Жнецы Страданий - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" (читать хорошую книгу .TXT) 📗
— Выпороть.
Лесана не сразу сообразила, что эти слова относятся к ней.
Две пары сильных рук подхватили ослушницу и поволокли к столбам, врытым вдоль крепостных стен. А потом разбуянившуюся и орущую девку привязали к одному из них и высекли так, что драить нужники она смогла еще очень не скоро.
В тесной землянке было сыро и полутемно. Только чадила лучинка, освещая убогое убранство жилища: несколько лавок и очаг, на потрепанной шкуре возле которого играли дети. Трое малышей возились с лыковыми куклами, негромко разговаривая на разные голоса.
Молодая женщина, сидевшая у тускло горящей лучины, сучила пряжу. У нее было бледное осунувшееся лицо и длинные, убранные в две косы волосы.
Хлопнула дверь. От сквозняка застучали, стукнувшись друг о дружку, подвешенные к матице обереги. Старые, деревянные, они давно утратили охранительную силу, и держали их здесь только как память… память о защите, о спокойной сытой жизни. Пряха вскинула голову. Во взгляде темных глаз застыл испуг.
В землянку спустился мужчина. Он был невысок, но широкоплеч, а одет так же — бедно, почти нище.
— Собирайтесь, — сказал вошедший.
Обитательница убогого жилища поднялась с лавки, роняя веретено и глядя на мужчину с жалобной обреченностью.
— Опять?
— Надо. Детей одевай.
Женщина снова села и ладонями закрыла лицо. Голос ее из-под пальцев звучал глухо:
— Да когда же это все закончится, Сдевой? Когда? Ребятишки, вон, совсем от голода прозрачные…
— Прозрачные — не мертвые, — жестко обрубил вошедший. — Собирайтесь. Оборотни окрест шалят. Дичь распугали всю. Голодно тут скоро будет. И опасно.
Женщина торопливо зашарила руками под лавкой, доставая берестяной туес.
Мужчина тем временем поднял с полу меньшого мальчика и подхватил тяжелый короб за лямку.
— А Дивен где? — спросила женщина, снимая длинной палкой обереги с матицы.
— Дивен следующим днем нас нагонит. Беги посестру торопи.
Женщина сняла обереги и вдруг обернулась к мужчине.
— Сдевой… устала я… сил нет. Ребятишек, вон, от голода шатает, да и болеют они постоянно. Далеко ли уйдут? Дивен говорил — выкарабкаемся, а ты посмотри.
И она обвела худой рукой склоненные над куклами головенки детей. Малыши и впрямь были малы для своего возраста, а под глазами у каждого залегали черные тени.
— У молодшей, вон, веснушки аж черными кажутся…
— Дивен сказал, значит выкарабкаемся. А ты терпи. Доля такая. Иной нет.
Она вдруг заплакала, уткнувшись лицом в смятый угол платка, который поспешно накинула на голову.
Мужчина вздохнул и притянул несчастную к себе:
— Не плачь.
Следом за женщиной заревели и дети. Через несколько мгновений в землянке стоял дружный вой. Сдевой вздохнул, но в этом вздохе не было досады, только безграничная усталость и… беспомощность.
— Надо идти, — повторил он. — Надо. Опасно тут. Ступай, торопи посестру. Пусть тоже собираются. Ива…
Она вскинулась, когда он позвал ее по имени, подняла заплаканные глаза.
— Я люблю тебя. Но от оборотней надо уходить.
Ива кивнула. Она знала, что он прав.
Как ни казалась мрачна в своей неприступности и замшелой древности Цитадель, но все же была в ней одна башня, где тяжесть стен не так давила на плечи. В солнечные дни даже блазнилось, что среди зябкой сырости нет-нет, а пробивается сюда жаркое лето. Это была башня, которую называли, как и все в Цитадели, просто — Башня целителей. Здесь обучались те, кто постигал таинство лекарства.
Когда Айлиша впервые тут оказалась, ей на миг померещилось, будто она очутилась посреди заливного луга. Как одуряюще здесь пахло травами! Словно на покосе, в поле, когда собирались ворошить сено.
Прикрыв глаза, девушка вдыхала сладкий запах, и казалось, будто вот-вот раздадутся рядом веселые голоса подруг, смех и крики. Жаль, что эти сладкие грезы развеял сердитый окрик Майрико: «Ну, чего встала как просватанная, я за тебя, что ли, сушеницу перебирать буду?» Ох. Сколько она на сию пору этой самой сушеницы, подорожника, мать-и-мачехи, пустырника и чистотела перебрала, не сосчитать.
Однако юная целительница не роптала. Скромной деревенской травнице наука была в радость, потому и давалась легко. Где еще узнала бы она столько тайн и секретов? И по сей день с замиранием сердца вспоминался тот миг, когда в доме старосты крефф признала в ней Дар. Сколько ночей до этого девушка лежала без сна, мечтая, чтобы ее умение лечить скотину не оказалось пустым наитием, какое бывает у обычных знахарок! Как хотела попасть в Цитадель! Сколько вечеров вместо посиделок с подругами провела возле старой Орсаны, слушая лекарку, перенимая от нее вежество. А теперь — смешно вспомнить те уроки, которые тогда казались откровением. Теперь-то Айлиша умела и знала столько всего, сколько Орсане и не снилось.
Ради этих знаний выученица Майрико готова была терпеть и разлуку с домом, и суровость своего креффа, и строгое послушание. Все готова была терпеть! Лишь бы раскрыть тайны земли и трав, лишь бы постичь глубину своего Дара. Лишь бы лечить людей.
Давно — три зимы назад — у Айлиши был брат. Старшой. Единственный. Девятнадцать было Люту, когда он вернулся со своей последней охоты с безобразной рваной раной на руке. Волк, который его разодрал, так и скрылся в чаще, унося в боку сломанный нож.
Лют умирал долго — несколько седмиц. Орсана говорила — не волк парня укусил, а оборотень, но то было глупостью — днем Ходящие В Ночи спят и не ищут поживы. Но против страшной раны не помогали ни отвары, ни настои, ни заговоры. Сестра сидела возле ложа брата, гладила того по горячему потному лбу. Лишь в эти мгновенья становилось ему будто бы легче, и взгляд яснел. Но впусте. В жилу парень не пошел.
Отец, отчаявшись, заколол единственного теленка. Горячей чистой кровью животного кропили парня и дом, прося Хранителей отвести злой недуг. Но, то ли Хранители не услышали мольбы, то ли теленок показался им слишком тощим… Лют умер. Лицом он был черен, а изувеченная рука смердела так, как не смердят и трое суток пролежавшие на жаре мертвецы.
Упокаивал брата старый колдун — вкладывал в искусанные посиневшие уста ясеневый оберег, подвязывал подбородок тряпицей, творил заклинания. Айлиша смотрела на это и об одном только думала — если бы она умела лечить, знала, что нужно делать, Лют был бы жив… А еще поняла с ужасом, обмирая сердцем — сколько вот таких Лютов хоронят из году в год по другим деревням и весям? Сколькие жены, матери, дочери заходятся от горьких слез. И помочь им некому. Стало в тот миг девушке горько-горько. И такой гнев разгорелся в груди, что сама себе удивилась.
Оттого-то теперь в Цитадели она столь упрямо училась грамоте, письму и счету. Оттого вставала затемно, раньше своих друзей и читала старые свитки, царапала писалом по бересте сложные названия незнакомых трав, которые не могла затвердить с первого раза. Потом носила эти записки в холщовом мешочке и, едва выдавалась хоть четверть оборота свободной, перечитывала, шевеля губами.
Но все это не тяготило будущую лекарку. Учиться было интересно. Иным, чтобы запомнить заговор, несколько оборотов требовалось, а ей — только раз услышать. И сборы делала она быстрее прочих, и травы смешивала без подсказок, не ошибаясь, не путаясь.
Оттого и Майрико выделяла ученицу — раньше всех дала Айлише одеяние целителя и вот уже стала брать с собой на лекарскую делянку, разбитую у подножья башни. Ох, и отличалась эта делянка от той, что обихаживала старая Орсана. Ни одного оберега не нашла здесь Айлиша. Ни одна ладанка не раскачивалась на ветках, отгоняя зло. Даже пчелы не залетали сюда! Однако же, несмотря на все, травы тут росли на диво густо, а цвели буйно, дурманя терпким ароматом. Как же так-то?