Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Грель увлек невесту по тропинке, к каретному сараю, где уже ждал нанятый им экипаж: черная карета, запряженная четвериком коней вороной масти, аккурат то, что для похищения надобно. И кучер, фигура вида зловещего, привстал на козлах, бросимши:
— До храма домчим, икнуть не успеете!
В экипаже для разнообразия пахло не сандалом, но розами.
И Лизанька приняла букет, белых, бледно-восковатых, будто бы неживых цветов.
— Спасибо! — сказала, и голос собственный дрогнул. Естественно, не от сомнений, ибо Лизанька твердо знала, что делает все правильно, но от страха.
Чего она боится?
Не знает.
Карета раскачивалась, кони летели по дорожке, увозя Лизаньку навстречу к ее счастью, которое непременно состоится и будет длиться всю Лизанькину жизнь…
— О чем вы думаете? — Грель был рядом, держал за ручку и, когда карета подпрыгивала на очередном ухабе — а следовало сказать, что дорога была на редкость ухабистой — придерживал Лизаньку за плечики, прижимал к себе.
— О нас, — честно ответила она. — О нашей будущей совместной жизни…
…и о свадебном путешествии, в которое они отбудут уже после настоящей свадьбы. До Парижу? Аль лучше с аглицких городов начать? В «Светской хронике» писали, что в нынешнем сезоне невестам модно проявлять интерес к аглицкой архитектуре… на архитектуру Лизаньке глубоко наплевать, но ежели в «Хронике»…
— Уверяю, — Грель прильнул к ручке, которую целовал с немалою страстью, вводя Лизаньку в смущение, — что вы ни на секунду о своем решении не пожалеете… конечно, мне не случалось прежде женатым быть…
…еще чего не хватало!
— …однако я, лишь увидевши вас, осознал, что все эти годы искал истинную свою любовь…
Карету вновь подбросило, и розы раздраженно кольнули Лизаньку в ладонь, будто бы укусили… нехорошая примета…
…не верит она в приметы.
А вот в батюшкино коварство — так даже очень верит. В то, что станется с Евстафия Елисеевича сделать все возможное и невозможное, дабы расстроить Лизанькин брак.
— Мой батюшка не слишком-то обрадуется, — она руку высвободила, решив, что с Греля хватит, после свадьбы успеет он нацеловаться, когда Лизанька вся-то, целиком, его станет. — Он отчего-то крепко против вас настроенный, но если мы обвенчаемся…
— И сделаем наш брак действительным…
Об этом моменте Лизанька, конечно, думала, но думала именно так, как полагалось бы девице ее положения, возраста и воспитания — стыдливо и с тайным предвкушением чуда.
— Да, — она погладила будущего супруга по руке, — именно. Тогда у него не останется выбора иного, кроме как принять тебя.
Карета остановилась на окраине Гданьска. Окраине, следовало признать, неряшливой. Простые деревянные дома, иные покосившиеся, иные — грязные, стоят тесно, глядятся друг в друга окнами. Лают цепные псы. Трубы дымят. Пахнет нехорошо, сточными водами, и Лизанька, зажав носик, принимает помощь Греля.
Мостовая грязна.
И стена, храм окружавшая, тоже выглядит не особо чистою.
И сам храм… не о таком Лизанька мечтала. Ей мнилось, что обвенчают их в маленьком деревенском храме, пусть бедном, но аккуратном, благостном… здесь же…
— Мне тут не нравится, — капризно заявила она, испытывая преогромное желание сбежать.
В карету.
И крикнуть кучеру, чтобы возвращался, пока не поздно…
…поздно.
— Потерпи, любимая, — Грель приобнял. — Уже недолго. Это всего-навсего место… и потом мы сможем переиграть свадьбу так, как тебе захочется.
Что ж, об этом Лизанька и сама думала, поскольку девичьей мечты было жаль, и с Грелем согласилась: переиграют.
Будет у нее и свадьба, и фата каскадом, и кортеж на дюжину карет… и невестина, по обычаю белая, с открытым верхом, чтоб весь честной люд красавицу видеть мог. Экипаж украсят цветами, лентами и посеребренными бубенчиками…
В храмовом дворе выла собака. Старый мосластый кобель забрался на крышу будки, уселся, вперившись печальным взглядом в круглую луну.
Воет… дурная примета…
— Идем, дорогая, идем, — Грель уверенной рукой подталкивал невесту к распахнутым дверям храма.
…и на ночь глядя брак справлять…
…не будет удачи…
…а еще на пороге споткнулась и… и ничего страшного, в той, другой, настоящей Лизанькиной свадьбе все-то состоится по правилам.
…залогом ее было кольцо на Лизанькином пальчике.
В храме пахло котлетами и еще, пожалуй, жареной рыбой. И запах этот заглушал обыкновенную для Ирженина места, сладкую взвесь ароматов.
Шаг. И словно бы холодом в сердце самое плеснуло… что она, Лизанька, делает? Разве папенька желает ей зла? Не желает… и сама Лизанька себе зла тоже не желает… и выпало все вот так… престранно… и если повернуть…
…беззвучно оборвалась нить, привязавшая ее, Лизаньку, к Цветочному павильону. И из сумрака, разодранного от силы десятком свечей, выглянул пресветлый лик Иржены.
Статуя дешевая, старая, с облезлою краской. И та истерлась, особенно волосы… казалось, будто седина проступает в черных косах богини… и трещины на лице ее — чем не морщины? Однако само лицо это не утратило иной, нечеловечьей красоты, которая и приковала Лизанькин взгляд.
Глаза.
Синие, яркие глаза… Иржена смотрит на нее, на Лизаньку, с упреком, с пониманием… скольких беглых девиц она уже перевидала? Великое множество… одною больше, одною меньше…
Появился жрец, толстый и лысый, принесший с собою все тот же запах жареной рыбы, и Лизанька смотрела на лоснящиеся его губы, думая лишь о том, что Богиня, кажется, ее благословила. И эта мысль дарила успокоение.
Лизанька слушала жреца, но не слышала ни слова. Впрочем, что он может сказать? Лизанька напутствия слышала и не раз: жена да уважает мужа своего… будет ему верна… родит детей и прочее, и прочее… на всех свадьбах говорили одно и то же.
Скорей бы уж.
Вот жрец, вытерши руки о подол хламиды, достал из-под алтаря храмовую книгу в темной обложке. Писал он быстро, а Грель все одно приплясывал от нетерпения, то и дело на дверь озираясь. Неужто опасался погони?
В книге Лизанька расписалась, и в брачном свидетельстве, которое жрец заполнил прямо на храмовом камне. За это самое свидетельство, исполненное на плотной гербовой бумаге согласно установленному образцу, Грель заплатил три злотня.
И само свидетельство, сложив, убрал в кожаный бумажник.
Все, теперь она, Лизанька, мужняя жена. Правда, смутило немного, что в свидетельстве она значилась панной Стесткевич…
…ничего, позже Себастьянушка бумаженцию эту поменяет, и будет Лизанька княжною Вевельской…
И последние сомнения разрешились, когда Грель подхватил Лизаньку на руки и, дыхнув мятой в ухо, прошептал томно:
— Тепериче ты только моя!
— Ваша… — вздохнула Лизанька, обвивая руками шею супруга.
Быть мужнею женой ей определенно нравилось. И устроив голову на груди Греля, она позволила отнести себя в карету, которая так и ждала перед храмовым двором. А из кареты — в гостиницу… конечно, он ведь обо всем озаботился.
И нумер взял дорогой…
…правда, сама-то гостиница была и окраинных, каковые не отличались особой роскошью. Встретил их мрачный хозяин, передал Грелю ключи и буркнул:
— Проблем не будет?
— Не будет, — Грель кинул злотень, и монетка покатилась по стойке. — Все, как договаривались?
— А то! — хмыкнул хозяин, подкручивая соломенный ус. — Панна останется довольна… обслугою, так точно.
В нумере, каковой располагался под самой крышей, а оттого слышно было, как романтично воркуют голуби, Лизаньку ждала ванна и кровать, усыпанная розовыми лепестками.
Еще охлажденное шампанское.
И супруг…
— Ты прекрасна, — с придыханием произнес он, подав бокал. И Лизанька, переодевшаяся для первой своей брачной ночи — конечно, лучше бы, чтоб оная ночь прошла в месте поприличней, скажем, в «Трех цаплях», а то и вовсе в «Гданьской короне» — зарделась.
Шампанское она осушила одним глотком.
Это от волнения.
И жажды.
И все же от волнения, потому как руки тряслись, и еще знобило… и голова кругом шла…
