороги. По порядку.
За проржавленной в прах решеткой босяки. Кому отсюда не выбраться. Родня не выкупит, они не пригодятся с кайлом в каменоломнях, не сдюжат гребцами на галерах, их не впарить торговцам живым товаром. Они уже умерли, хотя дышали, копошились, жутко смердели, нагло клянчили подачки и грызлись из-за объедков. Шустро, кто вперед, ловили тараканов и снимали со стен мокриц, приглушить голод. Два мертвяка тихо дожидались причастия и могильщиков. Не первый день. Тяжелый приторный запах растекся далеко. Покойников по-соседски, основательно, обобрали, прикрыв рваньем и гнилой соломой. К несчастным присматривались крысы, блестя бусинками глаз из-под низких топчанов, темных углов и дыр в кирпиче.
− Дай руку касатик, судьбу скажу! — прицепилась к унгрийцу оборванка, кривая баба в цветастой пестрой одежде. В косынку забраны короткие прядки волос, забавы ради обкромсанные тюремщиками. На груди, от монисто, жалкая нитка с медными бусинами и ракушками.
− Верно ли скажешь? — приостановился Колин рассмотреть гадалку. Всегда восхищался и высоко ценил способностью других талантливо дурить. — Глазница не за кривду пуста?
− Порчу навела, − баба устрашить наглого юнца, оттянула нижнее веко здорового глаза.
− И кого испортила? Воздух?
Рассказать страстей помешал появившийся из-за спины унгрийца монах. Гадалка покорно опустилась на колени, потянулась за благословлением.
− Грехи мои неискупимые, − всхлипнула она, иступлено отмахивая троеперстием. Не верой и отчаянием, количеством брала. Едино зачтется.
− Никому не отказано в милости божьей, − возложили ладони на голову кающейся женщины.
− А с этими как же? — Колин указал на мертвецов под соломой.
− Для него мы все живы, − преисполнен душевности монах. — В том его истинная милость, нами непознанная. Непонятая. Непринятая.
Странный мерседарий*. Хабит* не из грубой шерсти, из крашеного льна, не изгваздан уличной грязью. Пояс обычный, а повязан − концы по моде свисают до колена. За поясом четки. На крупных янтаринах буквицы. Сапожки (не башмаки) из телячьей кожи, добротного кроя и шитья, не запачканы. Не пешим в Яму прибыл ревнитель заповедей и служитель Господу. Руки холеные, ухоженные, без въевшейся грязи под ногтями, заусенец и мозолей. Монастырский ли житель, белоручкой и франтом разгуливать?
Колин напряг память, сталкивались ли она прежде? Память ничего не подсказала. Не сводила их жизнь ни близко, ни отдаленно.
ˮПервая ласточка,ˮ − заподозрил унгриец неладное. С чьей стороны внимание? В чью пользу? На кого думать? Даану заниматься подобным нет смысла. Скоро самолично сунется в Крак. Гусмару? Солеру сподручней обратиться напрямую к инфанту. Возможно, так и сделал. Король? Помнит ли Моффет вообще о том, как подмахнул и кому подмахнул баронский титул. Сонное Золотое Подворье расшевелилось? Туоз? Холгер? Еще кто? Бейлиф от спячки воспрянул? Ему дипломатию разводить не к чему. Вызвал бы, пообщаться. Канальщики? Монах, да еще мерседарий!? Слишком тонко. Купцы, с подачи Глинна? Или кто-то достаточно умен, сопоставить и догадаться?
,Чем сильнее топнешь в лужу, тем больше народу забрызгаешь,ˮ − предупреждал его тринитарий. Кого забрызгал? Кто оценил его умение топать? Отдал бы предпочтение Латгарду, но Старый Лис мертв.
ˮНовики? Сеон?ˮ − закончил Колин приблизительный список любопытных. Отыскать хороших зацепок, привязать мерседария к кому-либо конкретно не удалось. Определить направление, откуда ждать напасть, тоже.
− Вашей миссии не позавидуешь, фра.
− Зависть греховна вне зависимости от причин её проявлять, − напомнил мерседарий основополагающую заповедь. — А что вас привело в средоточие людских страданий? Смею надеться человеколюбие и жажда милосердия.
− Мне соврать?
− Боже упаси!
− Милосердием и человеколюбием не страдаю. Любви к ближнему не испытываю.
− Спасти, не требуется любить. Достаточно хоть сколько того желать.
− И не желаю.
− И не вы одни, − сокрушался мерседарий людской черствости. − Наши слабости − испытания близким.
− Как и их для нас, − уравновесил обвинения Колин.
− Верно-верно, − согласен и расстроен монах. − Но вижу, вы не хотите назвать побуждающий мотив спуститься в недра отчаяния. Не смею настаивать, и не держу мысли о чем-то постыдном.
ˮСоврать? Ему не затруднит узнает правду у гриффьера. Собственно так и так узнают. И пришлют следующего заговаривать мне зубы. Угадаю ли? А сейчас и гадать не надо. Вот он.ˮ
Колин давно осознал и принял, дальше в одиночку цели не достичь. Не сможет. Загоняет себя и только. Потому придется, пусть и второстепенное, незначительное, малоответственное, взвалить на других. Где их только набрать — других? Где только возможно. В его положении вряд ли подойдет чем-то ограничиваться. Тем более практически ничего не имея.
− Постыдного в том нет. Ищу человека, отменно знающего столицу и здешние нравы. Дно и придонье, − поделился насущной проблемой Колин.
Мерседарий не удивлен. Нисколько. Обыденное занятие искать знайку в столичной дыре. Все этим только и занимаются. Подслушал? Не мог. К гриффьеру не подходил. Но ведь представлял о чем речь.
ˮПо губам прочитал!?ˮ − сделал неприятное открытие Колин о способе влезать без спросу в его тайны. − ˮКак сумел? И когда я его проморгал?ˮ − унгриец порадовался отказу придумывать лишнее.
− Позволю полюбопытствовать, для чего он вам? — занять руки, монах взялся за четки. Он не перебирал их, а казалось давил в сильных пальцах.
− Убит мой хороший знакомый. Гарай. Я поклялся розыскать убийц, − скормил Колин мерседарию самому набившее оскомину объяснение. Историю с воровкой приберег. Но намекнул. − И выполнить несколько ответственных поручений. Словом, нужен толковый человек. С обширными знакомствами в столице. Не только наверху, но и поближе к дну.
− Радеть за правосудие благое стремление, − хрустел четками мерседарий. — Но вы должны отдавать себе отчет, взявший Меч Закона, служит закону, а не мечу.
− Полностью с вами согласен. Однако убийцы до сих пор не найдены. Сам я не житель Карлайра и без поводыря не справлюсь.
