Год крысы. Видунья - Громыко Ольга Николаевна (лучшие книги .TXT) 📗
– А много их было? – с тревогой спросила Муха. До яра всего-то семь вешек, если там разбойники завелись, могут и сюда добраться.
– Человек восемь. Может, еще кто-то за деревьями прятался, Саший их знает.
– Беглые каторжане, бывшие тсецы или просто шваль с оружием? – деловито уточнил здоровяк-бородач, в прошлом и сам посидевший, и послуживший в тсарском войске, и помахавший мечами на свой наемный риск.
– Какое там оружие! – горько сплюнул ограбленный. – Босота с дубинами и ножами, у одного только сабля была, еще с войны, видать: трофейная, саврянская, и держал ее как ту же дубину. Сами трусили, кабы нас побольше было… Шанек узнал одного, по имени к нему обратился…
– Я его тоже потом вспомнил, – поддержал другой гость. – Это ж скорняк из Малых Лодок.
– Точно! – хлопнул по колену приятель. – Щетиной только зарос, как вепрь, и на левую ногу охромел. А я-то еще думаю: вроде голос знакомый…
Надрывно застонал раненый, которого переворачивали на здоровый бок. Люди примолкли, прислушались. Дедок что-то там ворковал, уговаривал. Фесся помогала, поливала водой из ковшика, осторожно отдирала присохшую к ране тряпку.
– А Малые Лодки-то сгорели, – шепотом напомнил третий, самый несловоохотливый копытинец.
– Да ты что?! – изумилась женка. – А мы и не слыхали…
– Сгорели-сгорели, дочиста. Под утро полыхнули, когда все спали. Видать, за день солома на солнце прожарилась и тлеть начала. Ну а там искра за искрой… Ни одного дома не осталось, изгородь и та обуглилась. Половина народу в дыму задохнулась, даже проснуться не успели. Особенно дети и старики.
– И давно это было?
– Да уж с месяц назад, когда самая сушь стояла.
– Накануне Кайнова дня, – уверенно добавил второй. – Я, помнится, еще подумал: вот те лето начинается…
Батраки молча – кто с ужасом, кто с черным торжеством – переглянулись. Именно в ночь перед Кайновым, первым летним днем, над хутором шел купленный у путника ливень. Мог ли он потушить Малые Лодки? И не полыхнуло бы взамен Приболотье? Или сгорели бы обе вески, а дождь спас от пожара лес, кто знает?
– Людей грабить – все равно не выход, – нарушил тишину Цыка. – Мог бы, как мы, в батраки наняться.
– Так он же хромой.
– Ну, поискал бы работу в городе, те же шкуры скоблить.
– Там своей бедноты хватает, на улицах в два ряда милостыню просят.
– Вы чего, вора и душегуба защищаете? – удивился парень.
– Не защищаем, а понимаем, – насупился копытинец. – У меня самого дома жена и трое детей, как к ним на глаза без поросят и денег показаться – ума не приложу.
– Но-но, – возмутился бородач. – Только посмейте наш хутор ограбить!
Все невесело рассмеялись и сменили тему. Но выбросить ее из головы так и не смогли.
Хозяева вернулись не вечером, как обещали, а уже к обеду. Хозяйка – злая, словно недоеная коза, дети – зареванные, Сурок – багровый и мрачно пыхтящий.
– Что, и на вас разбойники напали? – всполошилась женка.
– Нет, – с чувством сказал муж, – разбойница! Грымза кровожадная, ежа ей под юбку…
– Ах ты мерзавец! – взвилась жена. – А когда мама тебе денег на племенного быка ссужала, небось кланялся, ручку целовал!
– Я ей тот долг уже лет пять как отдал, – огрызнулся Сурок, спрыгивая с телеги. – Вернул бы и тебя, да не берет…
– Хам неблагодарный! – заголосила жена – к восторгу слуг и батраков, благоразумно притворявшихся глухими, чтобы не перепало и им. – Да я на тебя лучшие годы положила!
– Положила, ага, – подбуркнул муж, – лепешку коровью…
На родном подворье Сурок чувствовал себя куда увереннее и помаленьку расправлял плечи, поникшие в тещиной вотчине. Жена это тоже почуяла и перебросила войска на другой фланг.
– Как ничего не готовили?! – минуту спустя орала она в кухне на Муху. – Хозяева на то и хозяева, чтоб возвращаться когда им хочется, а не когда слуги соизволят их принять! Совсем от рук отбились, в углах паутина, в мисках плесень!
На вероломную атаку незамедлительно ответили катапульты: раздался оглушительный грохот – и нужда в мытье мисок отпала.
– Вики-и-ий! – визгливо воззвала Корова, отступая на крыльцо. – Иди погляди, что эта дура натворила! Целую стопку посуды об пол хряпнула!
Но союзные войска, оскорбленные недавним нарушением мирного договора, не пожелали вступать в бой. Смачно сплюнув под ноги, Сурок объявил всех баб похотливым порождением Сашия и пошел выпрягать коров. Сам, по-хозяйски проверяя, не натерло ли шкуры упряжью, и с тоской вспоминая те славные времена, когда во дворе ревела только скотина.
Наскандалившись до хрипоты, жена с женкой разбежались по комнатам, оставив слуг убирать поле боя. Фесся на скорую руку поджарила яичницу с салом и луком, от которой балованные сурчата воротили носы, а Корова так и вовсе отказалась выходить к столу. Рыска, подметавшая разлетевшиеся по кухне и комнате осколки, слышала, как хозяйка хлопает крышкой сундука, а потом хрустит пряником.
Зловещее грозовое напряжение продержалось на хуторе до вечера. Слуги и батраки ходили на цыпочках, стараясь пореже попадаться хозяевам на глаза и даже мелькать перед окнами. Копытинцы тоже не стали засиживаться и, убедившись, что раненому полегче и дорогу до дома он выдержит, завернули оглобли к воротам.
Свободное время у Рыски и Жара появилось только на закате, и то с цыплячий нос: скоро ужинать, мыть посуду и спать. Даже идти никуда не хотелось, дети пристроились на крылечке у ног дедка, неспешно оплетающего лозой большой глиняный кувшин.
– Деда, а где ты так раны штопать научился? – уважительно спросил Жар.
– На войне, где ж еще, – вздохнул тот. – Там мно-о-ого иглой поработать пришлось.
– А расскажи! – загорелся мальчишка.
– Чего? Как культи бинтовал? – Дедок старательно выровнял законченный рядок.
– Не, как воевал! Ты много саврян убил?
– Дай-ка припомнить… – Старик пожевал губами, глядя на темнеющее небо. – Ну ежели осаду Йожыга считать… одного точно камнем со стены приложил! Нас тогда всех на стены поставили: и писцов, и кухарей – оборону держать… Крючья отбрасывали, веревки рубили, а если уже поздно – то каменюкой в харю! Мало их было, камней-то, беречь приходилось…
– Ну-у-у… – разочарованно протянул Жар. – А чтоб мечом? Или из лука?
Дедок тихонько рассмеялся:
– Дурачок ты, дурачок. Лекарь на войне куда выше тсеца ценится. Рубануть-то легко, а вот залатать… Доблесть не только загубленными жизнями меряется, но и спасенными.
Мальчишка промолчал, но по недовольному сопению было ясно, какого он мнения о подобной доблести.
– И уж поверь мне, – с укоризной добавил дедок, – спасенных вспоминать куда приятнее, чем убитых. Одному путнику известно, не будут ли они тебе до конца жизни в кошмарах сниться…
– Дедушка, – Рыска подала дедку очередной прутик, – а путницы бывают?
– Бывают, отчего ж нет? – Старик придирчиво осмотрел лозинку и одобрительно кивнул, пуская в дело. – Только очень редко.
– Почему?
– А ты сама посуди: бабское ли это дело? Путники, они те же наемники: не в бою, так в дороге, ни семьи, ни дома. И спасать людей доводится… и убивать. Редко какая женщина на такое решится, только от дурной башки либо с горя. Эх, знавал я в молодости одну путницу. – Дедок прищурился и облизнулся, как кот, вспоминающий съеденную в прошлом году перепелку. – Красавица, умница, любого мужика на мечах перемашет и перепьет… ну и до прочих утех охочая. (Жар понимающе заухмылялся, Рыска наивно пропустила дополнение мимо ушей.) Чистый парень в юбке. Впрочем, у нее и юбки-то не было, в штанах ходила. Вроде путник как путник, только как-то поутру заглянул я ей в глаза – и обмер. Пустые они совсем, холодные, будто нарочно все чувства из души вытравила – а дыру заполнить нечем оказалось.
Дедок переложил затекшие ноги – левую поджал, правую – и заключил:
– Нет, девки, негоже вам по дорогам судьбы ходить. Сидите-ка лучше дома, у мужей под крылышком, да деток растите. Нам, мужикам, проще: мы драками, пьянками да гулянками живем, а не что-то подменяем…
