Псы, стерегущие мир - Игнатушин Алексей (полные книги txt) 📗
Глава восьмая
В избе устраивались долго. Гридни охали при каждом движении, поэтому отроки подогрели воды для целебного взвара. Хозяин любезно дал берестяные ковшики. Стрый ехидно поглядывал на витязей, что процеживали питье, как ослы негодную воду. Отроки примостились на лавке, взгляды их притягивал сложенный в углу хлопотун.
Буслай допил взвар, осмотрел кольчугу и, увидев порванные кольца, выдохнул разочарованно:
– Крепок, скотина!
Лют кивнул с кислой миной.
Стрый глянул на лицо хозяина, странно безбородое, без намека на щетину. Если бы не брови, то можно было заподозрить в нем ведьмака.
– Прости, что беспокоим.
Хозяин отмахнулся, заговорил часто, как дробь ливня по крыше:
– Что вы, добрые люди, это я вам по гроб жизни обязан, да и селяне тоже. Благодарю, что от напасти спасли.
Он понурил голову и опустил уголки губ:
– Правда, мне от этого не легче. Не хлопотун, так селяне прибьют.
Стрый спросил с интересом:
– Почто так?
– Бедовик я. Беды постоянно притягиваю, а стоит кому оказаться рядом, так и к ним липнет горе. Деревенские уверены, что колдун из-за меня явился.
Воевода хмыкнул:
– Сам как думаешь?
Хозяин вздохнул горестно, махнул рукой.
Буслай выслушал болтовню бедовика, пригладил ладонью усы-подкову, пряча усмешку. Лют безучастно прикрыл глаза и мерно засопел. Ждан переглянулся с Савкой. В глазах отроков мелькнул страх, даже дыхание задержали: мало ли что вдохнут в бедовом жилище!
С мягким шорохом опустив на лавку железную рубашку, Буслай сладко повел плечами и спросил, давя зевоту:
– Хозяин, как тебя… Нежелан, найдется что постелить?
Бедовик истово закивал и кинулся в угол, к ларю. Крышка открылась с противным скрипом. Стрый сделал знак отрокам, и те с опаской помогли достать мягкие шкуры. После Ждан отправился за дверью, кое-как пристроил в проеме – осталась щелища в пол-ладони.
Нежелан хотел уступить печь воеводе, но могучан возлег на полу, заполнив полгорницы. Витязи улеглись на лавках, хозяин – на печи, отроки – неподалеку от Стрыя.
Лучины гасли – в темноте слабо тлели красные огоньки не крупнее обрезка ногтя. Гости наполнили избу мерным сапом, лишь на печи беспокойно шуршали одеялами, да отроки, клацая зубами, вглядывались до рези в глазах в угол с мертвым хлопотуном и зажимали в кулаках обереги.
Грохот ударов в ставни прозвучал противно, гнусно. Благостная дрема исчезла, как наледь под потоком кипятка. Нежелан распахнул глаза, с испугом посмотрел на вооруженных людей, стоящих посреди избы.
– Отворяй, собака!
Нежелан ощутил твердый взгляд трех оружных мужчин, сполз с печи. Отроки воинственно сжимали дубинки, выдвинув челюсти до упора. В избе сумрачно, края окон проткнуты бледными лучами, труп колдуна в углу похож на тюк тряпок. Отроки глянули на скрюченного хлопотуна, опустили руки и передернули плечами.
Стрый обратился к хозяину:
– Ты пойдешь первым или нам разогнать мужичье?
Нежелан вздохнул, мотнул головой:
– Не надо, а то кинутся с перепугу, а вы порубите.
Бедовик приоделся, проскрипел половицами и легким толчком опрокинул дверь. Нежелан шагнул на улицу.
Гомон стих на миг, бедовик поздоровался с «добрыми людьми», затем толпа взорвалась бранью:
– Хватай его!
– Бей душегуба!
– Прошка, иди домой!
В проем ворвался испуганный вскрик Нежелана, сочные хряски дреколья по телу. Толпа приветила боль криками радости.
– Он приютил нас, надо помочь, – сказал Лют встревоженно.
Буслай заметил ехидно:
– А хлопотуна кто приголубил?
– Он на нас напал, себя защищали, не его, – возразил Лют.
Стрый сказал командным тоном:
– Лют, Буслай.
Гридни отложили оружие, отроки со вздохами разочарования расстались с булавами и подались вслед за витязями к двери.
Деревенщина не сразу заметила пришлых. Сперва они не обращали внимания на падающих, неотрывно глядя на окровавленное лицо Нежелана. Затем вместо беспомощного бедовика появился бородач с дубинкой, лихо швыряющий мужиков, ему ловко помогал муж с усами подковой.
Толпа на миг опешила, попятилась, опустила колья.
– Кто вы? – спросили самые сообразительные.
Пока гридни думали, как ответить половчее, селянин с разбитым носом поднялся с земли и яростно высморкался красными соплями. Налитыми кровью глазами он с ненавистью пробуравил пришлых:
– Что стоите, дурни? Ублюдок вызвал подмогу из Пекла! Бей их!
Толпа в едином порыве бросилась на чужаков, с протяжным свистом рассекая воздух кольями. Гридни завертелись, как белки у ограбленных медведем кладовых, ныряли под удары, булавами отшибали колья, впечатывали их в оскаленные хари.
Захлопали крыльями ранние птахи, напуганные стонами, ругательствами, жутковатым хряском дерева о плоть. Мужичье отлетало с воплями, в воздухе дробились красные капли, зубы в тусклой пелене рассвета разлетались комками серой соли.
Гридням тоже досталось: рубашка на плече Люта порвана, кожа в прорехе нездорово побагровела, Буслай тряс ушибленной кистью.
Натиск толпы ослаб. Многие сплевывали в траву темные сгустки, обломки зубов, шатаясь, уходили прочь от схватки.
К уходившим подлетали супружницы с белыми лицами, кудахтали, как куры, и тащили мужей к домам. Но местный заводила раззявил щербатый рот и воспламенил угасший было боевой дух:
– Тащи вилы, щас нечистые попляшут!
Лют буркнул обиженно:
– На себя посмотри, чумазый!
Откуда ни возьмись в руках мужиков оказались вилы, топоры. Колья отбросили, в глазах появилась жажда крови. Гридни переглянулись: придется разить насмерть.
Стрый со вздохом покинул наблюдательный пост у порога Нежелановой избы. Ступеньки под весом могучана пронзительно скрипнули.
– Косорукие, – пробормотал воевода, – даже с мужичьем справиться не могут.
По деревне прокатился грозный раскатистый рык, и озверелая толпа испуганно смолкла. Кто-то выронил оружие, кому-то обух сплющил пальцы, но тот даже не охнул. Умолкли звуки: петухи, готовые заорать извечное, порскнули за курятники, притаились в бурьяне; смолкли бабы; лишь в дальней избе раздался детский плач.
– А ну стой! – повторил Стрый тише. – Бросай дрыны, будем говорить.
Топорища и черенки глухо попадали на землю. Мужики почесали затылки, переглянулись. Старший, детина с окровавленной бородой, спросил несмело:
– Ты кто будешь, боярин?
Стрый подошел к гридням. За спинами коленопреклоненный бедовик ладонью размазывал юшку по безбородому лицу. Могучан глянул на притихшую толпу:
– Я воевода, мил человек, из соседнего княжества.
Мужики зашептались взволнованно. Лют брезгливо поморщился: деревенские и знать не знали о соседнем княжестве; наверное, кроме деревни, и жилых мест не ведали; мир для них – улица с десятком домов, стена леса да огороды.
Староста хлюпнул носом, оглянулся на соседей, будто почерпнул сил для разговора, и продолжил более уверенно:
– А почто людей другого князя бьешь? Так нельзя.
Кустистые заросли на лице воеводы раздвинулись, даже в неярком свете зари зубы блеснули хищно, пугающе. Толпа невольно подалась назад.
– Вас не тронул и пальцем, неча возводить напраслину. А ты почему чинишь произвол, людей подбиваешь на убийство?
Староста не смутился, наоборот: глаза полыхнули радостно, плечи раздались в стороны, – и он заговорил с осознанием правоты:
– Дык как не прибить гадину, что несчастья приваживает? От него одни беды: неурожай, засуха, морозы трескучие, да еще хлопотуна навел. Мы ночью едва со страха не померли, так выл, вражина! Диво, что никого не заграбастал.
Стрый улыбнулся довольно и махнул отрокам. Те с неохотой принесли на дрожащих руках хлопотуна. Сложенное тело бухнулось оземь оскаленным лицом кверху.
Селяне ахнули в голос, бабы испарились с улицы, по деревне прокатился перестук закрываемых дверей и ставень. Староста побледнел. По его горлу прошел комок, застрял в середине, нехотя канул вниз.
