Дочь творца стекла (ЛП) - Брайсленд В. (книга жизни txt) 📗
Мило приподнял брови, прося разрешения у Рисы. Она кивнула и сделала вид, что смотрела на проплывающие мимо гондолы.
— Это не вся история, — и Мило зашептал на ухо сестре.
14
Я посмотрела пьесу, написанную рифмованными куплетами, названную «Казарка Барнаббо: морская трагедия в семи актах», написанную (термин использую вольно) кем-то, зовущим себя «Поэтом народа». Жаль, я потратила зря вечер.
— Амаретта ди Понти в письме Ренальде Сеттекорди из Тридцати
— Вряд ли мы должны идти внутрь, когда мы на работе, — сказала Камилла, когда они остановились перед старым зданием. — Это не правильно.
— Я просто загляну, кто там, — предложил Мило, спрыгнув с телеги и грациозно развернувшись. — Нам не нужно заходить. Если капитаны пройдут мимо, скажи им, что мы привезли сидр кузену, — он подмигнул Рисе.
— Он шутит, — Камилла чуть обернулась.
— Знаю, — Риса смотрела, как Мило юркнул под аркой и пропал в узкой мощеной улице. Она еще не ходила в этот лабиринт узких дорог и старых каналов, где стены потрескались, покрылись мхом. Улицы были грязными, здания — кривыми. Два ребенка с грязными руками и лицами глядели на них с другого конца улицы. Риса попыталась улыбнуться им, и они повернули головы и убежали, шлепая босыми ногами.
Камилла кашлянула и впервые посмотрела на Рису.
— Прости, ты переживала за родителей, — пролепетала она. Риса кивнула, смутившись от ее сочувствия. — Если Мило заносит… он… я знаю, ты из Семи, а мы просто…
— Мне нравится Мило, — просто сказала Риса.
— Ты другая, — удивилась Камилла. — Я не представляю, чтобы кто-то из Семи и Тридцати сказал, что им нравится страж, — она притихла и подбирала слова. — Мы не те, с кем ты обычно общаешься.
Хоть она знала, что Камилла хотела этим похвалить, Рисе не нравилось, что ей приписывали плохое поведение других. Народ Кассафорте думал, что Семь и Тридцать были наглыми. Многие такими и были.
— Моя семья… Мы не общаемся с Тридцатью. Редкие из Семерки делают это, — сказала она. — Семерка — это семьи ремесленников. Мы работаем. В Тридцати многие другие.
Камилла взглянула на нее и неловко кивнула. Риса боялась, что ее сухие слова посчитают укором. Она не успела уточнить, послышались быстрые шаги, смех Мило. Он вырвался из-под арки, тяжело дыша.
— Обогнал, — сказал он юноше, прибежавшему следом.
— Я дал тебе выиграть, дурак! — сказал юноша. Он был возраста Мило или чуть старше, носил строгую тунику ярких цветов, украшенную желтой косичкой. Этот костюм должен был привлекать взгляды — костюм уличных артистов. Он остановился, заметив Камиллу, а потом Рису, еще сидящих в телеге. Он посмотрел на Рису, на ее простое платье и длинные рыже-каштановые волосы, ниспадающие на плечо. — Светлая леди, — выдохнул он, раскрыв рот. Он коснулся черных волос над его лбом и низко поклонился. — Я бы умер за такую.
— О, нет, — простонала Камилла.
Юноша пронзил ее взглядом и повернулся к Рисе.
— Прекрасна и светла, как ароматная ромашка. Как ароматная ромашка! — он приблизился к телеге, уперся руками в край и посмотрел на них. — Мое сердце так бьется, нет, оно колотится и сбивается! От одной мысли от поцелуев этих губ!
Риса опешила и смотрела на юношу. Он повернул голову.
— Мило, — шепнул он. — Ты не говорил, что твоя леди так красива.
Риса возмущенно посмотрела на Мило. Она еще не видела у него такое выражение лица, она впервые видела стража почти злым. Она отыскала слова.
— Не говорил, — сказала она. Услышала, что голос дрожал, вдохнула и продолжила. — Не говорил, потому что я не его леди.
— О, леди, но это не так, — сказал юноша. — Будь время иным, в вашу честь велись бы сражения. Мужчины бились бы даже за прядь твоих волос. Империи разваливались бы, чтобы поцеловать эту светлую ладонь.
— Рикард, — сказала Камилла, — угомонись. Это казаррина Диветри, а не хихикающая служанка.
— Бедный Рикард! Ему нравятся только те, кто не ответит, Камилла, — сказала другая девушка. Она вышла из улицы с высоким хмурым мужчиной. — Со служанками проблем нет.
Юноша обернулся и нахмурился.
— Поэт народа возмущен, сестра, — холодно сказал он.
— О, возмущайся! Мне не нравится, когда ты начинаешь с пустого куплета. От этого у меня зубы болят. Здравствуй! Я Таня. Близнец Рикарда, даже если не верится, — девушка склонилась над плечом Рикарда и протянула руку для приветствия. — И ты — казаррина. Мило рассказывал нам вчера о вашем приключении, — Риса заметила, что Мило смущенно смотрел на землю. — Просто игнорируй Поэта народа, — посоветовала она. — Он легко отвлекается, — Рикард что-то пробурчал.
— Я тебя где-то видела? — спросила Риса. Едва Таня вышла из-под арки, ей показалось, что она ее знала. Она не могла спутать черные кудрявые волосы, ниспадающие по ее спине, полные губы и веселые глаза.
— О, могла, — сказала Таня. — Я позирую художникам. И я — актриса.
— О, конечно! Помощница Лены! — картина Даны Буночио висела в холле храма богини в прошлом году. Там была девушка перед статуей лунной богини. Работу называли лучшей у казарры. И сама девушка была перед ней, не нарисованная, а цветущая жизнью.
— Среди прочих. Я рада, что ты меня узнала! Привет, Кам. Хорошо выглядишь, — Камилла спрыгнула с телеги, Таня поцеловала ее в щеку.
Рикард протянул ладонь к Рисе.
— Спускайся, богиня. Возьми эту бедную ладонь, ведь я зову тебя своей! — Таня издала грубый звук.
Бедная ладонь была с грязными ногтями, заметила Риса.
— Ах… не думаю.
— Отвали, Рикард, — Мило оттолкнул его. — Оставь ее в покое. Не обращай на него внимания, — сказал он Рисе. Мило протянул руку, и она обхватила его ладонь, стараясь игнорировать взгляд Рикарда. — Это Амо, — шепнул Мило, кивнув в сторону своей сестры.
Камилла стояла рядом с высоким мужчиной, шепталась с ним с редкой и смущенной улыбкой. Он не мог отвести взгляда от нее, а она — от него. Когда Мило подвел Рису к паре, Амо на миг помрачнел.
— Риса, позволь познакомить тебя с Амо Стиллой. Амо тоже создает стекло, — сказал он. Судя по лицу Мило, она поняла, что он хотел, чтобы новость была приятным сюрпризом.
— Ты — Диветри? — резко спросил он.
Она кивнула, и он промолчал. Разговор зависел от нее.
— У тебя есть мастерская? — спросила она, глядя на его ладони. Они были большими и в мозолях от труда, но не такого размера, как описывал Мило.
— Я выдуваю стекло для Анаплецци, — он будто оправдывался. — Хорошо выходит.
Она не слышала о них, ей было жаль. В городе было много создателей стекла для общего пользования, но она мало знала о мастерских, кроме ее семьи и инсул.
— Чудесно, — с энтузиазмом сказала она. Камилла гордо взглянула на Амо.
— Ты знаешь все чары, — сказал Амо. — Что они делают с контейнерами и окнами?
Она услышала сзади переливчатый голос Рикарда.
— Она умеет и очаровывать сердца мужчин.
— Нет, меня этому не учили, — Риса посмотрела на потрясенные лица, покраснела. Они не знали. Кроме Мило, никто из них не знал, каким разочарованием она была. — И не буду, — может, они перестанут расспрашивать ее.
— Но ты — Диветри, — не понимал Амо.
Почему они не могли просто оставить ее в покое? Она хотела домой.
— Боги сказали мне, что я им не нужна. Меня не учили в инсуле и не будут.
Она ожидала шок и разочарование. Но видела только интерес.
— Невелика потеря, да? — сказала Таня, ее идеальные зубы сияли, она улыбнулась. — Все знают, что инсулы просто отвлекают занятиями не важных родственников.
— Младших родственников, — исправил Мило, поглядывая на Рису. — Не неважных.
— Поэта народа никогда не учил наставник из инсулы, — заявил Рикард.
— Поэт народа никогда и луни не заработал, — парировал Мило, Таня рассмеялась.
Амо покачал головой.
— Не слышал о Диветри без обучения в инсуле, — сказал он. — Но ты права. Многие хорошие мастера не были в инсуле или мастерской Диветри, без обид. Ты не хуже.
