Темная Башня - Кинг Стивен (читаем книги txt) 📗
Заговорила шепотом, чтобы не разбудить Роланда: «Это всего лишь светящиеся пятнышки, сладенький, они не причинят тебе вреда. Роланд называет их гобами. Это что-то вроде огней святого Эльма».
Но он понятия не имел, что такое огни святого Эльма; она видела это по неуверенности, читающейся в глазах. Она вновь повторила ему, что огоньки не причинят ему вреда, и действительно, гобы к ним не приблизились. Наоборот, у нее на глазах начали удаляться и вскоре практически все исчезли. Возможно, она отогнала их своими мыслями. Раньше бы она в такое не поверила, но теперь знала, что возможно все.
Патрик начал успокаиваться.
— Почему бы тебе не лечь спать, сладенький? Ты должен отдохнуть, — ей тоже требовался отдых, но она боялась закрыть глаза. Скоро ей предстояло разбудить Роланда, а во сне к ней наверняка явились бы призраки Джейка и Эдди, более испуганные, чем прежде. Снова стали бы убеждать, что она знает что-то важное, тогда как она не знала, не могла знать.
Патрик покачал головой.
— Не спится? Он кивнул.
— Тогда почему бы тебе не порисовать? Рисование всегда его успокаивало.
Патрик улыбнулся, кивнул, тут же направился к Хо-2 за альбомом, осторожными, бесшумными, большими шагами, чтобы не разбудить Роланда. Рисовать Патрику хотелось всегда. Сюзанна догадалась, что и выжил он в подвале Дандело прежде всего потому, что знал: рано или поздно эта мерзкая тварь даст ему альбом и карандаш. «Он — такой же наркоман, как и Эдди, в те давние дни, когда тот прочно сидел на игле, — размышляла она, — только наркотик у него другой — узенькая графитовая линия».
Патрик сел и начал рисовать. Сюзанна продолжала нести вахту, но чувствовала странное покалывание во всем теле, словно от того, что за ней пристально наблюдали. Снова подумала о Мордреде, улыбнулась (улыбка принесла с собой боль: язва все раздувалась и раздувалась). Не Мордред — Патрик. За ней наблюдал Патрик.
Патрик ее рисовал.
Она просидела, не шевелясь двадцать минут, потом ее разобрало любопытство. Для Патрика двадцати минут вполне хватило бы, чтобы нарисовать «Мону Лизу», может, и на фоне базилики святого Павла. И покалывание было каким-то странным, будто причина была не психологическая, а физическая.
Она подошла к Патрику, но тот, с несвойственной ему стеснительностью, прижал альбом к груди. Но при этом хотел, чтобы она посмотрела на рисунок: желание это читалось в его глазах. Собственно, взгляд его переполняла любовь, хотя она подумала, что влюбился он в нарисованную Сюзанну.
— Дай я посмотрю, сладенький, — она взялась рукой за альбом. Но дергать не собиралась, даже если ему того и хотелось. Художник — он, вот и право решать, показывать свое творение или нет, принадлежало только ему. — Пожалуйста?
Еще с мгновение он прижимал альбом к груди. Потом, застенчиво, отведя глаза, отпустил. Она повернула альбом рисунком к себе, посмотрела. У нее перехватило дыхание, до того хорош был рисунок. Большие глаза. Высокие скулы, про которые ее отец говорил: «Эти сокровища Эфиопии». Полные губы, которые так любил целовать Эдди. Эта была она, такая же, как в жизни… но было и что-то, помимо нее. Сюзанна бы никогда не поверила, что любовь могла так ярко сиять в совершенной наготе в линиях карандаша, но она сияла, ты говоришь правильно, ты говоришь так правильно; любовь мальчика к женщине, которая спасла его, которая вытащила из черной дыры, где он наверняка бы и умер. Любовь к ней, как к матери, любовь к ней, как к женщине.
— Патрик, это божественно! — воскликнула она.
Он озабоченно посмотрел на нее. С сомнением. «Действительно?» — спрашивали его глаза, и она осознала, что только он, бедный Патрик, который жил со своим талантом всю жизнь и воспринимал его, как должное, мог сомневаться в удивительной красоте своих творений. Рисование доставляло ему радость; это он знал всегда. А вот то, что его рисунки могли радовать других… к этому еще предстояло привыкнуть. Она вновь задалась вопросом, а сколько времени Патрик провел у Дандело, как вообще эта злобная тварь наткнулась на Патрика? Решила, что этого ей никогда не узнать. А пока следовало убедить его в собственном таланте.
— Да, да, это божественно, — повторила она. — Ты прекрасный художник, Патрик. Когда я смотрю на этот рисунок, мне сразу становится хорошо.
Вот тут он забыл о том, что должен сцеплять зубы. И улыбка его, с языком или без оного, была такой чудесной, что Сюзанна могла бы наслаждаться ей вечно. От этой улыбки все ее страхи и тревоги стали маленькими и глупыми.
— Могу я оставить его у себя?
Патрик с жаром кивнул. Сделал движение рукой, словно вырывая лист, потом указал на нее. «Да! Вырви его! Возьми! Оставь себе!»
И она уже собралась вырвать лист, потом передумала. Его любовь (и его карандаш) превратили ее в красавицу. Единственно, что портило красоту — черная болячка под нижней губой. Она повернула рисунок к Патрику, постучала пальцем по нарисованной болячке, потом коснулась настоящей. Поморщилась. Даже легкое прикосновение причиняло боль.
— Это единственное, что огорчает.
Он пожал плечами, развел руками, и она не могла не рассмеяться. Смеялась тихо, чтобы не разбудить Роланда, но да, смеялась. На ум пришла фраза из какого-то старого фильма: «Я рисую то, что вижу».
Но ведь это рисовать не обязательно, и внезапно ей пришла в голову мысль, что он может разобраться с этой отвратительной, доставляющей боль язвой. Во всяком случае, с той, что существовала на бумаге.
«И тогда она будет моим близнецом, — мечтательно подумала Сюзанна. — Моей лучшей половиной; моей красивой сестрой-бли…»
Внезапно она поняла.
Все? Поняла все?
Да, много позже, подумав об этом, решила, что да. Конечно, речь не могла идти о связанных умозаключениях, которые можно записать на бумаге: если а + в = с, тогда с — в = а, и с — а = в, но да, она поняла все. Не удивительно, что Эдди-из-сна и Джейк-из-сна так тревожились и, пожалуй, даже злились. Это же было столь очевидно.
Патрик ее не рисовал — «извлекал».
И «извлекали» ее не в первый раз.
Роланд «извлек» ее в свой мир… с помощью магии.
Эдди «извлек» ее для себя с помощью любви.
Как и Джейк.
Святой Боже, она провела в этом мире так много времени, столько пережила, не зная, что такое ка-тет, что означает это слово? Ка-тет — семья.
Ка-тет — любовь.
Нарисовать — создать рисунок карандашом, может углем.
«Извлечь» — пленить, принудить, подтянуть к себе. Заставить выйти из собственного я.
Патрик действительно не просто нарисовал ее. Создал двойника, только на бумаге. И теперь… что теперь?
«А теперь он — мой маг», — подумала Сюзанна/Одетта/Детта, и полезла за стеклянной банкой, точно зная, что она собирается делать и почему.
Когда она протянула Патрику альбом, не вырвав лист со своим изображением, на его лице отразилось горькое разочарование.
— Нет, нет, — успокоила она его голосом всех трех. — Я только хочу, чтобы ты кое-что сделал до того, как возьму этот рисунок, на котором я такая красивая, такая очаровательная, такая желанная. А потом вечно буду хранить его и знать, какой я была в этом где, в этом когда.
Она протянула Патрику один из розовых резиновых цилиндров, теперь понимая, почему Дандело отрезал их. У него были на то веские причины.
Патрик взял ластик, повертел его в пальцах, хмурясь, словно никогда не видел раньше. Но Сюзанна точно знала, что видел, да только сколь давно, сколько лет тому назад? Как близко он подошел к тому, чтобы уничтожить своего мучителя, раз и навсегда? И почему тогда Дандело просто его не убил?
Патрик в недоумении смотрел на нее. На глазах навернулись слезы.
Сюзанна присела рядом с ним, указала на черную болячку на рисунке. Затем аккуратно сжала пальцами запястье Патрика и повела его руку к бумаге. Поначалу он сопротивлялся, потом позволил Сюзанне управлять его рукой.
Она подумала о тени на земле, которая оказалась совсем не тенью, а стадом крупных, мохнатых животных, которых Роланд назвал банноками. Подумала о том, как смогла унюхать пыль, когда Патрик начал рисовать пыль. И подумала, как Патрик рисовал стадо: когда он нарисовал его ближе, чем оно было на самом деле (право художника, и мы все говорим спасибо), оно действительно стало выглядеть так, будто находится ближе. Она вспомнила свои мысли о том, что ее глаза просто лучше приспособились, и теперь могла только поражаться собственной глупости.
