Крылья - Нестеренко Юрий Леонидович (полная версия книги .TXT) 📗
Ллуйор, как видно, сразу понял, что просить и унижаться бессмысленно. Он лишь мрачно пробурчал что-то, но, когда отчим предложил ему повторить погромче, сделать это не осмелился. В обычное время года следующей казни можно было бы ждать долго — бывает, что за полгода, а то и больше в столице и окрестностях не совершается ни одного преступления, заслуживающего столь сурового возмездия. Однако в брачный сезон, как я уже говорила, преступность резко растет, причем преступления чаще всего совершаются без особого ума и раскрываются быстро, так что не было сомнений, что первая казнь состоится сразу же по окончании сезона, то есть меньше чем через месяц.
За это время мы с Ллуйором не встречались практически ни разу, хотя и продолжали жить под одной крышей. Прекратились даже совместные тренировки — отчим теперь занимался со мной, но не с ним. И вот наконец пришел день, когда Ллуйор должен был доказать комиссии свою профессиональную состоятельность. Ему выпало казнить женщину, осужденную за отравление мужа. Сама я не пошла на это смотреть (я и отчима-то видела за работой лишь один раз, и то втайне от матери), но позже узнала, что Ллуйор проделал свою работу с явным наслаждением — один из членов комиссии даже сделал ему замечание за излишнюю, не предусмотренную приговором жестокость. Тем не менее он получил свой сертификат и отныне мог занимать должность палача в любой из провинций Ранайи. Однако для того чтобы занять место королевского палача Йартнара со всеми причитающимися правами и привилегиями, ему надо было дождаться, пока отчим освободит этот пост. Ллуйору была выплачена предусмотренная законом сумма, которой хватило бы месяца на три умеренной жизни, после чего ему предстояло самому заботиться о своем обеспечении. В наш дом он уже не вернулся. Получив сертификат, он издевательски поклонился отчиму и поспешно зашагал прочь, быстро скрывшись в ближайшем переулке.
Я почувствовала большое облегчение, узнав, что больше не увижу его — по крайней мере, в ближайшие годы, ибо отчим был здоров и крепок и в отставку не собирался. И все же в глубине души осталось какое-то смутное беспокойство.
Как всегда, вместе с зимой (как будто ее одной недостаточно!) начался новый учебный год, однако на сей раз утешительная новость заключалась в том, что для меня этот школьный год был последним.
Я все чаще задумывалась, чем займусь после выпуска. Хорошо бы, конечно, поступить в королевский университет — я надеялась, что уж там-то компания подберется поумнее, чем в школе, но это было не так просто. Хотя Аклойат III и издал эдикт, разрешающий женщинам получать высшее образование (так же, как другим указом он разрешил то же самое крылатым), и эдикты эти до сих пор не отменены, но на практике тем, кому долгие века отказывали в равных правах, по-прежнему чинятся всевозможные препоны. Казалось бы, чего проще — принимать экзамены только в виде письменных работ, помеченных не именами, а номерами; тогда каждый получит только ту оценку, которую заслуживает. Нет — «священные традиции ранайских университетов требуют, чтобы всякий претендующий на высокое звание студента прошел личное собеседование с профессорами», а потом гадай, за что тебе снизили оценку — за то, что у тебя в голове, или же за то, что у тебя за спиной либо в штанах, извините за грубость. А поскольку у меня сразу в двух последних местах не то, что положено иметь добропорядочному студиозусу согласно «священным традициям»… Нет, я, конечно, надеялась, что моей голове удастся пересилить все остальное, но тут возникала еще одна проблема: плата за обучение. Пока отчим занимает свою должность, сложностей со средствами не будет, но зависеть от него не хотелось. Не лучше ли для начала найти какую-нибудь работу и самой накопить денег на образование? Конечно, перспектива шить или готовить меня не прельщала — не слишком-то я это и умела, да и как бы не поглупеть на такой работе. Идеально было бы устроиться секретарем к какому-нибудь ученому; вот где можно не только заработать, но и провести время с пользой для ума.
Все эти мои планы рухнули в одночасье за пять декад до Нового года. Именно тогда мальчишка-посыльный из лавки, несколько более разговорчивый, чем его предшественник пятнадцатилетней давности, принес в наш дом весть о пришельцах со звезд.
Точнее говоря, принес он весть о бродяге, заявившемся в наш город откуда-то с запада и ныне сидящем в ближайшем кабаке и рассказывающем о пришельцах. Конечно, любой здравомыслящий аньйо решил бы, что это всего лишь байка, придуманная бродягой в надежде заработать бесплатную выпивку, но я-то видела летящую звезду…
Надеясь, что бродягу еще не напоили до полного бесчувствия, я поспешно сунула ноги в сапоги, набросила меховую накидку, подвесила к поясу шпагу и кинжал (все-таки кабак — не самое безопасное место) и, невзирая на протесты матери, выбежала на улицу.
Бродяга все еще был там — сидел в самом центре, окруженный плотным кольцом слушателей. Большинство из них, конечно, ему не верили, однако охотно ставили угощение за то, что он «складно врет».
Я с трудом протолкалась сквозь эту веселящуюся толпу.
— …почти, значит, как аньйо, — рассказывал он, должно быть, уже по десятому разу, — только головы у них большие, круглые и без волос…
— Без волос? — удивилась я. Никогда не слышала, чтобы крылатые страдали повышенной склонностью к облысению.
Рассказчик покосился на меня, недоумевая, должно быть, что совсем юная девчонка — из благородных, если судить по одежде, — делает в таком месте.
— Ну да, без волос, — снизошел он до ответа. — Блестят на солнце головы-то.
«Ладно, блестят так блестят, может, они специально бреются, как у нас священники», — подумала я и задала более важный для меня вопрос:
— А летать они умеют?
— Ясное дело, умеют. — Он, должно быть, поражался моей глупости. — Со звезд они пешком пришли, что ли?
Несколько аньйо засмеялись.
— Я не про то, — нетерпеливо пояснила я. — Со звезд они, наверное, на воздушном корабле прилетели…
— Не на корабле. — Бродяга наставительно поднял палец и отхлебнул из кружки. — В башне они прилетели. В большой-большой башне, выше, чем у любого замка, а снизу у нее огонь пыхает и гром грохочет.
