Полночь мира (=Пепел Сколена) - Буркин Павел Витальевич (серии книг читать бесплатно .TXT) 📗
Руины показались часа через полтора. Точнее, "показались" - сказано сильно, они так заросли уже вполне матерым лесом, а сами были до такой степени разрушены, что Моррест мог бы пройти развалины насквозь и не заметить. Если бы не подвернувшаяся каменная глыба, заставившая жестко приземлиться на груду битого кирпича...
Когда мат утих, а боль в отбитых коленях, локтях и ободранном лбу ослабла до приемлемого уровня, Моррест огляделся. Так и есть. Некогда тут шумела жизнь, а в этих вот развалинах, тогда бывших домами, кто-то кого-то любил, растил детей, торговал, воровал, пьянствовал, чеканил украшения и лепил кувшины... Было это никак не меньше ста лет назад - иначе когда бы успела вырасти огромная, неохватная сосна, вздымающая прямой, как стрела, медно-рыжий ствол на добрых двадцать метров? Так и есть. Тут наверняка некогда шумела жизнь, а в этих вот частью каменных, частью сгнивших в труху деревянных домах кто-то кого-то любил, растил детей, торговал, воровал, пьянствовал, чеканил украшения и лепил кувшины... Только вот было это никак не меньше ста лет назад - иначе когда бы успела вырасти огромная, неохватная ель, поднявшаяся над погибшим городком метров на двадцать. Может, вообще во времена Эгинара и его разборок с нечестивым Арангуром.
Эту историю Моррест помнил смутно. После смерти второго императора-Харванида, Хостена Старого, из-за престола поцапались его наследники Эгинар и Арангур. То ли дядя и племянник, то ли братья. В любом случае, поначалу Эгинар потерпел поражение и был изгнан из королевства с матерью - они нашли приют в Баркнейской земле, той ее части, что была севернее пограничной реки Барки. Там он не бедствовал: нашел союзников и повел "людей в шкурах" громить родственничка - и заодно весь Сколен, тогда молодой и слабый. Но его провозгласили святым, а Арангура нечестивым подлецом. Победителей не судят.
Дело в том, что Арангур, на время отделавшись от родственника, умудрился насмерть сцепиться со сколенскими жрецами. Он подпал под влияние проповедника некоего единого бога Арлафа и, как у нас князь Владимир, занялся искоренением язычества. Говорят, крови пролил немеренно. Но были у него и сторонники - прежде всего из тех, кому надоели жадность, высокомерие и двуличие жрецов, не желающих повиноваться ими же установленным правилам, из тех, кого стесняли кастовые перегородки. Они-то и оказались козлами отпущения после того, как Арангур был разгромлен и погиб. Победители всячески поносили проклятую веру, вплоть до того, что исковеркали имя их бога, переделав его в "Ирлиф" и провозгласили властелином зла. А тех, кто пытался сопротивляться восстановлению старой веры, не стало. Как считается, покарали их Боги. Видимо, до монотеизма здешние люди еще не доросли.
"Может, город разрушили еще тогда? Но если б тут жили сторонники Эгинара, они бы отстроили город и по новой его заселили, благо, место было удобное. Магистральная трасса... то есть тракт. Значит, эти... ирлифианцы, что ли? Или арлафиты? Да плевать, пусть хоть "Свидетели Иеговы" с "Хезболлой" впридачу. Когда именно? Получается, двести сорок лет назад".
Значит, мор тут ни при чем. Вон, валяется какая-то раздувшаяся от ржавчины железяка. Наверняка уже не скажешь, но скорее всего шлем - проломленный сзади чем-то острым. А уж выбеленный временем, потрескавшийся детский череп еще красноречивее. А взгляд уже выхватывает лежащие посреди развалин несколько раздувшихся от ржавчины, уже рыхлых рыжих наконечников стрел. Тут и правда был бой - не аккуратная зачистка ослабленных мором людей, а яростная, когда не берут и не дают пощады, рукопашная свалка. Вон, расколотый страшным ударом прогнивший щит с рыжей от ржавчины оправой, а вон и его обладатель - тщедушного мужичка наверняка просто перерубили пополам. А вон жирная, так и не смытая дождями копоть на стенах - след бушевавшей здесь некогда смерти. Воображение уже рисовало неаппетитные картины того, что творили разъяренные победители с нон-комбаттантами в свете пожаров и под пологом дыма. Благо, видел следы зачистки по-средневековому в исполнении алков.
Моррест еще раз огляделся - теперь с азартом нащупавшего развалины Трои Шлимана. Тут даже не надо вести раскопки, все еще на поверхности. Может, удастся найти где-нибудь древнюю рукопись, а то и украшения, достойные Эрмитажа? Прикольно было бы найти - и, если все-таки удастся когда-нибудь вернуться, толкнуть каким-нибудь барыгам. Враз можно будет обогатиться, сравнившись со средней паршивости "новым русским". Небось, враз перестанут считать совком и лузером! Впрочем, нет, не стоит мародерить на кладбище. Вот лук со стрелами он бы с радостью подобрал, но луков тут не осталось точно. Сокровища мертвых пусть мертвые и хранят.
Посреди развалин нашлось небольшое, но кристально чистое и спокойное озеро. После жаркого дня оно манило, как "поллитра" мающегося поутру алкаша. Моррест стащил сапоги, рубаху и штаны, мешок упал на траву следом, ноги обволокла спокойная, пахнущая свежестью вода. Прохладно: месяц назад растаял последний лед. Но Морреста такими мелочами было не испугать. Зайдя по пояс, он погрузился в холодную, бодрящую воду, ухнул от удовольствия, когда разгоряченная, мокрая от пота голова скрылась в воде и вынырнула. Отфыркнулся, несколькими уверенными гребками выплыл на середину озерца.
Моррест оглянулся - вещи и одежда на месте, неоткуда тут взяться воришкам, как и вообще людям. Живые не живут на кладбище, оно напоминает им о том, как коротка жизнь. А мертвецы не воруют, как и не предают, не лгут, не прелюбодействуют. Разве что плохо пахнут, и то недолго. Словом, мертвый сосед, по нынешним невеселым временам - хороший сосед. Перевернувшись на спину, Моррест поплыл к другому берегу, до которого было метров пятьдесят.
С другой стороны озерцо оказалось гораздо мельче, вскоре Моррест смог стоять. Заиленное дно было податливым и прохладным, оно ласково принимало, но неохотно отпускало ноги. И все-таки слой ила был совсем тонким, ноги погружались всего лишь по щиколотку.
У самого берега, поросшего высоченным камышом и осокой, вода была едва по колено. Здесь идти было труднее, вода уже не принимала вес, а ил по-прежнему цеплял ноги. Тем не менее Моррест храбро шагнул к берегу, собираясь вернуться к одежде по берегу... и, поскользнувшись на чем-то твердом и гладком, с плеском рухнул во взбаламученную воду. Локоть больно ударился о ту же твердую поверхность. Может быть, последний солнечный луч упал на воду, и в мутной воде что-то блеснуло желтым. А рука ощутила какие-то неровности поверхности, напоминающие какой-то то ли рисунок, то ли надпись. Сомнений не осталось - эта штука была делом рук человеческих - и, скорее всего, золотой.
Моррест принялся разгребать ил. Вода стала совсем непрозрачной жижей, в подступающих сумерках напоминающей нечистоты. Но довольно скоро Моррест обнаружил, что неизвестный предмет очень велик: наверное, квадратный метр, не меньше. Так, а вот это железное кольцо может быть только аналогом дверной ручки. Изо всех сил Моррест потянул кольцо на себя. Сколько может весить эта штука? Да хоть тонну! Да еще липкий ил, который наверняка плотно облепил таинственную пластину...
Но пластина подалась на удивление легко. Раздалось бульканье, и толстое медное кольцо показалось над водой. Следом показался и край железяки. Железяки? Как ни мало света давала угасающая заря, но Моррест успел различить: это оказалась тонкая, не толще полусантиметра, пластина из чистого золота, а странные неровности, которые он ощупал рукой - рельефные изображения и надписи на незнакомом языке.
Заинтригованныей увиденным, Моррест потянул еще сильнее, выкладываясь без остатка, так что вздувшиеся сухожилия, казалось, готовы были лопнуть, а глаза вылезти из орбит. Медленно, нехотя, но золотой щит все же подался вверх. Водда хлынула внутрь, как ей и полагалось по законам физики, дабы затопить пустоту под ней - но поток тут же иссяк, превратишисьт в несколько тонких струек с поверхности - будто невидимая стена ограждала открывшийся лаз. "Чертовщина какая-то!" - подумалось Морресту. Да, наверное, так и было, без магии тут не обошлось. И не простейшей, "помогающей" естественному ходу вещей, какой владел покойный Хегер, а настоящей. Как в фэнтэзи, способной временно отменять привычные законы мироустройства.
