Темная Башня - Кинг Стивен (читаем книги txt) 📗
— Долгих дней и приятных ночей, Билл, — сказал она ему. — Пусть у тебя все будет хорошо, мы все так говорим.
— Спасибо, мадам, — он опустил ее на землю. — Я говорю спа… я говорю спа… спа… — Уииип! Он сильно стукнул себя по голове. — Я говорю, спасибо вам, — пауза. — Заикание я поправил, все правильно, но, как я, возможно, говорил вам, я не начисто лишен эмоций.
Патрик удивил их, отшагав почти четыре часа рядом со скутером Сюзанны, прежде чем устал и забрался на Хо-2. Они прислушивались, не раздастся ли гудок, извещающий о том, что Билл увидел Мордреда (или его засекли приборы Федерального аванпоста), но не услышали его, хотя ветер дул им в спину. К закату они миновали зону сплошного снежного покрова. Теперь шли практически по равнине, отбрасывая длинные-предлинные тени.
Когда они, наконец, остановились на ночлег, Ролан собрал достаточно дров для костра, а Патрик, который заснул в повозке, проснулся с тем, чтобы съесть огромную порцию венских сосисок с тушеной фасолью. (Сюзанна, наблюдая, как бобы исчезают в лишенном языка рте Патрика, напомнила себе, что нужно потеплее укутать его, когда сама ляжет спать). Она и Ыш ели с аппетитом, а вот Роланд едва притронулся к еде.
После обеда Патрик взял альбом, собрался рисовать, хмурясь, посмотрел на карандаш, протянул руку к Сюзанне. Она знала, что ему нужно, и достала стеклянную банку из маленького мешка для всяких мелочей, который висел у нее на плече. В банке лежала единственная точилка для карандашей, которую она держала у себя, потому что боялась, что Патрик ее потеряет. Конечно, Роланд мог бы затачивать ему карандаш ножом, но это сказалось бы на качестве острия. Сюзанна отвернула крышку, высыпала на ладонь ластики, скрепки и требуемый предмет. Передала его Патрику, который буквально в два оборота заточил карандаш, вернул Сюзанне точилку и тут же принялся за работу. Какие-то мгновения она смотрела на розовые ластики, вновь задумавшись, а почему Дандело решил их отрезать. Чтобы подразнить юношу? Если так, то его замысел не удался. По прошествию лет, когда импульсы от мозга к кончикам пальцев будут передаваться не столь быстро и точно (каналы связи зашлакуются), когда его несомненный талант будет реализоваться не только в рисунках, ему, возможно, и понадобятся ластики. Но пока даже ошибки становились шедевром.
Рисовал он недолго. Когда Сюзанна увидела, как он клюет носом над альбомом в оранжевом отсвете скатившегося за горизонт солнца, она вытащила альбом из несопротивляющихся пальцев, уложила юношу на повозку (стоявшую ровно, поскольку ее передняя часть опиралась на торчащий из земли валун), укрыла шкурами, поцеловала в щеку.
Сонный, Патрик протянул руку и коснулся болячки под нижней губой Сюзанны. Она скривилась, но не отдернула голову. Язву снова накрыла плотная корка, но любое прикосновение причиняло боль. Чего там, в эти дни даже попытка улыбнуться отдавалась болью. Рука упала, Патрик уснул.
Небо усыпали звезды. Роланд с жадностью разглядывал их.
— Что ты видишь? — спросила она его.
— А что видишь ты? — ответил он вопросом. Сюзанна оглядела сверкающий звездами небосвод.
— Ну, вот Старая Звезда и Древняя Матерь, но они, похоже, сдвинулись к западу. А это… Боже ты мой! — она положила руки на заросшие щетиной щеки (настоящей бороды у Роланда не было, только трехдневная щетина) и повернула его голову. — Его там не было, когда мы уходили от Западного моря, я знаю, что не было. Это созвездие из нашего мира Роланд, мы называем его Большая Медведица.
Он кивнул.
— Когда-то, согласно древнейшим книгам из библиотеки моего отца, оно сияло на небе и в нашем мире. Ковш Лидии, так оно называлось. И теперь оно появилось вновь, — улыбаясь, он повернулся к Сюзанне. — Еще один признак жизни и возрождения. Как, должно быть, противно Алому Королю смотреть на небо со своего балкона и видеть, что оно появилось вновь.
Вскоре Сюзанна заснула. И увидела сон.
Она в Центральном парке, под ярко-серым небом, с которого вновь планируют первые редкие снежинки. Неподалеку поют не «Молчаливую ночь» и не «Что это за дитя», но песню Риса:
Сюзанна снимает шапочку, опасаясь, что та каким-то образом изменится, но нет, на шапочке по-прежнему вышито «СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА!» и
(тут никаких близнецов)
она успокаивается.
Оглядывается, и вот они, Эдди и Джейк, улыбаются ей. Оба с непокрытыми головами; она забрала их шапочки. Соединила их шапочки в одну.
На Эдди фуфайка с надписью: «Я ПЬЮ НОЗЗ-А-ЛА».
На Джейке фуфайка с надписью «Я ЕЗЖУ НА „ТАКУРО СПИРИТ“.
В этом для нее нет ничего нового. А вот то, что она видит у них за спиной, неподалеку от въезда для карет со стороны Пятой авеню, для нее в новинку. Речь идет о двери, высотой примерно в шесть с половиной футов, из прочного железного дерева, как представляется на первый взгляд. Ручка у двери из литого золота, на ней гравировка, которую леди-стрелок узнает: две скрещенных карандаша. «Эберхард-Фабер» №2, в этом она не сомневается. Со срезанными ластиками.
Эдди протягивает ей чашку горячего шоколада. Со сливками поверху, присыпанными мускатным орехом. «Эй, — говорит он, — я принес тебе горячий шоколад».
Она не обращает внимания на протянутую ей чашку. Во все глаза смотрит на дверь.
— Такие же стояли на берегу, не правда ли? — спрашивает она.
— Да, — отвечает Эдди.
— Да, — вторит ему Джейк.
— Ты сообразишь, что к чему, — говорят они хором, улыбаются друг другу, очень довольные.
Она проходит мимо них. На тех дверях, через которые «извлекал» их Роланд, были надписи: «ПЛЕННИК», «ГОСПОЖА ТЕНЕЙ» и «ТОЛКАЧ». На этой — символы
, а ниже надпись:
ХУДОЖНИК
Она поворачивается к Эдди и Джейку, но их уже нет. Центрального парка тоже нет.
Она смотрит на развалины Луда, на бесплодные земли. Холодный, горький ветерок доносит слова: «Время почти истекло… Поторопись…»
Проснулась она в панике, думая: «Я должна его покинуть… и будет лучше, если я сделаю это до того, как Темная Башня покажется на горизонте. Но куда я пойду? И как смогу оставить его, если ему предстоит схватиться с Мордредом и Алым Королем, а рядом с ним останется только Патрик?»
Последняя мысль перекинула мостик к печальному выводу: если дело дойдет до драки, от Ыша пользы Роланду будет куда больше, чем от Патрика. Ушастик-путаник не раз и не два доказывал свою храбрость и мог бы по праву носить титул стрелка, будь у него револьвер и рука, которая могла бы его держать. Патрик же… Патрик был… ну, стрелял карандашом. Стрелял быстрее молнии, да только «Эберхард-Фабер» едва ли кого мог убить, разве что очень уж остро заточенный.
Она села. Роланд, который нес вахту, привалившись к скутеру с дальней стороны, не заметил, что она проснулась. Она и не хотела, чтобы он заметил. Потому что начал бы задавать вопросы. Снова легла, укрылась шкурами, подумала об их первой охоте. Вспомнила, как олень-одногодок развернулся и побежал на нее, как она обезглавила его орисой. Вспомнила посвист, разносящийся по морозному воздуху, который издавал в полете выступ на обратной стороне тарелки, очень похожий на точилку для карандашей Патрика. Подумала, что ее разум пытается найти какую-то связь, но слишком устала, что понять, что и как тут можно связать. А может, она слишком уж старалась найти эту связь. Если так, что же ей с этим делать?
Одно она знала точно, с того времени, как побывала в Калье Брин Стерджис. Символы на двери, которая вдруг возникла в Центральном парке, означали: «НЕНАЙДЕННАЯ».
«Время почти истекло. Поторопись».
