Тьма века сего (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
Впрочем, не исключено, что фон Бюлов-старший знал, с какой именно дотошностью выполнят его приказ: когда те несчастные, кто убежал достаточно далеко, остановились, не в силах сделать ни шага, оглянулись и подобно жене Лота замерли от ужаса, подкосившего их ноги более, нежели усталость, ибо зарево над Вильснаком осветило окрестности так, будто солнце взошло ранее назначенного часа, а ярче всего полыхал столб пламени над церковью, и нечеловеческие крики запертых в ней были слышны им не хуже, чем двукратный сигнал рога, призывающего убийц к сбору, раубриттер сказал (как поведали через много лет на допросе те из остатков его шайки, кому повезло прожить дольше остальных) — «Молва делает свинью жирнее. Но для молвы нужны те, кто её разнесут. Всем возвращаться!».
Клирики, что задержались в гостях у епископа, еще только успели заснуть после обильного угощения с добрым вином, когда над Хафельбергом раздался колокольный набат… Хорошо знающие отца Йохана Кальбуца прихожане говорили, что если бы он уже не был убелен сединой, то непременно поседел бы в тот же час, когда вернулся в Вильснак вместе с вооруженным отрядом, высланным фюрстом. И забыться сном почти на сутки он смог только через неделю, которая превратилась в бесконечную череду похорон, исповедей, причастий обычных и предсмертных, бесчисленных слов утешения, совместных молитв, слез и труда, в поте, саже и пепле, которыми отец Йохан пропитался вместе с хабитом, ибо не мог позволить себе оказывать своим прихожанам помощь сугубо духовную, как бы его ни умоляли себя поберечь.
Проснувшись, отец Йохан немедленно бросился бегом на пепелище церкви, куда ему было добираться не менее часа, учитывая возраст и расстояние — на ночлег священника устроили в деревне, которая почти не пострадала после набега и куда стеклись почти все выжившие из Вильснака и многие беглецы из остальных деревень, где разбойники лишь подпалили крыши, сараи и овины, а убили только тех, кто случайно подвернулся на пути или имел достаточно храбрости и глупости, чтобы, схватив вилы или грабли, пытаться помешать опытным головорезам. Всю дорогу отец Йохан думал только об одном — слышанном во сне голосе, как будто детском, но не напомнившем ему никого из детей, которых он знал в Вильснаке поименно, голосе, который звал его в сожженную церковь служить мессу.
Позже слух о чуде дойдет до Рима, где Папа Урбан, погрязший в борьбе за власть и постепенно теряющий рассудок, застынет в изумлении, получив неоспоримые доказательства Господнего посещения, и весь остаток дня будет спокоен и мягок, вспоминая Святую Екатерину [177], единственную, кто мог иногда обратить его мысли от земного и суетного к истинному призванию раба рабов Божьих.
А еще позже в новоотстроенную большую церковь в Вильснаке будут стекаться паломники со всей Германии, Богемии, из соседних с ними королевств и даже из далеких Кастилии и Англии. И назовут её — церковь Чудесной Крови. Ибо в памятный день отец Йохан, следуя зову и охватившему его разум наитию, голыми руками расчистил остатки алтаря и под обгоревшей дубовой алтарной плитой нашел патену [178], обернутую совершенно чистым, не тронутым огнем корпоралом [179], к которому он поначалу побоялся прикоснуться даже после того, как несколько раз омыл руки, настолько тот сиял белизной; но когда отец Йохан все же развернул корпорал, оказалось, что в патене лежат три гостии. Иного же, что потребно было для совершения таинства, не осталось, и чашей послужил простой кубок, что до того вмещал в себя чаще колодезную воду, нежели недорогое вино, какое обычно было у священника с собой в дорожной фляге.
А когда отец Йохан произнес все, что должно, не упустив ничего из того, что предназначено быть сказанным для собрания верных, хоть и было пепелище пустынным, преломил он одну из гостий и оцепенел, едва найдя в себе силы не уронить ее или не отбросить в великом страхе — на месте слома явственно выступили красные капли. И когда, превозмогая трепет, отпил он из чаши — разум его едва не помрачился, ибо вкус крови нельзя было перепутать ни с чем иным, и вид того, что было в чаше, не был видом вина. И обернувшись от алтаря с истинными и несомненными Святыми Дарами в руках — слова "Тело Христово…" отец Йохан сумел лишь прошептать, потому что те, кто неделю назад нашли здесь смерть в огне, стояли перед ним коленопреклоненные в том обличии, которое имели при жизни, и подходили к причастию, а получив его — исчезали. А потом в изнеможении распростерся ниц перед алтарём отец Йохан и пробыл так до ночи, когда же очнулся — три гостии были целыми, будто бы никогда и не преломлялись, а случившееся было сном, но белый корпорал все еще пребывал в неизменной и невероятной чистоте, что отметало сомнения в реальности происшедшего.
Выслушав рассказ священника, что примчался в Хафельберг, епископ Дитрих Ман лично прибыл в Вильснак и сам служил там на развалинах мессу, а отец Йохан теперь сослужил ему вместе с канониками и министрантами, народ же, что начал собираться со всех окрестностей, стража епископа держала в отдалении, дабы не случилось смущения и волнения. И снова на гостиях выступила кровь и стало кровью вино в чаше, а как гостии снова приобрели целый вид — никто не успел заметить, хоть многие и тщились. Иных же явлений на этот раз не произошло, только корпорал оставался девственно белым, хотя ветер, что поднялся во время мессы, немало осыпал пеплом и сажей облачения клириков. Тогда повелел епископ везти чудесные гостии вместе с патеной, кубком отца Йохана и корпоралом в собор Святой Марии в Хафельберг. В назначенный день сотни мирян собрались в храме и ещё больше — снаружи, и Святые Дары из Вильснака назначены были для поклонения после мессы. Перед мессой, когда во время омовения рук священников читались слова псалма "ure renes meos et cor meum [180]" и "lavabo inter innocentes manus meas [181]", отец Йохан зашёлся в рыданиях, и разрешено ему было не участвовать в служении. На мессе же случилось вот что: к трем гостиям добавил епископ другие и намеревался продолжить священнодействие, но тут в храме задул ветер и погасил все свечи и лампады, а три гостии и корпорал обратились в пепел, что тут же и развеялся до последней пылинки. Патена же приобрела вид совершенно оплавившийся, только чаша, принадлежавшая до того отцу Йохану, не претерпела никаких видимых изменений, но вино в ней кровью, что была бы зрима и доступна органам чувств, уже не обратилось. Свидетелем же тому, помимо прочих, был и некий служитель Конгрегации, который пребывал тайно в окружении епископа.
Также станут называть церковь в Вильснаке — церковь Блаженных Мучеников. Уже с самого начала не было разногласий в том решении, что следует в новой церкви устроить под алтарем крипту и поместить в ней часть останков убиенных, которые чудесным образом сподобились последнего причастия. На кладбище же, что было рядом, поставили особую часовню. Многие, кто приходил туда, обретали неожиданное исцеление от телесных страданий, а иные нарочно молились об этом и получали желаемое. Случались и невероятные спасения, когда захваченные разбойниками молили о заступничестве вильснакских мучеников и помощь приходила — то в лице какого-нибудь рыцаря с отрядом кнехтов, то в виде внезапного ливня с грозой, что давали возможность сбежать от мучителей, а то и разбойники почему-то вдруг переменяли свои намерения и отпускали ограбленных восвояси. А несколько раз было так, что услышавшие мольбы к мученикам злодеи, то ли по велению проснувшейся совести, то ли устрашившись повелительного шепота, что начинал преследовать их повсюду, добровольно отдавались в руки правосудия.
Когда на епископской кафедре Хафельберга утвердился Отто фон Рор, а отец Йохан Кальбуц уже двенадцать лет как отошёл к Господу, дожив свои последние дни в тихом безвестном монастыре, по Империи понемногу, но упорно поползли нехорошие слухи. Будто бы умножившееся число исцелений в Вильснаке, о которых шла повсеместная молва — обман, многие даже поговаривали, что ни исцелений, ни прочих удивительных случаев не было вовсе, а кое-кто, рискуя прослыть еретиком и безбожником, даже осмеливался утверждать, что и самой Чудесной Крови быть не могло, а покойный епископ Дитрих выдумал ее, найдя чуть ли не на кухне первый попавшийся дешевый кубок с оловянным блюдом и объявив их реликвиями, чтобы раздобыть денег на новую церковь.
