Крылья - Нестеренко Юрий Леонидович (полная версия книги .TXT) 📗
За несколько дней, проведенных среди пришельцев, я, конечно, не могла обучиться ни одному из их языков, но вместе с цифрами уже выучила и их латинский алфавит.
— Здесь c — скорость света, M большое — начальная масса корабля вместе с топливом, a m малое — масса после того, как топливо будет израсходовано, — продолжал объяснять Раджив. — Так вот, отсюда видно, что скорость будет стремиться к световой только тогда, когда отношение массы топлива к массе корабля будет стремиться к бесконечности. Причем учти, что кораблю мало просто разогнаться — ему надо еще затормозить, что качественно не отличается от разгона, а потом снова разогнаться и затормозить на обратном пути. Если мы удовольствуемся максимальной скоростью, скажем, в две трети с, то все это не так страшно — топлива придется взять всего в 25 раз больше, чем весит сам корабль. Тоже, конечно, немало, — улыбнулся Раджив, — но, по крайней мере, это технически реально. Однако с такой скоростью можно летать только к ближайшим звездам. Слишком мало релятивистское сокращение времени, поэтому при более дальних полетах на борту будут проходить десятки и сотни лет. Для достижения же более высоких скоростей отношение масс резко растет — получаются сотни миллионов и миллиарды… Казалось бы, это раз и навсегда хоронит саму идею дальних межзвездных экспедиций. Но выход был найден. Кто сказал, что топливо нужно обязательно везти с собой? Его можно собирать прямо в космосе. Самое распространенное вещество во Вселенной — это водород, и он же пригоден для термоядерной реакции, способной порождать фотоны. Это называется «прямоточный двигатель». Правда, тут тоже далеко не все просто. Космический водород очень разрежен. По сравнению с ним тот разреженный воздух, через который мы летим сейчас, — это гранитная стена. Но подобно тому, как для флаера хватает его плотности на гиперзвуковой скорости, так и для корабля, оборудованного широким раструбом для сбора водорода, хватает его плотности на околосветовых скоростях. Проблема, однако, опять-таки в том, как разогнаться до скорости, на которой прямоточник может работать… И тут пригодился альтернативный проект бестопливного корабля. Идея на самом деле куда более древняя, чем любые человеческие полеты. Тебе ее сформулировать даже проще, чем нашим ученым, ибо для твоего мира бестопливные корабли обыденность.
— Парусники?
— Именно! Только парус наполняется не ветром, которого нет в безвоздушном пространстве, а светом. Помнишь, я говорил, что свет способен производить давление? Имея парус достаточно большой площади, в пустоте можно разгоняться просто за счет света ближайшей звезды. Правда, эффективность паруса резко падает с удалением от звезды вместе с видимой светимостью. Вот если бы свет от звезды не разлетался во все стороны, а шел только в одном направлении, в парус… Именно это и делает разгонный лазер — вращаясь по орбите вокруг звезды и питаясь ее энергией, он посылает направленный, нерассеивающийся мощный луч в парус корабля. Автоматика регулирует направление луча так, чтобы скомпенсировать орбитальное перемещение лазера. На самом деле мы используем все три метода движения. Сначала звездолет разгоняется за счет запаса топлива. Потом двигатель выключается, разгон идет за счет паруса и лазера. По достижении прямоточной скорости парус разворачивается вперед и превращается в заборный конус, а двигатель включается в прямоточном режиме. Сложнее всего торможение при прибытии в новую систему, ведь там нет лазера, а одного лишь запаса топлива и света звезды недостаточно. Приходится выполнять тормозной маневр в гравитационном поле звезды, описывая вокруг нее вытянутую петлю… Ну вот, а потом, пока идет исследование планетной системы, мы производим из местных ресурсов новое топливо и строим на околосолнечной орбите лазер, который поможет нам отправиться дальше. А заодно поможет новой экспедиции, если она прибудет сюда… а также аборигенам, если они дозреют до межзвездных полетов. Так что лийская база — не главный наш вам подарок, — улыбнулся Раджив.
«Не нам, — подумала я, — тем, кто будет после нас». Но вслух ничего не сказала и снова стала смотреть наружу. «Запоминай, — говорила я себе, — больше ты такого никогда не увидишь!» Но запоминать было нечего. Все та же сплошная чернота; лишь время от времени далеко внизу проплывали облака, подсвеченные уже оставшейся у нас за бортом Лийей, да еще реже едва различимой искоркой мерцал какой-нибудь одинокий огонек. Потом появилось бледное голубоватое пятно, бежавшее позади нас; я поняла, что это отражение Лийи в воде. Значит, мы уже пересекли Глар-Цу и летели над океаном…
— Если бы ты был на месте Джорджа, ты бы разрешил мне лететь с вами?
Раджив, похоже, был глубоко погружен в собственные мысли; он чуть вздрогнул, услышав мой внезапный вопрос.
— Думаю, будь я на месте Джорджа, я бы смотрел на жизнь совсем не так, как сейчас, — произнес он. — С его-то биографией…
— А что такого было в его биографии? — заинтересовалась я.
— Он ведь рассказал тебе про Дарвиновский комитет?
— Да, и что?
— Выходит, он не сказал тебе, что был одним из его основателей?
— Вот оно что… — протянула я. — Погоди, но этого же не может быть! Это же было очень давно! Даже с учетом этого вашего сокращения времени… ведь те, в ЕЕЕ-центрах, успели умереть от старости! А Джордж совсем не выглядит стариком!
Раджив вновь посмотрел на меня тем взглядом, что так не понравился мне несколько дней назад, — взглядом, которым здоровый смотрит на безнадежно больного.
— Меня когда-нибудь все-таки накажут за мой болтливый язык, — вздохнул он. — Джордж не сказал тебе, и никто не сказал… и правильно сделали. Но что делать, я не Джордж, я вырос в мире, где не принято иметь секреты… Свобода информации — одна из базовых ценностей. Теперь уж придется договаривать до конца. Нанотехнологии — это почти абсолютная власть над материей, Эйольта. В том числе — и над материей наших тел.
— Ты хочешь сказать, что вы бессмертны?! — прервала я это затянутое вступление.
