Разящий клинок - Кэмерон Майлз (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Красный Рыцарь сложился пополам, и его вырвало на снег.
— Пьян он, что ли? — вскричал Арно.
Тоби покачал головой.
Сэр Майкл перехватил у священника поводья.
— Он устал. А это, отче, прошу извинить, — война.
— Мы в землях Диких так не воюем! — парировал отец Арно.
— У Диких нет серебряных канделябров и красивых девиц, — буркнул Красный Рыцарь. — Будьте вы прокляты с вашей непогрешимой моралью! Мы солдаты, а это — вражеский город, который взят приступом. Люди продрогли, они измотаны и час назад почти потеряли надежду согреться.
Он показал на Джона Ле Бэйлли, который пинком распахнул дверь и запустил в дом трех ратников, а те погнали на снег затаившееся семейство и прислугу. Затем дом заняла дюжина воительниц из отряда.
Пока они наблюдали за этой драмой, сэр Бесканон выволок из здания Уилфула Убийцу, а дюжина человек с кожаными ведрами пыталась тем временем потушить пожар, который тот устроил.
— Это бессмысленно. Если к Богу мне не воззвать, то я обращусь к вашей человечности, — сказал отец Арно.
— А с чего вы взяли, что во мне есть что-то человеческое? — крикнул ему в лицо Красный Рыцарь. — Вы хотите, чтобы я спасал мир, но ни один невинный не пострадал? Так не бывает. На войне убивают. А теперь прочь с дороги, мне еще нужно запланировать зверства на завтра!
Тоби дождался, пока его господин скроется в доме мэра.
— Он неважно справляется, — сказал Тоби. — Он, между прочим, болен и встревожен — на случай, если вы, джентльмены, не понимаете.
Он выхватил яблоко из корзины у пробегавшего мимо мародера и надкусил. Потом последовал за хозяином.
На рассвете, согревшись за ночь и набрав вдоволь продовольствия, армия возобновила движение.
Разграбленный город, лишившийся припасов и вьючных животных, провожал ее угрюмым молчанием. Горожан не воодушевило даже присутствие их императора.
— Этот город перейдет под вашу опеку, если вы когда-нибудь станете править Фраке, — заметил отец Арно, когда они взяли курс на запад.
— Тогда я совершу для него что-нибудь доброе. Отец, я понимаю, что вы хороший человек, и сам я, кем бы ни казался, себя считаю тоже хорошим. На самом деле я этим горд. Мы, извините, находимся в положении, которого не исправить ни молитвой, ни благородной кавалерийской атакой. А потому оставьте меня в покое, а?
— Никогда, Габриэль, — свирепо улыбнулся отец Арно. — Я никогда, ни за что не оставлю вас в покое.
Красный Рыцарь потер висок, который пульсировал, как после многодневного запоя.
Армия продвигалась на запад со всей скоростью, какая была посильна для двух тысяч измотанных солдат, женщин и вьючных животных.
— Ты поклялся, что он не пойдет через Пеналты, — тихо напомнил Аэскепилес.
Деметрий рассматривал лежавший внизу город.
— Теперь его армия находится между нами и Лоникой, — продолжил Аэскепилес. — Велик ли твой столичный гарнизон?
Деметрий жевал большой палец. Он обкусывал мозоль и глотал ошметки.
— Сукин сын, — проговорил он.
— Догоним его на равнине, — предложил Дариуш. — Путь будет свободным и ровным.
Сэр Кристос мотнул головой в шлеме.
— Мы обескровливаем людей, — сказал он.
— Как и он, — возразил Деметрий. — Они прихватили десяток городских страдиотов, которые попросту сдались при первой возможности. Дезертиров изловили уже почти сотню.
Сэр Кристос тяжко и отрывисто вздохнул, но промолчал.
— Поднять знамя, — приказал Деметрий. — Разведчиков — вперед. И всех истриканцев — вперед. Превратим жизнь узурпатора в ад.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
ХАРНДОН — КОРОЛЕВА
Через четыре дня после Рождества в Харндонский порт прибыли три корабля. На борту главного находился сэр Джеральд Рэндом, который привез весь груз морейских мехов за вычетом только уступок этрусским купцам, а также пятнадцать тонн меда из земель Диких. В сундуки городских этрусских банков поступили тысячи леопардов за счет ссуд, а предпочтения в торговле предметами роскоши претерпели резкое изменение.
Сэр Джеральд был замечен входящим во дворец для передачи королю шкур, меда и золота.
В Смитфилде, на большой рыночной площади за пределами западных городских ворот рабочие начали строить площадку и зрительские трибуны для поистине невиданного турнира. По реке сплавляли лес: огромные бревна просто бросали в воду, и они плыли по Альбину от границы земель Диких.
Меха сэра Джеральда продавались за полновесное серебро: много их досталось харндонским этрускам-купцам, которые заплатили больше, но, без сомнения, знали, как переложить бремя расходов на покупателей. Но поток серебра не иссякал, и, как первое весеннее тепло растапливает снег и приводит в движение замерзшие ручьи, так и оно, серебро, потекло на новый королевский монетный двор, который поразительно напоминал мастерскую мастера Пиэла.
Подмостки были готовы, и Эдмунд начал чеканить серебро, как только прибыл первый груз. За воротами мастера Пиэла стоял на страже целый отряд харндонских ополченцев, у которых, теперь облаченных в доспехи наполовину, поубавилось гордости по сравнению с рождественской ночью. Держать в простое сотню подмастерьев и квалифицированных работников, чтобы они по зиме изображали солдат, было накладно и утомительно, да и мороз не дремал.
Но никто не атаковал новоиспеченный монетный двор, и монеты потекли.
Почти сразу, как только они появились — мешки монет — на рыночных площадях, торговля преобразилась. Они внушали доверие. Они были увесисты.
В них содержалось отменное серебро.
Но если на улицах король восторжествовал, то во дворце ему было не до веселья. Месяцы, последовавшие за Рождеством, прошли чередой поражений и для королевы по мере того, как утроба ее округлялась, а король становился все равнодушнее. Галаада д’Акра арестовали и бросили в башню, хотя всерьез, похоже, никто не подозревал его в убийстве леди Эммоты. Другой королевский оруженосец просто исчез. Одни говорили, что его убили; другие — что он отправился в отцовское поместье, опасаясь за свою жизнь и репутацию.
Оскорбительные наветы множились, и королева начала подумывать, что у нее есть соперница — что король обзавелся любовницей. Такое случалось, и долг требовал от нее игнорировать подобное поведение.
Мириться с соперницами было не в ее характере. Как и с пьесой о вавилонской блуднице, которую разыграли у нее под окнами под хохот Жана де Вральи. И короля. И сэра Рохана, наемные актеры-этруски которого куражились, произнося непроизносимое и распевая неисполнимое.
Леди Альмспенд коротала дни за отработкой мелких герметических приемов и чтением старых бумаг короля — а также трудов его мастера герметизма и других советников. Она твердила, что это захватывающие работы, и постоянно делала пометки, а ее госпожа расхаживала по своим покоям, где без толку прибиралась Диота.
На девятой неделе нового года Дезидерата села за письменный стол, заваленный пыльными документами и свежими записями Ребекки, и взяла чистый пергамент, праздно задавшись вопросом, сколько овец пало жертвой ее переписки.
«Дорогой Рено», — написала она брату, который находился в сотнях лиг — на юге, в Л’Окситане.
Глядя на эти слова, она вспомнила все доводы, которые привела, когда приняла брачное предложение короля Альбы. И ответные реплики брата. Его гнев. Его жажду ссоры.
Обращение к Рено за помощью приведет к необратимым последствиям.
Она рассматривала слова на пергаменте, представляя, как ее достопочтенный брат поднимает своих рыцарей и ведет их на север. Воображая, что ожидает его — западные горы, которые останутся беззащитными против змеев, виверн и худших тварей, какие там так и кишели.
Видя вживую, как он сражается с ее мужем.
Она помусолила кончик пера.
— У вас весь рот в чернилах — что скажут люди? — проворчала Диота.
— Мое чрево уже с дом величиной, женщина. Никто и не посмотрит на меня.
Дезидерате не нравилась беременность. Все ее раздражало, утренняя тошнота угнетала, мочевой пузырь был вечно полон, а хуже всего, что к ней утратили интерес придворные рыцари. Они не обращали на нее внимания. Сплетни сплетнями, а подлинной пыткой оказалась утрата обожания.
