Право сильного - Горъ Василий (бесплатные полные книги .txt) 📗
'Потому, что Гогнар и его побратимы делают все, чтобы твои мечты о Великой Степи не остались мечтами…' — едко напомнила память. И заставила задуматься о будущем. Впрочем, ненадолго: не успел Алван представить себе карту Диенна, виденную в юрте эрдэгэ, и представить, сколько времени и сил потребуется его терменам, чтобы захватить все эти земли, как со стороны леса раздался хорошо знакомый рык Дэзири-шо!
В первое мгновение Алван не поверил собственным ушам, так как прекрасно знал, что боевой кот Субэдэ-бали предпочитает охотиться в степи. Но когда рык повторился еще дважды, скользнул к ближайшему телохранителю, жестом приказал сцепить пальцы и, наступив в получившееся стремя правым сапогом, оказался на полкорпуса выше моря человеческих голов.
Увы, даже с такой высоты увидеть что-либо, кроме крыш юрт и самых верхушек небольшой рощицы, расположенной на полпути к лесу, было невозможно. Поэтому он спрыгнул на землю, повернулся ко второму телохранителю, чтобы потребовать привести лошадь, но вдруг увидел окаменевшее лицо сына Алоя и застыл…
…Слух о том, что эрдэгэ говорит с Субэдэ-бали, разлетелся по стойбищу в считанные мгновения: сердце Алвана ударило в грудную клетку от силы раз сто, а вокруг уже стояла мертвая тишина, а на лицах ближайших воинов застыло выражение благоговения.
'Иди и возьми…' — мысленно повторил берз слова, некогда сказанные ему Гогнаром, затем вспомнил о необходимости держать лицо и, приосанившись, превратился в статую…
…То, что сын Алоя именно беседует, а не просто внимает, было понятно без всяких слов: первые несколько минут 'разговора' его брови то и дело сдвигались к переносице, а ноздри гневно раздувались. Чуть позже на скулах эрдэгэ заиграли желваки, в уголках глаз появились морщинки, а пальцы с силой сжали рукоять меча. Ну, а когда на лбу Гогнара выступили капельки пота, а кадык несколько раз дернулся вверх-вниз, Алвана, доселе не представлявшего, что Субэдэ-бали можно возражать, ощутимо затрясло. И как раз в этот момент эрдэгэ покорно склонил голову, затем стукнул себя в грудь кулаком и открыл глаза.
Несколько долгих-предолгих мгновений, пока лайши пытался понять, где находится, Алван с трудом, но сдерживал бьющую его нервную дрожь, а когда беловолосый нашел его взгляд и криво усмехнулся, понял, что Первый Меч Степи чем-то сильно разгневан.
Так оно, собственно, и оказалось — вытерев со лба капельки пота, Гогнар с хрустом сжал кулаки и негромко сообщил:
— Субэдэ-бали недоволен…
— Чем?! — вырвалось у кого-то из молодых Вайзаров.
— На все наши стойбища — всего пара Кругов. Тренируются и оттачивают свои навыки десятки, если не единицы. Зато добрая треть воинов ночует не в юртах, а в теплых каменных домах, спит не на кошме, а на перинах из лебяжьего пуха, достает сабли из ножен не для того, чтобы поразить врага или чему-то научиться, а чтобы покрасоваться перед своими рабынями…
После этих слов эрдэгэ сделал небольшую паузу и, на миг вскинув взгляд к небесам, продолжил говорить. Но Алван, увидевший ту вереницу чувств, которые в этот момент промелькнули в глазах лайши, вдруг понял, что слова о недовольстве Субэдэ-бали были преуменьшением: на самом деле Первый Меч Степи пребывал в бешенстве! И лишь стараниями Гогнара сорвал свою злость не на Алване и его терменах, а на своем сыне!
— …и я говорю ЕГО словами: 'Если вы, только-только выбравшиеся за пределы Степи и почувствовавшие вкус побед, уже уподобились изнеженным лайши, то что с вами станет потом, когда под ноги ваших коней ляжет не одно королевство, а весь Диенн?!'
Представлять описанную картину не хотелось, поэтому Алван склонил голову в жесте признания вины и глухо спросил:
— Чего хочет Субэдэ-бали?
Гогнар, мазнув по нему взглядом, неторопливо оглядел ближайших воинов, а затем состроил такое лицо, как будто никак не мог смириться с тем, что собирался сказать:
— Он хотел забыть. О нас. Надолго. Но… все-таки решил дать нам еще одну возможность доказать, что в жилах ерзидов течет не болотная жижа, а кровь Первого Меча Степи!
'Он хотел забыть. Но ты его уговорил. Не испугавшись отцовского гнева…' — мысленно уточнил берз. И в знак благодарности прижал к груди правый кулак.
Гогнар понял. А воины — нет: решив, что этот жест — подтверждение клятвы, данной берзом самому себе, они тоже закрыли глаза и, что-то там пообещав, тоже громыхнули кулаками по нагрудникам.
— Что мы должны сделать? — дождавшись, пока отзвучат последние удары, негромко поинтересовался Алван.
— Саблю, не покидающую ножны, съедает ржа. Воинов, не встающих из-за айнура — лень. Поэтому завтра ты поведешь свои термены на восход…
— А…
— Устрой сонтэ-лоор. Прямо сейчас… — как обычно, отвечая на еще не заданный вопрос, сказал Гогнар. И, словно к чему-то прислушиваясь, уверенно добавил: — Жертвы будут приняты благосклонно…
Глава 11 Аурон Утерс, граф Вэлш
…Если восточная часть Элиреи жила сравнительно спокойно, то уже на подъезде к Оршу стало заметно, что королевство готовится к войне. Нет, черных вымпелов на надвратных башнях еще не было, зато все остальные признаки готовности к появлению врага были налицо: растительность, успевшая вырасти поблизости от городских стен, была нещадно вырублена, сами стены приведены в порядок, а стража, бодрая, злая и вооруженная до зубов, встречала гостей города не перед воротами, а в сотне шагов перед ними. Дабы, в случае чего, воины, дежурящие на барбаканах, успели уронить герсу и захлопнуть тяжеленные створки.
Процесс досмотра желающих попасть в город тоже претерпел существенные изменения: теперь досматривались не только телеги и подозрительные лица, но и кареты дворян, их возки с вещами, а так же все совершеннолетние мужчины без исключения. Причем досматривались не абы как, а крайне добросовестно: стража, получившая подробные инструкции, обращала внимание на каждый мозоль на ладонях, на все колюще-режущее и даже на стать. Не остались без дел и мытари — теперь они записывали не только имена, клички и суммы, заплаченные за проход или проезд, но и особые приметы, а так же названия постоялых дворов, где гости города собирались остановиться.
Естественно, с таким подходом к досмотру пропускная способность постов значительно упала, и на специально огороженных площадках в полутора-двух перестрелах от стен постепенно возникли чуть ли не целые полевые лагеря. Что творилось в них, не скажу — не видел. Но с большой долей уверенности могу сказать, что и они не остались без присмотра.
Тратить время на въезд и выезд в города, тем более, с такими порядками, мы, конечно же, не стали. Однако не поинтересоваться тем, что творится внутри их стен, я не смог. И расспросил первого попавшегося стражника. Оказалось, что и там поддерживался порядок: по улицам и подворотням днем и ночью ходили патрули, площади перед воротами, боевые ходы, ведущие на стены, казармы, склады и колодцы тщательно охранялись, а любой подозрительный шум вызывал незамедлительную реакцию.
Кстати, стражник, рассказывавший о введенных мерах безопасности, коснулся не только положительных, но и отрицательных последствий. По его словам, на городских рынках и в лавках значительно выросли цены на продукты, одежду и оружие, мест на постоялых дворах нельзя было найти даже при очень большом желании, а от круглосуточного звона кузнечных молотов, визга пил и тюканья топоров народ стал нервным и злым.
О том, что дорожает все и вся, а на постоялых дворах забиты даже сеновалы, я знал и без него, так как уже имел грустный опыт выбивания места для ночевки для себя и своих людей и регулярно платил за ужины и завтраки. А вот понять, почему народ бесится от шума больше, чем от повышения цен, так и не смог. Впрочем, в тот момент мне было не до таких мелочей, поэтому отряд сразу же двинулся дальше.
Дорога от Орша до Китца оказалась забита стадами, перегоняемыми на восток: раз пять-шесть за световой день мы упирались в бескрайние моря из мычащих, блеющих или ржущих животных и тратили по часу-полтора, чтобы пробиться к противоположному берегу. Кроме этого, наше движение замедляли конные разъезды, попадавшиеся чуть ли не каждые час-полтора, и купеческие обозы. Первые, даже заметив, что группа воинов, передвигающаяся 'пешим по конному', одета в цвета Утерсов, ощетинивались копьями и требовали остановиться. И разрешали нам продолжать движение, только удостоверившись в том, что я — действительно граф Аурон. А вторые, как правило, занимающие всю ширину дороги, принимались бестолково суетиться, и вместо того, чтобы пропустить нас мимо, вынуждали съезжать или сбегать на обочину.
