Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать книги регистрация TXT) 📗
— Это село Заречное, — добавила Ясный День, — так называемое имперское, числится непосредственно за короной, так что никаких властителей искать не нужно, достаточно будет договориться с местным тиуном.
— Хорошо, старшая, мы подождем, сколько потребуется. А кто возглавит разведку, ты или…
— Полусотница Змей возглавит на этот раз, её очередь лазутничать, я же буду здесь, на поддержке и охране.
Как правило, попадавшиеся на пути села и поместья весьма радушно принимали путников, ибо немалый караван проезжих чужеземцев — всегда источник злата, серебра и меди для местных жителей, взамен поставок еды, питья, мест для отдыха и ночлега… Но это село выглядело каким-то… не таким… пустынным, что ли… Ворота настежь… Хотя и солнце еще в зените, но все равно… Полусотница Змей привычно насторожилась и дала знак своим воительницам бдительности не ослаблять. Только въехали они за невысокий, в четыре локтя, тын из отесанных бревен — показались там и сям любопытные: сплошь детские мордахи и старческие лица… А где взрослые? Змей давно уже остыла к тому, что в каждой деревне на них в упор смотрели местные девки и парни, перешептываясь и хихикая… де, мол, диво невиданное: бабы в доспехах и при большом оружии. И сейчас хихикают, пальцами показывают, но все они, как на подбор, либо ранняя заря жизни человеческой, либо поздний ее закат. А остальные где?
— Кто-нибудь подскажет, где найти здешнего тиуна, или, хотя бы, кабатчика?..
Боязливое хихиканье в ответ… и молчание.
Вдруг из под телеги с сеном, что стояла возле низкого, крытого камышом сарая, пошел натужный кашель… Зашуршали разоренные от копны холмики сена, выскочила оттуда рука с растопыренными пальцами, за нею поднялась бородатая голова… Здоровый мужичище, молодой! Мужик сначала принял сидячее положение, одной рукой обирая с себя травяной сор, а другой упираясь в землю, потом встал, покряхтывая, застегнул пояс на животе, поверх грязной рубахи. Росту в нем четыре локтя, плечи бугристые, широченные, круглые глаза — перепойные, мутно-красные, удивленные…
— Ты не тиун ли, часом? — Змей не поленилась и сама спросила похмельного мужика, хотя уже всем ясно было, что никакой это не тиун: годами не вышел, волосы не чесаны, не стрижены, почтенности в одеждах никакой, разве что меч на поясе добрый, да секира неплоха.
Мужик вместо ответа икнул, рыгнул, шмурыгнул носом и выплюнул втянутое через него прямо в телегу с сеном.
— Бабы! Гы-ы!.. Бабы, раздери меня цераптор! — Вытянул корявый, с обгрызенными ногтями палец в сторону Змея. — Эта кобылка мне подходит! — перевел налитые кровью глаза влево, вправо… — И эта!.. И ты тоже!.. Чур, я первый с вами гуляю! Га-га-га!.. Это… ну… Я не такой, я заплачу как положено! Эй, какая первая меня целует? Нет, вот ты лучше всех!
И всем вдруг сразу понятно стало, что незнакомец очень молод и весьма прост.
Испросив взглядом позволения у старшей, десятница Тургун тронула каблуками конские бока и подъехала к наглецу, подстраиваясь так, чтобы удобнее было хлестнуть плеткой, но не наотмашь, а через седло, по морде и дальше, на спину, чтобы вся дурь повыветрилась. Тургун была самая рослая и мощная в полусотне, от ее плети лопалась шкура даже у горулей и церапторов.
Но парень вдруг сам стряхнул с себя сонную одурь, оглушительно свистнул разбойничьим свистом с пальцев левой руки — соловая кобыла десятницы Тургун в испуге лягнула воздух задними копытами… Забеспокоились и другие лошади, заржали, иные попытались встать на дыбы, мешая строй… Незнакомец, меж тем, оказался на диво расторопен и сметлив в создавшейся сутолоке: он поднырнул под морду соловой кобылы, ухватил рукою за плеть, тут же перебрался ладонью дальше, к предплечью и выдернул десятницу Тургун из седла, как, бывает, хитрые и ловкие охи-охи выдергивают из гурта зазевавшегося ящерного детеныша. Тургун только и успела вскрикнуть гневливо, оказавшись перекинутою через богатырское плечо, левая рука ее вцепилась в кинжал и разжалась бессильно: парень походя и не глядя огрел ее кулаком в висок, вышибив из десятницы всю память и сознание. Теперь уж видно стало, что сей оборванец отнюдь не мирный крестьянин, а один из тех негодяев, что промышляют ночами вдоль больших дорог, обирая и убивая мирных путников. А разбойник, похоже, получил свое и не собирался драться с остальными: он поддернул левым плечом, как бы располагая на нем поудобнее безвольное тело, и резвой рысью помчался к тыну.
— Стой! Взять его! Стреляй! — Полусотница Змей впоследствии проявила чудеса изворотливости, чтобы свою растерянность и бестолковые приказы представить в глазах Ясного Дня и послов, как единственно верные и обстановкой обоснованные…
В кого стрелять? Как раз в задницу десятнице Тургун и попадешь! Покуда лошади вняли, что нужно скакать к тыну, бедовый молодец уж там оказался: вступил на широченный пень, в полтора локтя высотою, ухватился правою рукой за нос бревенчатого рыльца и одним невероятным прыжком перемахнул через тын! Так и не выпустив с плеча женское тело! Ш-шур — в папоротник, и следа не оставил, только клок от разорванных порток остался висеть на остром клюве бревенчатого столба!
Но и то были еще не все подарки лазутчицам: осмотрелись, а две из них уже мертвы, с лошадей попадали, и у каждой в груди швыряльный нож по рукоятку вогнан — когда успел их послать этот подлый цуцырёк???
Первым позывом у полусотницы Змей было — всею полусотнею обогнуть заграды, взять след и, конными ли, пешими, догнать негодяя во что бы то ни стало! Своих ведь не бросают! Но одержали верх здравомыслие и воинский артикул:
— Сомкнуть ряды. Сабли наголо. Готовность — боевая. Нашу Тургун мы потом найдем, когда выполним главное, найдем и отомстим. Он далеко уйти не успеет, и она жива, не для смерти взята. Вперед, туда где главная площадь этого крысятника, там поймем, что к чему. Горулю и Нож оставьте пока лежать, где лежат, только оружие с поясов снимите.
Малочисленных зрителей как вихрем сдуло из-за плетней и сараев, только вились — нет никого! И правильно сделали, даром что старые и малые: рассвирепевшие воительницы долго раздумывать не станут — утыкают стрелами любой неосторожный шорох.
В напряженном безмолвии отряд лазутчиц стал продвигаться к деревенской площади, туда, где обязательно должны бы находиться дом тиуна, храм какого-нибудь божества и трактир, либо кабак. И действительно: вон он, кабак, ветки папоротника по над окнами! А перед кабаком зыбко стоит в дымину пьяный детина, издалека видно, что конопат и волосы рыжие. Да не просто стоит, раскачиваясь на толстых ногах, а мочится посреди дороги! Если и был в том детине стыд перед людьми и богами — прямо ведь напротив часовенки безобразничает! — так, наверное, весь стыд в вине утонул.
Змей не даром выбилась в полусотницы: успела сделать выводы из ранее случившегося, близко подъезжать не стала и остальным не велела: луки наизготовку и следить по флангам!
— Эй, любезный! Не подскажешь ли, где местный тиун, либо кабатчик? Как их увидеть?
Рыжий пьяница к этому мигу уже успел покончить с начатым делом. Он резко вскинул непокрытую голову, словно только что обнаружив, что не один на площади. Был он постарше того, первого разбойника (явно, совершенно явно, что и этот мерзавец той же породы!), лицо бритое, но также весьма молод и также весьма здоров, посильнее того, первого будет (мелькнула в голове у Змей еще одна тревожная мысль). Один глаз почти заплыл от здоровенного синяка, другой смотрит, но — видит ли, при таком-то состоянии? Оказалось — видит.
— У! Уа-а-а!.. Бабы… Кусай меня четверо! Бабы! Ур-рааа! Значит, дождались… гы-ы… Да премного, да превкусные!..
«Дождались»? Что значит — дождались? Змей была не из тех глупынь, кто пропускает мимо ушей даже случайные обмолвки окружающих. Но этого стоеросового болвана необходимо привести в чувство и допросить! Церемониться с этаким необязательно, империя собственных татей перед честными людьми не покрывает, даже перед чужеземцами… Воительницы назубок сие выучили, как и многое другое, могущее пригодиться на дорогах чужого государства. Змей примерилась и хлестнула плетью на всю длину, с тем, чтобы не попасть на захват, как это случилось с беднягой Тургун, она даже высвободила кисть руки из плетевой петли, чтобы избежать любых случайностей. Плеть угодила точно по рыжей маковке: и очень больно, любой хмель от такого хлеста соскочит, и никаких особо важных повреждений, во всяком случае — испытуемый говорить сможет.
